Уинстон Черчилль. Его эпоха, его преступления - Тарик Али
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Уже в 1891 г. пионер сионизма Ашер Гинцберг, приехав в Иерусалим в то время, когда евреям как частным лицам принадлежало менее 1 процента земли, сообщал, что «по всей стране трудно найти поле, которое не было бы засеяно. Лишь песчаные дюны и каменистые горы, на которых нельзя выращивать ничего, кроме фруктовых деревьев – и даже это только после тяжелого труда и больших затрат на расчистку и мелиорацию, – лишь эти пространства не возделываются»{186}.
Гинцберг красочно описывал расизм поселенцев и дальновидно предсказал его вероятные последствия:
К арабам они относятся с враждебностью и жестокостью, бессовестно лишая их прав, беспричинно оскорбляя их и даже похваляясь такими поступками, и никто не выступает против этой подлой и опасной привычки.
Мы за границей привыкли верить, что почти весь Эрец-Исраэль[189] сейчас представляет собой незаселенную пустыню и всякий желающий может купить там земли сколько и где захочет. Но это неправда. В стране очень трудно найти возделанные поля, которые не используются для посадок… Арабы, как и все семиты, обладают острым умом и проницательностью… Пока они не считают наши действия представляющими для них угрозу в будущем… Но, если со временем жизнь нашего народа в Эрец-Исраэль достигнет той точки развития, когда мы начнем занимать их место – понемногу или же в массовом порядке, – коренные жители так легко не отступят.
Сравним это с дневниковой записью Теодора Герцля четыре года спустя (12 июня 1895 г.), где он фантазирует о том, как будет создаваться будущее сионистское государство: «Нам потребуется побудить оставшееся без гроша население к переезду через границу, обеспечив для него занятость в транзитных странах и в то же время отказывая ему в трудоустройстве в нашей собственной стране. Как экспроприацию, так и процесс избавления от бедных нужно проводить осторожно и осмотрительно»{187}.
В 1919 г. на заседании кабинета Бальфур сообщил своим коллегам, что при реализации декларации, носящей его имя, нет никакой необходимости тратить лишнее время: «В Палестине мы даже не предлагаем проходить через форму консультаций с нынешними ее обитателями относительно их пожеланий». В этом просто не было нужды, поскольку «все четыре великие державы привержены идее сионизма». Это имело гораздо большее «значение, чем желания и предрассудки 700 тысяч арабов». Черчилль подчеркнул это еще сильнее, сравнив палестинских арабов с аборигенами Австралии и коренными жителями Америки.
С самого начала процесса намерения западного империализма носили неявный характер геноцида. Их осуществлению воспрепятствовало сопротивление палестинцев, которое они оказывали и до, и после Накбы[190].
Расизм всегда являлся неотъемлемой составной частью политического мировоззрения Черчилля. Он совершенно не стеснялся этого, в отличие от некоторых своих коллег во всех трех партиях, которые предпочитали носить маску. Он рассматривал арабов как низшую расу по сравнению с европейцами любой масти. Что касалось Палестины, он обвинял арабов в том, что они ведут себя «как собака на сене», – мнение, которое он озвучил в своем докладе перед комиссией Пиля, учрежденной в 1936 г. для расследования происходивших в то время восстаний палестинцев, в результате которых страна оказалась парализованной:
Я не согласен с тем, что собака на сене обладает правом абсолютной собственности на сено, даже если она лежала там долгое время. Я не признаю за ней этого права. Я не признаю, например, того, что с краснокожими индейцами Америки или с темнокожим населением Австралии поступили ужасно несправедливо. Я не признаю, что несправедливость по отношению к этим народам заключалась в самом факте того, что более сильная раса, более качественная раса или, во всяком случае, более искушенная в мирских делах раса, если так можно выразиться, пришла и заняла их место{188}.
Это тот самый голос сторонников превосходства белых, точка зрения, которая спустя более чем полвека неоднократно и с удивительной ясностью звучала из уст ведущего ревизионистского историка Израиля, бывшего десантника Бенни Морриса. Черчилль был бы в восторге от подобной откровенности, признающей привычно отрицаемые преступления и зверства, совершенные в отношении палестинцев в 1948 г. во время «войны за независимость». Сегодня эти взгляды являются общепринятыми в еврейском Израиле во всех общественных стратах, они образуют логическую сердцевину Декларации Бальфура и квинтэссенцию собственных мыслей Черчилля.
После Декларации Бальфура в Палестине становилось все труднее отделять мифы от реальности. Палестинские арабы уже заплатили за это непомерную цену и продолжают ее платить. По-прежнему существует миф о том, что Палестина была практически не заселена, что обширные просторы Земли обетованной жаждали прибытия еврейских поселенцев. Главными распространителями этой лжи были лидеры сионистов из ишува[191] и их английские покровители. То, что палестинские историки продолжают писать книги, в которых доказывается, что все было иначе, само по себе является демонстрацией того, насколько глубоко сионистская идеология до сих пор укоренена в Израиле и в диаспоре{189}.
Черчилль нечасто писал о своем личном отношении к сионизму и к еврейскому народу вообще. Но из того, что он все же написал, ясно, что его взгляды на создание Израиля не всегда были последовательными. Его рассуждения колебались от чисто инструментального подхода (это принесет пользу Британской империи в регионе, полном врагов, то есть арабов) до цивилизационного расизма, в котором антибольшевизм также играл свою роль.
Евреи были древней расой, «избранным народом» и в силу одного только этого превосходили арабов. Такой взгляд был четко сформулирован в, пожалуй, самом длинном высказывании Черчилля на данную тему – в статье, опубликованной в номере газеты Illustrated Sunday Herald от 8 февраля 1920 г. на странице пять. В заголовке обозначались программные приоритеты, проходящие через текст красной линией: «Сионизм против большевизма: борьба за душу еврейского народа». «Некоторым евреи нравятся, а некоторым нет, – сообщает читателю Черчилль, – но ни один разумный человек не может сомневаться в том, что они, абсолютно точно, являются самой значительной и самой примечательной расой, которая когда-либо появлялась на земле».
В определенном смысле это звучало на удивление благородно, так как он не добавил уточнение «после англичан, конечно» или что-то подобное в этом же роде. Но важнее то, что сама идея была вздором и возвратом к ветхозаветному буквализму.
Конечно, Черчилль довольно неплохо знал английскую историю. Почему бы в таком случае не упомянуть о том, что самые страшные погромы и преследования евреев в старой Европе начались именно в Англии? Немецким фашистам пришелся бы по душе тот факт, что в 1218 г. Генрих III объявил королевский указ, «Эдикт о знаке», который обязывал евреев носить «отличительный знак». Шестьдесят лет спустя устроенные охочими до чужой собственности баронами погромы привели к гибели более тысячи евреев, пятьсот из которых были убиты только в Лондоне. В 1290 г. Эдуардом I был издан «Эдикт об изгнании». Все евреи были схвачены и высланы из страны, их имущество разграблено, а кровавый навет распространялся настолько ревностно, что этому позавидовал бы и Геббельс. Классический случай ситуации, когда «прошлое является прологом». Некоторые евреи бежали во Францию. Другие нашли пристанище в мусульманской Испании, где существовали крупные и свободные еврейские общины, принимавшие участие в деятельности государства на всех уровнях.
Вернуться в Англию 350 лет спустя евреев пригласил Оливер Кромвель. По иронии судьбы тем просвещенным раввином, который вел с лордом-протектором переговоры о возвращении, был Манассе бен-Израиль, учитель Спинозы. Он был занят делами в Лондоне, когда его ученика изгнали из еврейской общины Амстердама. Ничего из этого не нашло отражения на страницах черчиллевской «Истории англоязычных народов» (History of the English-Speaking Peoples). В статье, написанной в 1920 г., сделав пару примирительных замечаний относительно ума и мудрости Дизраэли – первого и последнего премьер-министра Великобритании еврейского происхождения, – Черчилль переходит к следующей своей теме под очень уместным подзаголовком «Хорошие и плохие евреи»:
Конфликт между добром и злом, который непрестанно идет в душе каждого человека, нигде не достигает такой напряженности,
