Последний Катон - Матильде Асенси

В отчаянии я рухнула на диван и вцепилась в одну из подушек, уставившись в закатное небо за окнами. Я серьёзно задумалась, звонить ли сестре Саролли. Ещё не поздно было пойти на попятную и сбежать в общину в Конноте. В этот момент заиграла мелодия на сотовом Фарага, лежавшем на одном из низких книжных шкафов в коридоре рядом с дверью в ванную.

— Оттавия! — крикнул Казанова. — Возьми трубку! Это, наверное, капитан!

Я не ответила. Просто нажала на зелёную кнопку телефона и поздоровалась с Кремнем, который казался недовольным.

— Капитан, вы уже закончили со встречей? Как всё прошло?

— Как обычно.

— Тогда выбирайтесь оттуда и приезжайте сюда. Ужин почти готов. — Очень надеюсь, что ресторан поторопится.

— Доктор, где вы сегодня будете ночевать? — выпалил он.

— Ну… — замялась я. — Я об этом не думала. А где будете ночевать вы?

— У профессора есть комнаты для троих?

— Да. У него две спальни и три кровати.

— Здесь в патриархате тоже есть место. Они спрашивают, что мы собираемся делать.

— Для подготовки к испытанию нам нужны компьютеры или что-нибудь ещё?

— А что, у профессора нет? — сильно удивился Глаузер-Рёйст, неправильно истолковав мой вопрос.

— Есть, в кабинете есть компьютер, только не знаю, подключён ли он к интернету.

— Подключён! — крикнул Казанова, который, оказывается, внимательно следил за нашим разговором. — У меня есть выход в интернет и доступ к базе данных музея!

— Говорит, что подключён, капитан, — повторила я.

— Тогда решайте вы, доктор. — И мне показалось, что в голосе его прозвучали нотки недоверия. Наверное, он чувствовал себя неуверенно.

— Приезжайте сюда, капитан. Здесь нам будет удобнее. Фараг, какой у тебя адрес? — спросила я через дверь своего некоронованного принца.

— Мохаррем-бей, дом 33, последний этаж!

— Вы слышали, капитан?

— Да. Через полчаса я буду у вас, — сказал он и, не попрощавшись, повесил трубку.

На наше счастье, служба доставки ресторана «Меркурий» прибыла раньше, чем Кремень, так что мы быстро накрыли на стол, чтобы капитан продолжал думать, что ужин приготовили мы.

— Может быть, позвонишь сестре Саролли до приезда Каспара? — спросил Фараг, пока мы носили стаканы и рюмки из кухни в гостиную. Я не придумала, что на это ответить, так что просто промолчала. Но он не унимался: — Оттавия, ты что, не будешь звонить сестре Саролли?

— Ну, не знаю, Фараг! Я не уверена! — не сдержалась я.

— Да что ты говоришь? — удивился он. — Я что-то пропустил?

Если я объясню ему причину, он наверняка будет надо мной смеяться. Всё-таки было глупо испытывать эту нелепую ревность, но я даже не была уверена, ревность ли это. Скорее это было оскорбительным с точки зрения сравнения: в то время, как у меня в прошлом никого не было и я была словно новенькая квартира, у него была разнообразная коллекция бывших возлюбленных, и сравнить его можно было с гостиничным номером. Как бы я ни обдумывала это положение и как бы ни подводила итоги, я оказывалась в проигрыше.

Похоже, он что-то заметил в моём лице, потому что, оставив на столе то, что он нёс, он подошёл ко мне и обнял меня за плечи.

— Что случилось, Басилея? У нас уже начинаются тайны?

— Об этом-то и речь! — загорелась я, обвиняющим жестом указывая на фотографии из его путешествий. — Ты был женат? Потому что если это так… — Угроза повисла в воздухе.

— Я никогда не был женат, — пробормотал он. — К чему всё это?

Я всё так же обвиняюще указывала на фотографии, но, к моему отчаянию и недоумению, он ничего не понимал.

— Господи, Фараг! Разве ты не понимаешь? В твоей жизни было слишком много женщин!

— Ах, это! — вздохнул он. — Я не знал, что ты об этом! — И тут он отреагировал: — Но послушай, Оттавия! Ты же не могла серьёзно ожидать, что я прожил девственником до тридцати девяти лет. — Он был так любезен, что набавил себе год, чтобы сравняться со мной.

— А почему бы нет? Я же так сделала!

Если я ожидала оправданий или хотела, чтобы он парировал мои слова доводом, что я монахиня, я осталась ни с чем, потому что он просто бросился на диван во весь свой рост, хохоча как сумасшедший. Когда я увидела, что приступ смеха не проходит и что его перекошенное от хохота лицо заливается слезами, я подхватила свою израненную гордость и пошла с ней в комнату за своими вещами. Но я не дошла, потому что профессор Босвелл большими прыжками догнал меня в коридоре и прижал меня к стене.

— Басилея, не дури, — сказал он сквозь икоту, всё ещё пытаясь сдержать смех. — Я скажу тебе это один только раз и надеюсь, всё станет ясно: звони в Италию, прощайся с сестрой Саролли и с Блаженной Девой Марией и выброси из головы всех женщин, которые могли быть в моей жизни. Ни к одной из них я не испытывал то, что испытываю к тебе. В первый раз я уверен в том, что чувствую, и я чувствую, что люблю тебя так, как никогда никого не любил. — Он медленно наклонился и поцеловал меня. — Пока ты поговоришь с Саролли, я сниму все эти фотографии и спрячу их подальше, договорились?

— Договорились.

— Тогда ладно, — кивнул он, касаясь своим носом моего. — Даю тебе пять секунд. Бери этот проклятый телефон, в конце-то концов!

— Ты уже говоришь, как Глаузер-Рёйст.

— Кажется, я начинаю его понимать.

Я дошла до комнаты, провожаемая вопросительным взглядом Фарага. Мне было удобнее сделать звонок оттуда, спокойно, в одиночестве, чем чувствовать, что он стоит за мной, как тень, и вслушивается в мои слова. Когда раздался сигнал соединения с центральным офисом моего ордена в Риме, послышался и звонок в дверь. Пришёл капитан, а чуть позже поднялся и Бутрос.

Разговор с сестрой Джулией Саролли оказался непростым. Она использовала тот же презрительный тон, которым сообщила мне о моём изгнании в Ирландию, подальше от моей общины и моей семьи. Сколько я ни настаивала, мне не удавалось добиться от неё, чтобы она сказала, какие шаги мне нужно предпринять, чтобы покинуть орден. Она упрямо снова и снова повторяла мне, что юридическая сторона этого вопроса не важна, что важен только духовный аспект, тот дар, в качестве которого я принесла свою жизнь.

— Этот дар, сестра Салина, — говорила мне она, — есть дар любви, любви, которая старается преодолеть собственные эгоистичные порывы, открываясь другим. В этом цель жизни общины, и идеал, к которому стремятся все сестры, это слова святого Павла: я свободен делать то или это, но свободен и не делать то, что хочу я, но делать то, что ожидают от меня другие. Понимаете, сестра?

— Понимаю, сестра Саролли, но я всё обдумала и уверена, что, продолжив религиозную жизнь, не смогла бы дальше быть счастлива.

— Но эта жизнь заключается в следовании за Христом! — Джулия Саролли не могла понять, как я могу добровольно отказаться от такой высокой цели, и говорила так, будто любую другую цель даже не стоит принимать во внимание. — Вы были призваны Богом, как вы можете не прислушаться к гласу нашего Господа?

— Дело не в этом, сестра. Я знаю, что вам это трудно понять, но не всегда всё так просто.

— Неужели вы влюбились в мужчину? — спросила она исполненным трагизма голосом после секундной паузы.

— Боюсь, что да.

Молчание затянулось ещё на несколько секунд.

— Вы принесли обеты, — с укором подчеркнула она.

— Я не нарушила их, сестра. Поэтому я хочу, чтобы вы объяснили мне, что именно мне нужно сделать, чтобы вернуться к мирской жизни.

Но и на этот раз не вышло. Саролли не понимала или не хотела понять, что, когда некоторые вещи подходят к концу, нельзя повернуть назад. Так что она и дальше пыталась убедить меня в том, что я должна ещё немного подумать перед тем, как принимать такое серьёзное решение. Я знала, что этот разговор будет долгим, но не знала, что настолько.

— Вы должны верить, что Бог всё ещё взывает к вам, — повторяла она.

— Послушайте, сестра, — сказала я с раздражением. — Бог наверняка взывает ко мне, но я взываю к вам из Египта, а вы мне не отвечаете, так что мы с ним в одинаковом положении. Пожалуйста, скажите мне наконец, что я должна сделать, чтобы выйти из ордена!

Заместительница настоятельницы онемела, но скорее всего поняла, что, раз уж сделать ничего нельзя, пора от меня отделаться.

— В следующем декабре, когда вы будете беседовать со старейшиной вашей общины о ежегодном продлении обетов, скажите ей, что не хотите возобновлять их в четвёртое воскресенье Пасхи на следующий год, и всё.

— Что вы говорите? — испугалась я. — Ждать до следующего ежегодного продления? Сестра Саролли, об этом выходе я уже знала. Я спрашиваю, что мне сделать, чтобы выйти из ордена сейчас.

В телефонной трубке послышался вздох. Издалека до меня донёсся приглушённый звук сирены «скорой помощи», которая, наверное, проезжала под окнами кабинета сестры Саролли там, в Риме.