Культура и мир - Сборник статей

Применяя свой методологический принцип на практике, Леонтьев рассмотрел сквозь призму «триединого процесса» европейскую историю. Первым периодом «первичной простоты» он считал византизм, понимая под ним твердую монархическую власть, строгую церковность, сохранение крестьянской общины, жесткое сословно-монархическое деление общества. Возрождение он называл эпохой «сложного цветения», которая была не только на Западе, а у всех государств и во всех культурах. Это была эпоха многообразного и глубокого развития, объединенного в высшем духовном и государственном развитии всего, или частей» (Леонтьев 1991: 173). Заканчивался обзор европейской культуры выводом: «Итак, с XVII столетия Европа уравнивается постепенно, смешивается вторично. Она была проста и смешанна в XIX веке. Она прожила 1000 лет! Она не хочет более морфологии! Она стремится посредством этого смешения к идеалу однообразной простоты и, не дойдя до него еще далеко, должна будет пасть и уступить место другим!» (Леонтьев 1991: 266).

Особое внимание Леонтьев обращал на славян, на славянскую культуру, для характеристики которой ввел понятие «славизм», подразумевая под ним этнографическое отвлечение, имеющее идею общей крови (хотя и не совсем чистой), сходные языки и «отличительные признаки: религиозные, политические, бытовые, художественные, составляющие в совокупности своей полную и живую историческую картину известной культуры» (Леонтьев 1991: 201). Исходя из того, что русские, как и все славяне, обладающие по четырем признакам (религиозным, юридическим, бытовым, художественным) большей творческой потенцией, отличаются еще и наибольшей государственной силой, Леонтьев был уверен в исторической миссии русского народа, который может помочь в решении глобальных проблем не только в Европе, но и во всем мире. У России, по его мнению, особый путь. Она по многим причинам не вступила в XV веке в период цветущей сложности. «Нашу эпоху Возрождения, наш XV век, начало нашего более сложного и органического цветения… надо искать в XVII веке, во время Петра I или, по крайней метре, первые проблески при жизни его отца» (Леонтьев 1991: 174). Затем наступает упрощение, потеря самобытности, уподобление другим европейским странам. Но, указывая на особый путь России, Леонтьев не соглашался ни с западниками, ни со славянофилами, полагая, что она во внешней политике должна ориентироваться не только на Запад, или не только на Восток, а на Евразийство.

Подводя итог, можно сделать вывод, что заслуги Леонтьева в области методологии культуры несомненны. Сосредоточив внимание на проблемах культуры, он вместе с Данилевским по-новому осмыслил предмет и метод культурологического анализа. Применив методологический принцип развития к анализу культуры, он сумел создать своеобразную историю и теорию культуры.

Представители неокантианской методологии в Германии (В. Виндельбанд, Г. Риккерт) и в России (А. С. Лаппо-Данилевский, В. М. Хвостов и др.) по вопросу о возможности применения в культурологии общих и общенаучных методов занимали противоположную позицию. Они отрицали эту возможность, стоя на дуалистических позициях и принципиально возражая против монистического подхода. Например, Г. Риккерт утверждал, что мысль о «монизме» есть «логическая утопия некоего универсального метода», ибо не существует никакого универсального метода» (Риккерт 1903: 7). Противопоставив по предмету «науки о природе» и «науки о культуре», «науки о законах» и «науки о событиях», «науки об общем» и «науки об индивидуальном», они определяли историю как «историческую науку о культуре», «науку о событиях», «науку об индивидуальном». Предметом истории неокантианцы стали считать культурную жизнь, частные, отдельные, единичные события, неповторимое, особенное, индивидуальное. В соответствии с таким определением предмета, и метод истории стал определяться как метод установления культурных ценностей, как способ описания уникального, неповторимого, особенного («идиографический метод»), как способ констатации частного, единичного, индивидуального («индивидуализирующий метод»).

Так, В. Виндельбанд выдвинул принцип деления наук по предмету: «Одни из них суть науки о законах, другие – науки о событиях, первые учат тому, что всегда имеет место, последние – тому, что однажды было» (Виндельбанд 1903: 320). Противопоставив науки по предмету, он сделал вывод о противоположности логических суждений: «…одни отыскивают общие законы, другие – отдельные исторические факты; выражаясь языком формальной логики, цель первых – общее, аподиктическое суждение, цель вторых – суждение единичное, ассерторическое». Взяв за основу деления познавательные цели наук, он выделил две формы мышления: номотетическое и идиографическое: «в первом случае мышление стремится перейти от установления частного к пониманию общей связи, во втором – оно останавливается на тщательном выяснении частного» (Виндельбанд 1903: 324). Отсюда следовал его вывод: метод науки о культуре, как «онтологии частного» – идиографический.

Вслед за ним Г. Риккерт также ставил задачу – выработать две основные формы научного мышления, установив два крайних полюса научной деятельности, т. е. формальную противоположность двух различных между собой методов (Риккерт 1911: 35, 46). Противопоставив «науки о природе» и «исторические науки о культуре» и определив специфику предмета истории как «единичное, индивидуальное течение вещей» (Риккерт 1911: 96), он пришел к выводу: «Несмотря на все переходные и промежуточные формы, при исследовании природы все же пользуются преимущественно естественнонаучным, при исследовании же жизни культуры, главным образом, историческим методом» (Риккерт 1911: 49, 51). Исторический метод в его понимании означал научные приемы, направленные на изучение особенного и индивидуального (Риккерт 1911: 96). Конечный его вывод таков: «наука о культуре», предметом которой является «онтология индивидуального», пользуется методом индивидуализирующим.

Русские неокантианцы пошли дальше. Наиболее полно и глубоко неокантианские взгляды в России были развиты А. С. Лаппо-Данилевским и В. М. Хвостовым. Академик Александр Сергеевич Лаппо-Данилевский (1863–1919) не просто встал на позиции неокантианской методологии, а дополнил и усовершенствовал неокантианское понимание предмета, метода и методологии истории. Отметим три наиболее важных момента. Во-первых, не отказываясь от характерного для немецких коллег дуалистического противопоставления естественных и исторических наук и естественнонаучного и исторического методов, он относил к наукам идиографическим не только историю общества, но и историю природы, а к наукам номотетическим наряду с естественными науками – психологию и социологию: «Таким образом, получается двойной ряд наук, изучающих действительность: одни из них конструируют общие ее законы с номотетической точки зрения, характеризующей естествознание, психологию, социологию и т. п.; другие дают построение индивидуального процесса ее становления или развития с точки зрения идиографической, присущей тем из них, которые занимаются историей природы и, в особенности, историей человечества» (Лаппо-Данилевский 1923: 22). Во-вторых, он первый провел различие по предмету и методу между социологией и историей и таким образом обосновал специфику исторического метода, показав его отличие от естественнонаучного и социологического методов. В-третьих, и в самой исторической науке он стал различать номотетическую и идиографическую точки зрения и сформулировал задачи номотетического и идиографического построения исторического знания (Лаппо-Данилевский 1923: 22, 23, 29). Это был шаг вперед по сравнению с немецкими неокантианскими методологами. В целом заслугой неокантианцев является постановка вопроса о специфике методов культурологического анализа. Введя в научный оборот понятия «идиографический метод», «индивидуализирующий метод», они заставили задуматься об особенностях культурологического подхода. К сожалению, в российской литературе кроме одной статьи (Тюменев 1929), анализа этих методов не появлялось, а жаль, потому что произведения культуры, даже при наличии общих черт, – особенны, неповторимы и котируются как «штучный товар»!

Взгляды рассмотренных культурологов, безусловно, повлияли на развитие европейской культурологии, в частности, на концепцию Освальда Шпенглера, который в 1918 г. издал книгу «Untergang des Abendlandes» (русский перевод «Закат Европы»), где на месте «монотонной картины однолинейной мировой истории» представил «феномен множества мощных культур, каждая из которых придает своему материалу, человеческой природе, свою собственную форму, обладающую своей собственной идеей, своими собственными страстями, своей собственной жизнью, волей, манерой воспринимать вещи, своей собственной смертью». В истории человечества он насчитал 8 культур, сменявших друг друга: египетскую, индийскую, вавилонскую, китайскую, греко-римскую, византийско-исламскую, западноевропейскую и культуру майя в Центральной Америке и 9-ю, находящуюся на закате (отсюда и название книги «Закат Европы»). Каждая культура проходила 3 стадии: восходящую, вершину и нисходящую. Последний, нисходящий этап каждой из рассмотренных им культур Шпенглер называл цивилизацией (Шпенглер 1993, 1998).