Битва двух империй. 1805–1812 - Олег Соколов

Другие, абсолютно бесполезные для изучения реальной истории записки Фуля мы не приводим. Достаточно упомянуть их названия, чтобы понять, насколько они оказались далеки от реальных событий войны 1812 г. Среди них «Записка о предполагаемом нападении неприятеля на правое крыло», «Записка о предполагаемом нападении неприятеля на левое крыло», «Записка о базисе военных действий Наполеона», «Записка о печении хлеба и сухарей», «Записка о базисе военных действий», «Записка о разных способах для обхода военных позиций», «Предположительные действия между Мемелем, Прегелем и Инстером» и т. д.

Ну а где же знаменитый Дрисский лагерь? Не исключено, что ему была посвящена отдельная записка, которая не попала в стопку документов, хранящихся в РГВИА. Здесь же можно найти лишь общие замечания о выгоде укрепленных лагерей (см. приложение), а затем пространные рассуждения о том, какие редуты и люнеты нужно сооружать, чтобы уж точно сразить всю армию Наполеона.

Впрочем, как известно, Дрисский лагерь был построен. И, скорее всего, «план Фуля», а точнее, «планы Фуля» претерпели эволюцию, с приближением войны 1812 года приняв формы, близкие к тому, что обычно описывается в исторической литературе. Тем не менее очевидно, что подавляющее большинство рассуждений Фуля, сохранившихся в архиве, не могли измениться; среди них самое главное — Фуль не предполагал никакого глубокого отступления, а лишь манёвры в приграничных районах.

Что же касается укрепленных лагерей в 1810–1811 гг., мысль об их полезности в то время явно витала в воздухе, и это вполне понятно. Дело в том, что известный английский генерал Веллингтон успешно применил оборонительные линии Торрес-Ведрас во время португальской кампании. События у Торрес-Ведрас разворачивались в октябре 1810 — марте 1811 г. и были широко известны во всей Европе. Действительно, английский полководец построил неподалеку от столицы Португалии огромные оборонительные сооружения, насчитывавшие в общей сложности 108 фортов и 151 редут, на которые было поставлено 1067 пушек. Протяженность первой линии составляла 46 км, за ней было построено еще две линии мощных укреплений. Все эти огромные оборонительные сооружения были возведены с использованием характера местности. Действительно, чтобы овладеть Лиссабоном, который был главной базой английских войск в Португалии, а с политической стороны — ключевым пунктом, французам необходимо было двигаться к городу в узком пространстве между рекой Тахо и океаном. Левый фланг англо-португальской армии упирался в океан, а правый — в Тахо. Река в этом районе, близком к устью, достигает ширины нескольких километров и, следовательно, абсолютно недоступна для форсирования сухопутными войсками. Наконец, за укреплениями стояло почти сто тысяч человек, из которых более половины составляли регулярные английские и португальские войска, а остальные были ополченческими формированиями. Нетрудно догадаться, что армии Массены, у которого было не более 50 тысяч человек, не удалось преодолеть эти оборонительные сооружения, по размаху строительства достойные египетских пирамид. Тем более что обеспечение Лиссабона продовольствием и боеприпасами не встречало никаких препятствий вследствие полного господства на море британского флота, который к тому же надежно прикрывал фланги боевой линии.

События в Португалии послужили переломным моментом в ходе войны на Пиренейском полуострове. Неудача армии Массены, остановленной Веллингтоном под Торрес-Ведрас, стала темой разговоров всех офицеров европейских армий, и, конечно же, успешное применение оборонительных линий дало пищу для теоретических размышлений в области тактики и стратегии. Вне всякого сомнения, эти разговоры могли вполне повлиять даже на такого мало интересующегося реальной жизнью схоластика, как генерал Фуль.

Однако его план не учитывал ни численность враждующих армий, которую, кстати, хорошо знала русская разведка, ни особенности стратегической обстановки, ни, наконец, свойства местности. Если Веллингтон добился успеха под Торрес-Ведрас, то только благодаря особому характеру местности, политическому и военному значению Лиссабона и, наконец, благодаря многочисленности своей армии, которая с истинно джентльменской отвагой предпочла при двукратном превосходстве защититься от неприятеля за тройной линией фортификационных сооружений. Невозможно удержаться от того, чтобы не добавить одну пикантную деталь особенности укреплений Торрес-Ведрас. Последняя самая короткая фортификационная линия окружала не центр Лиссабона, а специальное место, предназначенное для посадки британской армии на корабли. Иначе говоря, «железный герцог» рассчитывал, что в случае взятия французами двух первых линий португальцы должны будут сами разбираться, что им делать со своей столицей, в то время как английские храбрецы смогут не беспокоиться за безопасную посадку на корабли.

Ясно, что русской армии плыть из Дрисского лагеря было некуда. Но самое главное, лагерь не прикрывал никаких важных пунктов на территории страны. Даже если бы он был укреплен, как линии под Лиссабоном, его можно было бы обойти и, заблокировав равными силами, двигаться остальными войсками в любом избранном направлении. Но его укрепления, построенные наспех начиная с апреля 1812 г., были далеки от совершенства. Лагерь находился в пространстве, замкнутом с тыла излучиной реки Двины, а по фронту, который представлял собой хорду этой дуги (длиной около 5 км), были сооружены земляные редуты и люнеты, весьма далекие от совершенства. Но самое главное — река Двина в этом месте неглубокая, и ее почти везде можно перейти вброд. Это место для лагеря было выбрано генерал-адъютантом Вольцогеном, которого послали произвести рекогносцировку после того, как летом 1811 г. «план Фуля» (а скорее, планы Фуля) был в общем одобрен Александром, но при этом официально так и не утверждён.

В общем, все рассуждения Фуля настолько схоластичны, настолько далеки от реальности, что диву даешься, как опытные боевые генералы вообще могли серьезно обсуждать его опусы. Именно поэтому ряд историков высказал мнение, согласно которому «план Фуля» был не чем иным, как попыткой Александра I переложить ответственность за отступление на самого «безответного» из генералов — чудака, не имеющего никакого влияния среди российских элит, человека, на которого можно было бы повесить любую ответственность, тем самым отведя недовольство армии и общества от «настоящих составителей планов: императора Александра I и Барклая де Толли»[24].

Без сомнения, в этой точке зрения есть рациональное зерно, и нет почти никакого сомнения, что Александр при любом неблагоприятном обороте событий с удовольствием нашел бы козла отпущения в лице идеального для этой роли генерала Фуля. Однако считать, что Александр заранее планировал отступление и использовал для его подготовки план Фуля, совершенно невозможно. Во-первых, как видно из приведенных в приложении отрывков, планы Фуля постоянно менялись, он сам толком не знал, какому алгоритму следовать, и видел будущую войну в виде каких-то непонятных маневров на границе, что очень далеко от заранее продуманной идеи отступления и заманивания врага в глубь страны. Во-вторых, ни у Александра, ни у Барклая также не было никакого ясного видения действий русской армии в будущей войне. Царь и его военный министр сами метались из стороны в сторону и были буквально засыпаны со всех сторон разнообразными предложениями, большинство из которых предполагало наступление.

Можно, конечно, отмахнуться от многих проектов, таких как план Беннигсена, или Уварова, или герцога Вюртембергского, сказав, что эти люди не имели никакого значения для принятия окончательного решения. Но кроме мнения генералов существуют еще не вызывающие никаких сомнений приказы Барклая де Толли поздней осенью 1811 г. Витгенштейну, Багговуту и Эссену, рассматривающие возможность наступления с целью оказания помощи прусскому королю. Наконец, уже упоминался доклад Барклая де Толли от апреля 1812 г., где он предлагает Александру начать немедленное наступление. Подготовка к сооружению мостов на Немане — это совершенно однозначное действие, которое не оставляет сомнения в его цели и еще раз подчеркивает, что чуть ли не до самого начала войны самое высшее командование русской армии колебалось перед выбором: наступать или принять войну на своей территории.

Но даже если подготовку к наведению переправ можно как-то с натяжкой отнести на счёт операции по дезинформации и противника, и своих собственных генералов, чтобы выглядеть сторонниками отважного наступления, то апрельский доклад Барклая де Толли никак нельзя причислить к подобным мистификациям. Рапорт военного министра был совершенно секретным и предназначался только для императора, иначе говоря, о нем знали только те, кто действительно принимал решение.