Тоннель - Вагнер Яна

В этот самый момент из комнаты с мониторами раздался новый, полный ярости вопль, и все в тамбуре вздрогнули. Девочка из Тойоты обняла босую женщину как могла крепко и почти понесла к выходу; следом резво припустил владелец кабриолета. Подводник так же резво отступил к своему безопасному шкафу, четыре проходчика оглянулись на своего бригадира. А вот сам бригадир неожиданно набрался смелости, сунул голову в яркий проем и, щурясь от света, увидал там знакомого толстяка в плаще, а рядом с ним в кресле — куклу, так ему показалось — страшную желтую куклу в костюме или даже во фраке, которая дрыгалась и вопила, как если бы толстый мужик дергал ее где-то сзади за веревки. И вопил за нее, по ходу, наверное, тоже сам толстый мужик, хотя непонятно было, зачем ему это надо и что это все вообще за херня.

Бригадиру проходчиков, как и его товарищам, довелось в жизни повидать разное, однако прошедшие сутки изрядно его подкосили, а последние часы и вовсе были одна непрерывная дичь. Но кукла во фраке из советского телеспектакля, которая шестилетнему бригадиру долго снилась потом в кошмарах, не вписывалась совсем уже никуда. Он закричал бы, но горло сдавило и звука не получилось.

— На хер пошел отсюда, — рявкнула желтая кукла и взглянула прямо на бригадира злыми, абсолютно живыми глазами.

Где тут нажимать, спросила девочка, я не знаю, как она открывается. Сууууука тупааая, вопил сзади голос, который больше нельзя было выключить, говнооо будешь жрать, все говно жрать будете, суууки, однако испугал он в основном бригадира, а женщина из Майбаха в лопнувших брюках его не слышала. Она попробовала шевельнуть пальцами ног и не почувствовала ничего — ни пальцев, ни ног, ни холодного пола. Ей показалось, что она висит в воздухе и, если б не девочка, взлетела бы к потолку, и это было очень сейчас правильно — взлететь. Как она открывается, снова спросила девочка, а женщина из Майбаха правда же знала почему-то, куда нажимать, и ей легко было нажать, не жалко. Все вдруг было легко и даже интересно, послушается ли рука.

Рука послушалась, хоть и выглядела как чужая — бурая, в пятнах и трещинах, как если б с нее слезала краска, или нет — кожа, прямо вместе с мясом, часами на тугом ремешке и грязным рукавом пиджака. Все это лишнее вот-вот должно было отвалиться, и тогда взлететь стало бы еще легче. И конечно, для этого нужно было сначала открыть дверь, как она сама не догадалась.

…Ты охуела, что ли, совсем, сказал маленький пыльный майор. Они ж башку тебе сейчас нахрен отстрелят, у них два дробовика там теперь. ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 00:38

— Да нету его там, — сказал лейтенант и прикрыл рот ладонью. Даже в сотне метров от разбитого Фольксвагена запах стоял такой, что у него появился вкус. Этот запах висел в воздухе, как газ над болотом, его можно было резать на куски — жирный, густой, страшный запах мертвого мяса. Цементная пыль и гарь от закоротившей проводки давно уже в нем утонули, и лейтенант остро жалел, что не курит. Что согласился идти за горбоносым стариком к решетке и что вообще — согласился. С каждым шагом затея казалась все более гиблой. — Ну кто туда, блин, полезет? — спросил он с тоской и сплюнул, чтоб не глотать.

— Надо везде посмотреть, — сердито ответил горбоносый. Запах как будто совсем его не мучил, и даже шагал он быстрее молодого старлея, хоть и сильно хромал. — Начнем с этого конца и пойдем обратно. Он может быть где угодно. Его не все знают в лицо, он может опять притвориться, понимаете?

Старлей понимал. Про человека с ласковой улыбкой он вообще понимал теперь гораздо больше, чем ему хотелось, просто не выпало еще момента про это рассказать — никому, и тем более горбоносому старику. Который был тоже вообще-то старлею никакой не начальник, а командовал будь здоров.

— Пойдемте, дорогой мой, пойдемте, мало времени, — как раз говорил тот, прибавляя шагу. Да совсем ему, что ли, не пахнет, удивился старлей, которому время, наоборот, больше было не нужно и спешить стало незачем.

Машины остались давно позади, даже одинокая Шкода с отломанным зеркалом, пустая и запертая. Впереди показалась решетка, оранжевый Гольф, моток проводов и пыльный японский генератор. И конечно, лежал возле Гольфа мертвый пацан, у которого сперли часы, и смотреть на него еще раз лейтенанту совсем не хотелось. А еще там у стеночки лежали два новых, ему незнакомых тела — одно женское, в платье с цветами, накрытое белым пиджаком, а второе мужское, так же укрытое с головой, и разглядывать их не хотелось тоже. Это были те двое, кого днем постреляли у баррикады, догадался он и отчетливо вспомнил сразу: лейтенант, ну чего ты как не родной, и улыбку — водички хочешь? И как он, лейтенант, жадно пьет на глазах у всех из пятилитровой бутылки, а потом уносит ее с собой, и свое облегчение, про которое вспоминать не хотелось сильнее всего. И мотоциклиста в зеркальном шлеме, и толстяка-капитана, который капал себе на штаны чебуреками, задержанных лупил с особым всегда удовольствием и не брезговал порыться у них в кошельке.

— Это ж сколько народу-то, елки? — подумал он вслух, потому что ведь были еще и те, у Майбаха, кого никто уже никуда не понес и, наверное, даже не сосчитал. Развернуть свою мысль он сейчас навряд ли сумел бы, лейтенант вообще был по части объяснений не мастер, но горбоносый его почему-то понял.

— Будет больше, — сказал он глухо. — Если мы ничего не сделаем, будет гораздо больше. До нее нам теперь не добраться, но хотя бы его мы должны поймать. Они оба... яд, понимаете? Это всё из-за них.

— Автобус надо проверить, — сказал тогда лейтенант, у которого вместо одной гиблой задачи только что появилось две, а совсем если честно — то три, потому что его горбоносый спутник не знал про змеиного деда, и никто, наверно, не знал. — Он там в прошлый раз шкерился. И еще грузовик. Сто пудов он с едой чего-нибудь попробует замутить, — и повернулся, чтоб пойти назад.

Горбоносый седой человек глядел на женское тело, укрытое пиджаком, и вдруг стало видно, какой он старый, совсем старый, и еле стоит на ногах. И что руки у него дрожат, а ссадина на щеке сочится кровью.

— Может, это, я сам? А вы это... с дочками посидите, — предложил лейтенант неискренне, потому что на успех не надеялся нисколько. Ни в одиночку, ни вместе со стариком.

— Вот еще новости, — сказал горбоносый и опять рассердился. — Ну что вы стоите, время! ВТОРНИК, 8 ИЮЛЯ, 00:41

— Сука тупая, — сказал желтый старик и хлебнул водички. — Курица. На кухню тебя, картошку чистить. Толчки драить, — и снова немножко хлебнул.

С каждым новым глотком его щеки чуть-чуть набирали цвет, и вообще он как-то ожил. Сел покрепче, орать перестал и на страшную куклу, которая померещилась бригадиру, был уже не похож. Сидел в кресле обычный дед и капал водой себе на штаны. Да и вся запретная комната за космической дверью особого впечатления не производила. Ну, экраны, ну, кнопки, таблетки какие-то на столе. Да и пахло там не лучше, чем в тамбуре, а если честно — пованивало оттуда мочой, как в больничной палате. Возле деда топтались мордатый водитель, крошка-майор и баба в рваном костюме; на последнее мировое правительство эти четверо как-то совсем не тянули, и сама комната не тянула тоже. Зайти внутрь при этом ополченцы все-таки не рискнули и смотрели через порог. Хотя совсем уже если честно — и заходить-то особенно было некуда.

— Доктор мой где? — спрашивал в это время желтый дед. Голос у него стал брюзгливый, как у пенсионера в поликлинике. — Русским языком тебе сказано — доктора первого, глухая, что ли, оглобля ты безголовая! Устроила ебаный цирк опять, а я ждать тут должен? Где доктор?

— Я действовала по протоколу, — тускло сказала баба. Вид у нее был такой, словно она попала под грузовик и выжила чудом. Стояла баба косовато, немного шаталась и упасть, похоже, могла в любую минуту. Или сесть, например, на пол и уже не подняться.

— Русским языком сказано — доктора, — продолжал капризничать дед, откинулся в своем кресле и дернул коленкой. В штанах у него зашуршало, мочой запахло сильнее. — Соплю притащила какую-то косорукую, интернет включить не может, ничего не может, — недовольно сказал он. — Говноеды, на хрена вы нужны вообще.