Враг невидим - Юлия Федотова

Мистер Коулман поступал иначе — объявлял подъём, выстраивал воспитанников в шеренгу и командовал «шаг вперёд». Его в школе побаивались, поэтому слушались беспрекословно.

Бедному же майору Анстетту ни тот, ни другой способ не подходил. Но не потому, что облик его был совсем не таким диковинным, как у феи, и никакого любопытства у детей не вызывал. И не потому, что боялись его меньше, чем сурового школьного смотрителя. Просто он физически не мог перевести на ту сторону десяток человек сразу. Ему требовалось каждого взять за руку, с каждым сделать шаг туда, потом вернуться за следующим… А у оставшихся в это время неизбежно возникали лишние вопросы, кое-кто даже прятался под кроватью или пытался бежать, колотился в предусмотрительно запертую дверь. Конечно, их тоже можно было понять: когда у тебя на глазах, один за другим, бесследно исчезают соседи по комнате, в голову невольно лезут дурные мысли и страхи. Только кому от этого понимания легче?

Фея тоже была недовольна. Жестоко держать несчастных детей взаперти, считала она. По нятно, что снаружи, вне школьных стен их подстерегает смертельная опасность, но внутри-то пусть бы побегали, что за беда?

— Смеёшься, крошка? — возразила Агата. — Дети сильно взбудоражены, нам с мистером Коулманом вдвоём за такой оравой не углядеть. Хочешь, чтобы они разнесли всю школу?

— Вот именно! — горячо поддержал Веттели. — Ведь они, упасите добрые боги, могут сломать авокадо! Хочешь, чтобы меня сжил со света Кит Мармадюк Харрис?

— Всю не разнесут. Сторона-то другая! — возразила ведьме Гвиневра, отчего-то игнорируя и грозного Мармадюка, и его любимое растение. — На неё проецируется только половина вашей обстановки.

— Ну, значит, разнесут половину. Да ещё увязнет кто-нибудь в зеркалах, вызволяй потом. Сама же знаешь, как оно бывает.

— Ты на что намекаешь? Это не я, это моя бабушка… — возмущённо начала Гвиневра, но перебила сама себя, озарённая новой идеей. — Интересно, что ваши пленники станут делать, если у них возникнет нужда?

— Какая? — машинально переспросил Веттели, на мгновение потерявший нить разговора — его отвлекло некрупное серенькое существо, разложившее прямо на полу посередь коридора пасьянс «гарем султана» и увлечённо ползающее над ним, задрав кверху мохнатый упитанный зад.

— Великая либо малая, — растолковала фея, ухмыляясь.

— В кладовой есть вёдра, пустые банки для солений, цветочные кашпо и несколько больших парадных ваз, — заметил смотритель, дотоле в спор не вступавший. — Как-нибудь наберётся по одной ёмкости на спальню. Я позднее разнесу.

Ему тоже отчаянно не хотелось, чтобы дети без присмотра шастали по изнанке Гринторпской школы, ради этого он готов был пойти на жертвы. Обычно к парадным вазам, выставляемым в зале по поводу больших торжеств, воспитанникам не дозволялось даже приближаться, не то что их, скажем так, осквернять.

— Для меня долго оставалось загадкой, отчего большинство человеческих детенышей склонно ненавидеть свою школу, — изрекла Гвиневра с укором. — Теперь я, кажется, начинаю понимать. Если бы кто-то на несколько часов запер в четырёх стенах МЕНЯ… Э-э! Берти, а ты куда собрался? — вдруг заволновалась она.

— На свою сторону, к Эмили. Чего она там одна?

— Не ходи, — фея влетела и повисла прямо у него перед носом, будто желая заступить путь. — Не смей!

— С какой стати? — искренне удивился Веттели.

— Тебе может грозить опасность!

— Какая?!

Гвиневра упёрла руки в боки.

— Что-то ты сегодня плоховато соображаешь, радость моя. На кого, скажи на милость, охотится этот ваш маниакальный убийца? — спросила она, и сама ответила на свой вопрос. — Он охотится на молодых людей. И кто, по-твоему, окажется самым молодым человеком в школе после того, как вы спровадили на нашу сторону всех ваших учеников?

— Но я же не ученик, — возразил Веттели, только чтобы её успокоить; на самом деле опасность была вполне реальной. — Я… — он хотел сказать «я учитель», но как-то язык не повернулся. Нет, не воспринимал себя майор Анстетт в учительском качестве и, пожалуй, правильно делал. — Я уже давно взрослый человек.

— Ты слишком хорошо сохранился! — бросила ему фея, а себе под нос пробурчала: «Давно взрослый, скажите пожалуйста! А сам из мантии не вылезает, чтобы с учениками не путали! Между прочим, идиотик рассыльный тоже был взрослым человеком! Да как бы ещё не постарше тебя».

— Ну, спасибо, сравнила!

— Правильно сравнила! — фея была настроена очень воинственно. — Ты недалеко от него ушёл, если не осознаёшь, какая опасность тебе угрожает.

— Ах, да всё я прекрасно осознаю, — вынужден был признать Веттели. И вдруг понял, и обрадовался. — Ведь это нам даже на руку! Убийца станет охотиться на меня, я на него. Это называется «ловить на живца» — старый полицейский приём.

— А если он убьёт тебя прежде, чем ты его? — голос Гвиневры сделался ещё более возмущенным. — Ты ведь не можешь полностью исключить такую возможность, правда? Это ужасный риск!

И это она говорит человеку, который пять лет ходил под пулями и рисковал жизнью едва ли не ежесекундно! Смешно!

— Ничего смешного! Что с тобой было раньше, не имеет никакого значения. В те времена я тебя не знала и не стала бы о тебе, убитом, горевать. А теперь — стану. Чувствуешь разницу?

Веттели, из деликатности, сумел сохранить серьёзное выражение лица, хоть и было это непросто. Но ведьма откровенно рассмеялась, и гоблин сдержанно фыркнул.

— Ах, делайте, что хотите! — надулась Гвиневра, рассыпалась красными, сердитыми искрами и исчезла. — И не говорите потом, что я не предупреждала! — донеслось из пустоты.

Искать Эмили он не стал. И вообще, решил, на всякий случай, держаться от неё подальше. Ведь там, где в ход идут ножи и стрелы, далеко ли до беды? Случайно промахнуться, попасть не в ту цель может даже самый лучший стрелок.

Решить-то он решил… Да только она, беда, уже встала на их след.

Веттели бродил по школе, из крыла в крыло, с этажа на этаж, заглядывал в пустые спальни и классы, изображая дежурного учителя. «Мисс Брэннстоун куда-то запропастилась, попросили заменить», — объяснял он, встречая недоумённо-неодобрительные взгляды коллег, скучающих по своим рабочим местам. Они бы, конечно, предпочли остаться в собственных комнатах или собраться компанией в клубе, но профессор Инджерсолл, обычно такой покладистый и либеральный, когда хотел, умел проявить твёрдость. «Коллеги, у нас не выходной день, а чрезвычайная ситуация, не будем об этом забывать», — сказал он, а мисс Топселл вторила: «Советую привести в порядок журналы и прочую документацию. Сделать это во время карантина большинство из вас почему-то не удосужилось… Да-да, мистер Харрис, ваши записи как всегда в полном порядке. Я же специально уточнила: не все, а большинство. За работу, дорогие коллеги».