Полет сокола - Уилбур Смит

Робин подняла их на ноги, лишь выстрелив в воздух из тяжелого морского «кольта». Она чуть не вывихнула запястье, но выстрел оказался весьма действенным лекарством для ног и глаз, и к концу дня они успешно одолели миль десять на юго‑запад, что и отметила Робин ночью в дневнике.

Несмотря на решительный вид, который она напускала на себя перед солдатами и носильщиками, Робин была не вполне уверена в себе. Она старалась запомнить, как Зуга прокладывает курс с помощью компаса, и освоила его метод передвижения: заметить какой‑нибудь холм или другую приметную деталь местности и двигаться строго к цели, а потом искать другой ориентир. Только так можно было выдержать постоянное направление в этой стране холмов и лесов.

Робин использовала любую возможность, чтобы взглянуть на карту Харкнесса и вполне одобряла выбор маршрута. Брат намеревался пересечь обширную неизведанную страну, которую назвал Замбезией, и выйти на дорогу, которую их дед, Роберт Моффат, проложил от своей миссии в Курумане до Табас‑Индунас, где правил Мзиликази, король матабеле.

Однако Зуга собирался срезать путь южнее границ королевства матабеле, минуя Выжженные земли, где, по словам Тома Харкнесса, кровожадные пограничные импи Мзиликази убивают всех чужаков, — родства с Моффатом может оказаться недостаточно.

Главное — выйти на колесную дорогу до Курумана, где начинается исследованный мир и есть источники воды. Дальше, навестив деда, двинуться в Кейптаун — переход длинный и утомительный, но хорошо известный, — и меньше чем через год экспедиция вернется в Лондон. Самая трудная часть маршрута — это путь наугад в поисках дороги Моффата к югу от страны матабеле, в землях, полных неизвестных опасностей.

Разумеется, Робин не собиралась совершать все эти подвиги в одиночку. Через несколько дней Зуга вернется в лагерь у горы Хэмпден и пустится вдогонку. Ссора предстояла серьезная, но Робин не сомневалась, что в конце концов сумеет убедить брата. Найти и спасти отца — задача более важная, чем бессмысленное истребление слонов, чьи бивни, вполне возможно, так навсегда и останутся гнить в земле.

Поступок Робин был всего лишь жестом неповиновения, однако, шагая впереди каравана, она не могла отделаться от неприятного чувства. Позади солдат‑готтентот нес грязный потрепанный «Юнион Джек», а следом тянулась вереница угрюмых носильщиков. На вторую ночь они разбили лагерь возле реки, превратившейся в цепочку зеленых бочажков в сахарно‑белом песке высохшего русла. Крутой берег зарос золотистыми фикусами, чьи светлые побеги толстыми змеями обвивали стволы деревьев, высасывая из них соки. Растения‑паразиты почти поглотили гниющие останки своих жертв, и их гибкие ветви усеивали гроздья крупных ягод, которыми лакомились крупные зеленые голуби. Перелетая с места на место, птицы издавали резкие тревожные крики, совсем не похожие на обычное «хор‑р‑ошо, хор‑р‑ошо» других голубей. Наклонив головы, они искоса поглядывали сквозь зеленую листву на людей, разбивающих лагерь.

Носильщики, как обычно, рубили ветки терновника для колючей изгороди и разжигали костры. Вдали, на несколько миль дальше по реке, послышался львиный рев. Спокойный гул голосов затих всего на несколько секунд — к таким звукам все давно успели привыкнуть. С того дня, как экспедиция вышла с перевала на равнину, львы давали о себе знать чуть ли не каждую ночь, и огромные кошачьи следы, иногда величиной с тарелку, часто попадались по утрам вокруг лагеря, но Робин ни разу не видела самого льва. Первоначальный трепет давно сменился безразличием. За колючей изгородью доктор чувствовала себя в полной безопасности и теперь, заслышав далекое глухое рычание, лишь на миг подняла глаза от дневника, занятая описанием дневного перехода и своих успехов в качестве руководителя.

«Мы идем так же быстро, как под началом З.», — написала Робин, решив не упоминать о настроении носильщиков.

Львиный рык смолк. Спокойное бормотание у костров возобновилось, и доктор снова склонилась над дневником.

Через несколько часов солнце опустилось за горизонт, и лагерь начал готовиться ко сну. Мелодичные голоса африканцев стихали. Доктор устроилась на подстилке из свежей травы, рядом со свернувшейся клубочком Джубой, глубоко вздохнула и тотчас же провалилась в глубокий сон.

Разбудили ее шум и суматоха.

Тьма стояла непроглядная, холодный воздух обжигал, и Робин никак не могла прийти в себя. Вокруг раздавались тревожные крики, топот и стук поленьев, брошенных в костер. Прогрохотал ружейный выстрел.

— Номуса! Номуса! — взвизгнула рядом Джуба.

Доктор с трудом приподнялась, не понимая еще, во сне это происходит или наяву.

— Что такое?

— Дьявол! — вопила Джуба. — Злые духи пришли убить нас всех!

Робин откинула одеяло и босиком, в одной ночной рубашке выбежала из хижины.

В этот миг дрова в лагерном костре ярко вспыхнули, высветив мелькающие желтые и черные тела, белки выпученных глаз и разинутые в крике рты.

Маленький капрал, совершенно голый, возбужденно пританцовывал у костра, размахивая длинным «энфилдом». Робин подбежала к нему, а он, не целясь, выстрелил в темноту.

Робин схватила его за руку, мешая перезаряжать ружье.

— Что случилось? — крикнула она прямо ему в ухо.

— Leeuw! — Лев! — Глаза готтентота сверкали от ужаса, в уголках рта выступили пузырьки слюны.

— Где он?

— Он унес Сакки! Вытащил прямо из‑под одеяла.

— Тише! — крикнула Робин. — Замолчите все!

Все лица повернулись к ней.

— Тише! — повторила она, и испуганные голоса стихли.

— Сакки! — позвала Робин в наступившей тишине, и со стороны реки послышался слабый ответ:

— Die leeuw het my! (Меня унес лев!) Die duiwel gaan my dood maak. (Дьявол хочет меня убить!) А‑а‑а!!! — Издав пронзительный вопль, Сакки умолк.

Со стороны речного обрыва явственно донеслись хруст костей и приглушенное низкое урчание — так рычит собака, вцепившись зубами в кусок мяса. У доктора от ужаса мурашки поползли по спине — в нескольких шагах от нее человека пожирали заживо.

— Ну vreet my bene! — звенел в темноте голос, полный смертной муки. — Он ест мои ноги.

Раздался ужасный треск, словно что‑то рвалось. У Робин комок подступил к горлу. Не раздумывая, она выхватила из костра горящую ветку и крикнула:

— За мной! Мы его спасем!

Лишь добежав до обрыва, доктор осознала, что она одна и без оружия.

Она оглянулась. Ни один из мужчин, стоявших у костра, не пошел за ней. Они стояли, сбившись в кучу, сжимая ружья, топоры и ассегаи, но не трогались с места.