Чеченская рапсодия - Юрий Иванов-Милюхин

— Ты о моих земляках? — не сразу поняла жена, сменяя гнев на милость. — О наших гостях месье Буало де Ростиньяк и мадемуазель Сильвии д'Эстель?

— Заладила, де да де… О французах, конечно, которые у нас уже загостились. Видите ли, за сокровищами к нам приехали!

— Наверное, я тебя разочарую, любимый мой муж, — чуть развернулась к супругу его половина. — Оберег, который ты вплетал в гривы своих коней на протяжении многих лет, нужно отдать гостям. Это не простая стекляшка, а бриллиант из короны французского короля. Он должен принадлежать Франции.

— Об этом не знает разве что станичный кобель, что прибился к молитвенному дому нашего уставщика, — недовольно оборвал жену Дарган. — С оберегом все ясно, хотя, конечно, жалко… Я о других побрякушках. Ничего твои земляки больше не нашарили?

— Я рассказала им о драгоценностях, которые продала месье де Ростиньяку и русскому хозяину придорожной корчмы во Франции, назвала все изделия, переданные месье де Месмезону, затем перечислила сокровища, которые спрятаны у нас в сундуке, но больше ни одно из них не подошло под их описание, — не обиделась на раздражение мужа Софьюшка, прекрасно понимая, чем для него являлась невзрачная на вид игрушка, оплетенная сеткой из серебряной проволоки и измазанная для отвода глаз навозом. — Если ты не против, мы еще раз откроем сундук и вместе посмотрим на наше богатство. Поверь, Дарган, ничего лишнего мои земляки не возьмут, они ищут только раритеты, принадлежащие народу Франции.

Атаман долго лежал не шевелясь, он понимал, что в его воле было отдать что-то из добытого на войне или послать незваных гостей подальше, несмотря на их родственные связи с его супругой. Но он видел, что это смелые люди, которые хотят выполнить долг перед своей родиной. Разве не было точно таких же в матушке России, готовых за холщевое полотно с нарисованной на нем картиной пойти хоть на край света, только бы оно не досталось врагу?!?! Пусть подобных героев можно было пересчитать по пальцам, они все равно вызывали к себе неподдельное уважение.

— Если нужно для дела, я готов подсобить твоим землякам. Пускай они покопаются в наших сундуках, глядишь, еще чего отыщут, — медленно проговорил Дарган, просунул руку под голову жены и притянул ее к своей груди. — Жили мы без побрякушек и дальше будем жить, нас от этого не убудет. Я правильно рассуждаю, моя дорогая Софьюшка?

— Правильно, мон шер, — прижалась к нему женщина. — Я всю жизнь любила тебя за ум и красоту. И сейчас люблю еще больше.

— А теперь скажи мне, моя самая разумная на свете женушка, что нам делать со своими детьми, с Петрашкой и Аннушкой, пока они не натворили чего и не опозорили род Даргановых на всю округу?

— Прости, милый, но я не понимаю, о чем ты говоришь, — притворилась лопушком ушлая собеседница, ведавшая про каждую мелочь, случающуюся в семье.

— Разве ты не заметила, что Петрашка ни на шаг не отходит от этой Сильвы, подружки Буало, а наша Аннушка готова повиснуть на шее у французского кавалера?

— Ты верно подметил, мой дорогой супруг, что мадемуазель является всего лишь подружкой своему спутнику. — Софьюшка положила руку на грудь мужа.

— Я тебе сообщу одну тайну, а ты постарайся сделать из нее нужные выводы.

— Вот как! — насторожился Дарган. За тридцать лет совместной жизни он успел хорошо изучить жену и знал, что каждый ее поступок может принести семье только выгоду. — И что же это за тайна такая?

— Сильвия д'Эстель и Буало де Ростиньяк еще не помолвлены, хотя сделать их мужем и женой было задумано давно. О будущем своего племянника-донжуана крепко печется его дядя, герцог де Ростиньяк, который тоже является моим дальним родственником, — собеседница откинула с лица прядь волос. — Это очень хитрый политик, смотрящий далеко вперед. Дело в том, что отец девушки занимает в кабинете министров республики весьма серьезное положение, и дядя решил сделать великолепный ход, который поднял бы авторитет его родственников перед лицом правящей верхушки и помог бы им добиться значительных постов в правительстве.

Полковник наморщил лоб, перевел взгляд с потолка на противоположную стену спальни. По ней гуляли синие тени, летний ветерок шевелил ситцевые занавески на створках открытого окна. Было тихо и умиротворенно, подобное в казачьей станице случалось весьма редко. Дарган решил нарушить короткую паузу:

— Я так понимаю, что свадьба барышни и кавалера принесла бы выгоду этому герцогу и его большому семейству? — негромко спросил он. — Проще сказать, это будет брак по расчету, как у нас, допустим, женитьба сына простого казака на дочери станичного атамана.

— Я всегда говорила, что ты у меня самый умный мужчина. Добавлю только, что никаких чувств друг к другу они не испытывают, их объединяет лишь страсть к приключениям, — улыбнулась облитая лунным светом Софьюшка. — Добавлю, что месье Буало решил жениться только в тридцать пять лет. Если учесть его упорство, доставшееся ему от вояки-отца, то можно поверить в то, что до этого срока он свое слово не нарушит. А теперь пример, который ты назвал вначале, перенеси из нашей с тобой семьи на французскую знать и получишь первичный результат.

— Значит, Сильвия и Буало не давали друг другу слово. То-то, гляжу, ведут они себя как вроде знакомые, а не как жених с невестой, — огладил бороду Дарган. — Тогда кому какое дело, кто добивается его или ее к себе внимания.

— Вот именно.

— Если дело обстоит таким образом, то пусть наши дети с этими наследниками французских богатеев между собой сами разбираются, — станичный атаман покрепче обнял тихо засмеявшуюся супругу и поудобнее умостил голову на подушке. Уже засыпая, он глубокомысленно изрек: — Лишь бы роду Даргановых от их действий не было никаких неприятностей.

Глава четырнадцатая

С ногайских степей пахнуло знойным августом, белые вершины недоступных гор задымились зыбким маревом, а французские гости и студент Петрашка и не думали покидать станицу Стодеревскую. Двое не спешили на родину, будто нашли в крохотном раю под стылым хребтом Большого Кавказа что-то такое, от чего нельзя было оторваться, не оставив здесь части своей души, третий же, Петрашка, тоже маялся нудной болью, испепелявшей его изнутри. Многочисленные члены семьи лишь поглядывали на них, но ни о чем не спрашивали. Все было ясно и без расспросов. Мадемуазель Сильвия и месье Буало даже помогали по хозяйству, всячески стремясь не быть обузой для большого семейного клана. Впрочем, их никто не прогонял, а в последнее время даже стали принимать за своих.