Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Иногда кажется, что она из кожи вон лезет, лишь бы угодить. Лишь бы соорудить из нашего общего времени нечто условно-правильное, «такое, как у всех». И ей самой больно от этих попыток. Физически. Просто эта боль, видимо, смешана с другой, поэтому остается неопознанной. Но как только Лил поймет себя… Что-то случится. Определенно.
– Скажем, я не против. Хотя можно и без вопросов.
– Ну, давай сначала попробуем, как все делают. Да?
Остается только вздохнуть и позволить прозвучать торжественному:
– Как прошел твой рабочий день?
– В грязи.
– Э?
– Я копался в грязи. Вернее, копал грязь.
– Много?
– Грязи-то было? Ещё не на раз осталось.
– И завтра тоже будешь копать?
– Скорее всего.
– И так весь день? Скучно!
– Да не, веселья тоже хватало.
Сразу вцепилась в локоть:
– Расскажи, расскажи!
– В грязи нашелся скелет.
– Мертвый?
– Ты когда-нибудь видела живые скелеты?
– А то! На День Мертвых их полным-полно вокруг.
Хм. Вполне возможно.
– Ты что, не праздновал никогда?
В сенаторском доме как-то не было принято следовать подобным традициям. Хотя да, припоминаю, что куколки, составленные из игрушечных костей, появлялись. На половине прислуги и в очень ограниченном количестве. Элена-Луиза не позволяла некоторым народным традициям входить в свою семейную жизнь.
– Неважно.
– Ой, это же так весело!
Поминать покойников? Обхохотаться можно, какое веселье.
– Мертвый был скелет. Совсем мертвый.
– И откуда он взялся?
– Полиция будет разбираться.
– Там и полиция была? – хватка пальцев стала ещё крепче.
– Так труп же. К нему всегда прилагается расследование.
– Я знала, что тебя нельзя оставлять одного! Знала!
Прижалась к моему боку. Горячая, как полуденное солнце.
– Каждый день теперь буду приходить. А то мало ли, что случиться может… Вдруг утащит кто?
– Утащит?
Замолчала. Задышала шумно-шумно мне в грудь.
– Ну-ка, поясни свою мысль.
– Да я…
Отправиться через весь город, на ночь глядя, чтобы сопровождать меня домой? Нет, тут дело не в спектакле «семейных ценностей».
– Скажи честно.
– А обижаться не будешь?
Так, пошла торговля. Значит, есть, ради чего.
– Не буду.
– Обещаешь?
– Я уже сказал.
Сопение. Пыхтение.
– Ну и?
– Я же не дурочка какая-нибудь… Я видела, как она на тебя смотрит. Всё-всё видела.
Господи, что ещё за «она»?
– Ничего, я тоже сильная. И никому тебя не отдам!
Вот только ногтями не надо впиваться в кожу! Больно же.
– Лил.
Пришлось остановиться, оторвать девчонку от себя, взять за плечи и посмотреть прямо в глаза.
– О чем ты говоришь? Я не понимаю.
– Ой да прямо!
Попробовала вырваться. Но взгляд не отвела, и то хорошо.
– Правда, не понимаю.
– Ты ещё скажи, что блондинку ту, с рынка, не встречал никогда!
Ах вот, что она имеет в виду… Сеньорита Толлман и наши с ней гляделки.
– Ты уже был с ней или только собираешься?
Осеклась. Вздрогнула. Шатнулась назад и упала бы, если бы я её не держал.
– А ведь был… Я помню, ты тогда пах весь сладко-сладко…
Снова-здорово. Плохо, когда девице нечем заняться: запоминает всякую ерунду и мусолит потом по первому же удобному поводу. Теперь понимаю, почему в местных семьях, если уж они состоялись, детей видимо-невидимо. Чтобы мужа жена выбирала предметом своих умозаключений в самую последнюю очередь.
– Глория тут ни причем.
– О, ты и имя её знаешь?! - Рванулась на свободу с удвоенной силой.
– Конечно, знаю. Она – мой учитель по…
– Замолчи!
По программе начального образования. Назначенный муниципалитетом. А кроме того, она – девушка моего социального инспектора и друга. Или друга и социального инспектора?
– Вы, мужчины, вечно не знаете, когда нужно молчать! А ещё нас в болтовне обвиняете!
Но это просто навскидку, не учитывая последние, так сказать, новейшие сведения, из которых выходит, что сеньорита Толлман имеет прямое отношение к…
– Пусти!
* * *
Я всегда делаю то, о чем меня просят. Даже если просящий оступается, теряя сандалию, и едва удерживается на ногах.
– Лил.
– Видеть тебя не хочу!
Пошлепала прочь, прихрамывая на босую ногу.
– Лил!
Так и есть, веревочка не выдержала. Надо будет дома что-то придумать, если у девчонки нет запасной пары обуви. Может, в закромах папаши Ллузи найдется кусок кожи, который можно порезать на ремешки?
– Лил, это смешно.
– Так почему я не смеюсь?
Её можно догнать в три шага. Ну, максимум в четыре, если не сбавит темп.
– Пойдем домой, уже поздно. Пора спать.
– А я выспалась! К тебе вечером собиралась, вот и…
– Сеньорита Сапатеро?
Здесь было так же темно, как и в Низине. Промышленная зона, большей частью мертвеющая по окончании рабочего дня, а потому экономящая на освещении. Редкие фонари, рассеянный свет, шумная ссора – удобное стечение обстоятельств, чтобы незаметно подъехать. Особенно на машине, начинка которой позволяет двигаться совершенно бесшумно. Не касаясь колесами земли.
Лимузин сенатора. Не самый большой из имеющихся, не парадный, а предназначенный для деловых поездок. Матово-черный, впитывающий в себя любые отсветы. И Петер, такой же непроглядно черный в своем строгом костюме.
– Сеньорита Лилис Сапатеро?
– Меня так зовут. Чего тебе надо?
Не думал, что галантность телохранителя равно распространяется на всех дам, однако дверца машина распахнулась перед девчонкой-оборванкой с тем же почтением, что и перед Эленой-Луизой.
– Прошу вас.
Как бы Лил ни дулась на меня, как бы взбешена ни была, она все-таки сообразила: происходит нечто вовсе не будничное. Странное, если не сказать, пугающее.
– С вами хотят побеседовать.
Шаг назад. Голая стопа заскользила влажной от росы глиняной обочине, ноги поехали в разные стороны и…
Мы с Петером не сшиблись лбами только благодаря его профессионализму. Кажется, моей заслуги в ловле падающей Лил было чуточку больше, но держали её сейчас мы оба. Крепко. Лично я – намертво.
– Сеньорита не хочет ни с кем беседовать.
– С тобой – в первую очередь?
О, мы умеем шутить? Почему же раньше так тщательно скрывали этот талант?
– Убери руки.
– Или?
У меня нет ни единого шанса, кроме как получить перелом. Плюс внутреннее кровоизлияние.
– Я тебя где-то видел, парень. И я вспомню, где, можешь быть уверен.
– Руки.
– Петер!
Ну да, все логично: без окрика хозяина пес не поменяет свои планы. Зато как только прозвучит знакомый голос, и хвостом завиляет, и бывших врагов начнет облизывать. Если понадобится.
– Приношу самые искренние извинения, сеньорита… за это внезапное обращение. Понимаю, оно могло вас напугать. Поверьте, вам ничто не угрожает. В моем обществе, по крайней мере. Вы ведь знаете, кто я?
Он не вышел из машины, только приопустил стекло. Так, чтобы в свете салона были ясно различимы черты лица.
– А кто ж не знает?
