Динка (ил. А.Ермолаева) - Осеева Валентина Александровна

— Ну, делитесь тут, — говорит Ленька и берет себе два арбуза. — Мы пошли!..

— Возьмешь арбуз домой? — спрашивает он около забора Динку.

— Вот, — говорит Динка. — Я боюсь… Скажут еще, что он краденый.

— Ну, я на утес занесу! Завтра придешь, будем угощаться! — говорил Ленька.

Динка нехотя идет домой.

— Пообедаю и выйду, — обещает она.

Глава пятьдесят пятая

ТРЕВОЖНЫЙ ВЕЧЕР

На другой день Динка снова тащит своего друга на баштан. Ей нравится уважение, с каким встречают его мальчишки, нравится, как Ленька делит добычу, отдавая большую часть на «обчество» и оставляя себе один-два арбуза; Динке нравится в веселой компании погружать свой нос в сахарную красную мякоть и, захлебываясь соком, глядеть, как из-за арбузных половинок блестят черные, карие, голубые и зеленые глаза. Но, возвращаясь к обеду домой, она вдруг серьезно сообщает:

— Я, наверное, уже объелась. Лень, потому что у меня в животе что-то ходит большими ногами.

— Да ну? — пугается Ленька. — Говорил, не ешь много.

— Ты ничего не говорил…

— Еще заболеешь теперь! — волнуется Ленька.

— Нет, я не заболею. Я просто пересплю это время.

— Ну, так не выходи после обеда, ложись спать! Динка соглашается. Она действительно так переполнилась арбузным соком, что даже щеки у нее лоснятся и нос стал розовый, как у поросенка.

— Ты ничего не ешь, Диночка… Может, тебе нездоровится? — спрашивает мама.

— Нет, мне очень, здоровится, — отвечает Динка и обводит взглядом все лица за столом.

«Это им всем нездоровится», — думает она, замечая необычную бледность матери, втянутые щеки Кати и окаймленные голубоватой тенью глаза Алины. О Мышке и говорить нечего — Мышка стала похожа на пестик внутри цветка. Никич и тот совсем засушился к концу лета. А говорят, что на даче люди поправляются… Вот так поправились, нечего сказать! Ей и жалко всех, и почему-то смешно. Но когда взрослые молчат и хмурятся, то смеяться нельзя. Нельзя и рассказывать что-нибудь. Катя сразу закроет рот одним словом: «Прекрати!»

Ладно. Динка с трудом дожевывает свою котлету и вылезает из-за стола.

На Волге гудит пароход. Катя вскидывает глаза на Марину и тихо говорит:

— Уже шесть часов…

Марина кивает головой, молча катает по скатерти хлебный шарик.

Никич двигает седыми бровями и, откашлявшись, глухо бросает в сторону;

— Теперь уж так или иначе…

Алина быстрым, тревожным взглядом окидывает лица взрослых и вытягивает из воротника шею, как будто ей душно.

— Кто-нибудь должен приехать, мама? — звонким голоском спрашивает Мышка.

— Нет, почему же? Сегодня не воскресенье, — отвечает мать.

Но голос Мышки прерывает тягостное молчание за столом.

— Теперь уж на дачах посвободнее стало. Многие в город переехали, говорит Никич.

— Да. И на пароходе заметно меньше пассажиров, — вставляет Марина.

— Осень… — жестко и холодно бросает Катя. И все глаза устремляются в сад, на пожелтевшие верхушки деревьев, на покрасневшие кусты и цветные мохнатые астры на клумбе. Осень — это длинные, тягучие дожди и холодный ветер. А сейчас еще тепло, и над садом летают белые пушинки, и листья еще изо всех сил цепляются за свои ветки…

— Бабье лето… — уточняет Никич.

У Алины делается несчастное лицо: скоро начнутся занятия в гимназии, а мама еще ничего не говорит о переезде в город. Да и как можно сейчас говорить об этом… Словно грозная туча нависла над их домом; Алина чувствует это в каждом слове, в каждом движении взрослых… Ее не обманешь. Не обманешь и чуткую Мышку.

— Катечка, — прижимаясь к плечу тетки, тихонько говорит она, — ты, может, с кем-нибудь поссорилась? Ты обиделась на что-нибудь, Катечка?

— Нет, Мышка, не беспокойся, — ласково отвечает Катя, принуждая себя улыбнуться. — Откуда ты взяла?

— Я так… — вздыхает Мышка, не зная, что сказать. Одна Динка не беспокоится. Все уже пережито ею: и тяжелый заговор молчания, и круглое одиночество в отсутствие Леньки, и мучительные страхи, и гнетущее беспокойство за Марьяшку, и разлука с Линой… Динка знает теперь, что мысли могут одолеть человека, если позволить им разыграться, да еще если не просто думать, а все свое думанье представлять себе в лицах, с разговором и разными житейскими мелочами, убеждающими в полной действительности надуманного. Эге! Она этого больше не допускает, выработав несколько простых приемов, вроде «Карла и Клары», а то и просто вскакивает, бегает, поет, повторяет себе в защиту:

«Ничего, ничего! Головешка-бомбежка! Я тебе придумаю! Я тебе придумаю!»

Хозяина она тоже больше не боится. С тех пор как Вася плотно завалил его камнями и вполне убедился сам, что он «убит в лучшем виде», образ этого человека с злодейской бородой куда-то совсем исчез и забылся…

А взрослые — сами по себе. И дела у них свои. Приедет Костя, наговорит что-то, а потом они сидят вот так, как сегодня за обедом… Конечно, Костя жених, а с женихами всегда морока, и конца ей, видно, нет. Одного Динка с Мышкой уже выгнали, так не успели оглянуться, как Малайка сделался женихом и увез Лину, а теперь Костя… Динка любит и Костю и Малайку, но где-то глубоко в душе у нее затаилось чувство обиды против них, особенно после отъезда Лины. Вон как они делают нехорошо! Себе одному взял Малайка Лину, пустая стоит кухня, и не к кому прибежать Динке, некому пожалеть ее…

Девочка сидит в гамаке и, отягощенная арбузным соком, лениво решает вопрос, лечь ей спать или пойти к Никичу постругать что-нибудь, сделать себе тоненький острый ножичек. Давно уж не работает с ними Никич, изленился совсем, днем спит… И никто ничего не говорит ему. Правда, он давным-давно не берет в рот водки. Поэтому, может быть, и Катя с ним дружит, и Костя часто ходит к нему в палатку поболтать. Заважничал Никич. А сегодня и вовсе сидит целый день на террасе с Катей; уже давно и мама приехала, а он все сидит… Может быть, мама хочет одна побыть со своими детьми… может, она хочет почитать им книжку или поговорить, о папе…

Динка вдруг чувствует непреодолимое желание уткнуться головой в колени матери, слушать ее голос, прижиматься лицом к ее нежным рукам.

«Пойду подговорю Мышку, и вместе скажем: «Посиди с нами на крылечке, мама!»

Но где Мышка? Куда она залезла со своей книгой? Читать сейчас уже поздно, сумерки окутывают сад, скоро в комнатах зажгутся лампы… Давно-давно мама не играла на пианино и дядя Лека не пел под ее аккомпанемент…

Динка потихоньку подходит к террасе, но на дорожке появляется Алина. Она в своей коричневой форме, только без передника и без белого воротничка, такая строгая и скучная, как учительница.

— Алиночка, давай попросим маму посидеть с нами на крылечке! — заискивающе говорит Динка.

Но в глазах Алины появляется искренний испуг.

— Ты с ума сошла! — восклицает она, и лицо ее делается еще строже.

— Почему я сошла с ума? Мы же сидели раньше. Сумасшедшие, что ли, были? — обиженно, ворчит Динка. Но Алина, против обыкновения, не сердится.

— Диночка, — мягко говорит она, — лучше бы ты легла спать. Смотри, какие тучи на небе… Мышка уже пошла в свою комнату… Хочешь, я попрошу се рассказать тебе на ночь сказку?

До ночи еще далеко, но с Динкой можно все сделать, если обращаются с ней по-хорошему. Она доверчиво берет за руку старшую сестру.

— Пойдем, если хочешь… Я лягу спать, а Мышка пусть рассказывает, покорно говорит она.

Алина приводит ее в комнату. Мышка сидит на подоконнике и читает.

— Уже темно читать, — говорит Алина. — Уложи лучше Динку и расскажи ей сказку.

Мышка со вздохом прячет под подушку книгу. Алина уходит. Динка медленно раздевается, долго возится с лифчиком.

— Жил-был один царь… — присев в ногах ее постели, начинает Мышка.

— Подожди со своим царем, я еще ноги не вымыла! — сердито обрывает ее Динка. Мышка не Алина, на нее можно и поворчать.

— Жил-был один царь… — снова начинает Мышка, видя, что сестренка уже вытерла ноги полотенцем и залезает в кровать.