СССР™ - Шамиль Идиатуллин

– Не убила ведь.

– Так она что, знает?

Алик, кажется, разозлился:

– Ты всерьез думаешь, что я способен что-то серьезное – ну, такого уровня – предпринять мимо ее мнения? Ну, побуянила – да ты и слышал маленько. Но согласилась. И как уж без нее решать-то. Мы семья вообще-то.

– То есть два дурака? – вежливо уточнил Слава.

– Три, – хмыкнув, поправил Алик. – Азаматулла вообще не возражал.

Баранов издал звук, которым деревенские останавливают глуховатую лошадь.

– Слав, ну чего страшного-то? Мы же здесь живем, правильно? Чего нам эта Москва? Воняет там, тесно, люди спят долго и вообще странные. Или я отвык. Давеча вон с одногруппниками встретился, ну, ты знаешь, Устымчик с Ткачом. Вроде по делам говорить начали, тут один другого за шарф хватает, я думаю, махыч. А Аркашка такой говорит: о, клевый шарф, какую-то фирму называет, вообще, говорит, люблю ее. Леха такой приосанился, говорит: ага, в Бельгии, говорит, нашел, повезло. А сам Ткача за руку хватает – и еще какую-то там фирму называет. И почти такими же словами: о, говорит, вообще люблю, это же такая-то модель. А Аркашка засиял, часами вертит – блин, ну часы и часы, блестят разве что, – знаешь, говорит, где взял? В Цюрихе, заказал за полгода, ограниченная партия. Так они. Слав, вот не совру, минуты две хвостами крутили, птичий рынок, ей-богу, или детсад, вкладыши от жвачки. А им ведь под тридцать, и союзные ведь ребята, умные, все такое. Я ржать начал, а эти не понимают, смотрят с жалостью. Ну куда мне рядом с такими чудесами жить-то? Пусть уж как-нибудь без меня. И потом, ценовой уровень сейчас такой, какого никогда не было и скоро, наверное, не будет, правильно? А деньги Союзу прямо сейчас нужны. Все сошлось, короче.

– Ну да. Но так у вас запас на черный день был...

– Слав, так у нас нечестное преимущество перед всеми было. А теперь нечего терять. Если выстоим – неужели нам наш героический подвиг не компенсируется? Хотя тогда нам компенсация ни на фиг не нужна. А если Союз, вообще все это накроется – тем более. Думаешь, вообще что-то после этого важно будет? И потом – по судам схему кто придумал? Мне и отвечать. В том числе и за контрходы. Одноходовки – не наш уровень, сам понимаешь.

Баранов скреб под неопрятно заросшим подбородком. Камалов, округлым движением тронув затылок, продолжил:

– Это же Сунь Цзы, боян с вот такой бородой: соперник должен раз за разом убеждаться, что его приемы не проходят и натыкаются на глухую защиту, а наши приемы уязвляют его до суставной жидкости. Победа – это не превосходство в воздухе или единственно правильная идеология. Победа – это убеждение врага в нерентабельности любых его действий. Как только враг убеждается, что любая его атака, хоть штыковая, хоть ядерная, нам ущерба не наносит, зато вынуждает нас на две атаки, очень для врага болезненные, – сразу после этого он становится пацифистом, миролюбцем и пораженцем. Если мы пытаемся переиграть противника по его правилам – а мы именно это пытаемся в том числе, – то должны играть, а не падать при первой же ответке, не важно – дополнительные судебные пошлины это, справки об отсутствии долгов или независимая экспертиза нанесенного ущерба. Мы их ошарашили, они в ответ тупо пытаются нас завалить. Единственный наш вариант – ошарашивать дальше. А на любой завал, на любое требование принести чудо заморское, вытаскивать из кармана пачку этих чудес и спрашивать: вам которого – с хвостами, трехпалого или который не фисташковый? Так ведь? Ну и – как говорится. Все, достаточно об этом. По существу: деньги к сроку успели?

***

– Не знаю, как и откуда, но успели они к сроку, – раздраженно сказал Родионов. – И пошлины заплатили, и все бумаги по новой выправили, и по отсутствию долгов отчитались. Обошли они нас, просто во всем обошли.

Дьякин откинулся на спинку кресла и неприятным голосом произнес:

– Не понял. Ты же говорил, все каналы перекрыты и времени у них не осталось.

Родионов, вытянув руки по швам, глухо объяснил:

– Мы перекрыли все каналы. И действующие, и резервные. У «Союза» и его структур блокировали все счета, у самых строптивых регионалов провели выемку документов и по факту стопанули деятельность, поставили под контроль cash flow из центров, где они хорошо сидят, предупредили местные банки и вообще бизнесов, чтобы не вздумали соваться. С судьями говорить только не стали – вы не велели.

– Да, я не велел, это без вас обошлись. Теперь давай самое интересное.

– Да неинтересно, глупость какая-то. Мы не учли переводы от физлиц физлицам. Да и учли бы – поди их отследи, тем более небольшими суммами, тем более из Москвы. Оттуда ж каждый день миллиарды уходят – понаехавшие с гастерами родню греют.

Дьякин выпрямился в кресле и спросил:

– Какие переводы? От кого?

– Да обычные. Через «Сбер», «Юнистрим», еще какие-то банки и системы. Отправителей пока не всех пробили, железно есть двенадцать человек, пока ни у кого связи с Союзом не нашли. Копаем дальше.

Дьякин вяло махнул рукой:

– Чего там искать, может, дружки рычевские или родня – у него их в Москве три вагона.

– Или камаловские.

– Почему камаловские?

– Камалов в это время в Москве был, – объяснил Родионов, оценил изменение мимики начальника и принялся объяснять с постоянным ускорением: – Из отпуска возвращался, с семьей, чуть ли не из Турции – по-простому у них, демократичненько, – на полдня или чуть больше в столице завис.

Дьякин взял из толстого гранитного стакана карандаш, внимательно рассмотрел его, близко поднеся к глазам, постучал острием по столешнице – каждая следующая точка была чуть крупнее – и негромко осведомился:

– И что ж его не задержали?

Родионов плаксиво сказал:

– Так команды же не было. Никаких же опердействий до подтверждения, говорили. Нет же подтверждения пока.

– Же-же-же, – передразнил Дьякин. – Пчелки вы мои. Ладно, не задержали и не задержали. Хотя ведь нездорово это. И переводы по регионам – совсем нездорово. Вони больше будет и повод им для торга. Сколько там исков по регионам получается?

– Восемнадцать партийных, десять по итогам выборов, двадцать три хозяйственных, включая репутационные. Плюс Конституционный суд, конечно.

– Конечно, – меланхолично повторил Дьякин. – Полста явных скандалов с неявными последствиями по всей стране. Мощно вы сработали. Молодцы.

– Мы две трети на ранней стадии задавили, под тридцать партийных и штук пятьдесят хозяйственных, и это без дерганья судей, – оскорбленно напомнил Родионов.

– Без судей, без судей. А судьи совсем нюх потеряли, нет? Вот на хера, спрашивается, все принимать? Понятно, что им тоже отчитаться охота, – типа, оцените, мы рассмотрели по-честному и отклонили законным образом. Ай молодцы какие. Но это же повод для Страсбурга и прочей вони. Да ладно, сейчас это уже и не важно.

Родионов потоптался и все-таки спросил:

– Почему?

– Да потому, что все, конец операции «Сатурн». Недолго мучилась старушка. Решен вопрос.

– Кем?

Дьякин с сочувствием посмотрел на него и серьезно ответил:

– Не нами. И уж не ими. Им только торговаться осталось. А поводов для торговли ты надарил – бакинский базар позавидует. Ладно, ладно, не дуйся. Не ты, мы все дали. А что за решение, не скажу, извини. Завтра узнаешь. А пока государственная тайна. Не могу, сам понимаешь.

– Ничего не понимаю, ерунда какая-то, – сказал Игорь. – У меня да, есть причины к Кузнецову с нехорошим чувством относиться – он мне лучший друг был, а теперь выясняется, что и не друг, может, а так, маскировочная сетка или, вернее, стеночка, от которой отталкиваться можно. Но с тобой-то он себя честно вел.

– Честно? – вскинулась Даша, но продолжила без надрыва: – Это как раз нечестно. Если он про себя что-то врал или утаивал, значит, вообще все было враньем.

– Ну, это некорректное обобщение.

– Бравин, что ты об обобщениях вообще знаешь? Или на курсах охранников теперь и философии учат?

– Даша, я помню, что у тебя образование лучше, чем у меня и вообще любого отдельно взятого человека. Но между тотальной ложью и маленьким секретом есть довольно существенная разница. Особенно в делах мужчина–женщина.

– Наоборот.

– Ну, не знаю. Алик вон и не за это жену простил.

Даша, отвернувшись, процедила:

– Не называй это имя при мне.

Игорь нарисовал пальцем на столе звездочку и сказал:

– Через полгодика при тебе вообще ни одно мужское имя назвать будет нельзя.

– Свинья, – сказала Даша с отвращением.

Игорь пожал плечами:

– Да не дергайся так, я при тебе вообще никогда ничего называть не буду, минутку могла бы и потерпеть. Даш, это ненормально, понимаешь: отношения по уставу строить. Мы же не в армии и не в этом самом, не в сериале, это там герои во второй серии берут друг друга за руки и всё-всё про себя рассказывают. Такое только в гестапо бывает и у католиков на исповеди. Если человек тебе симпатичен и ты ему симпатична, – это достаточное условие для чего угодно, но не для того, чтобы сразу требовать всю изнанку.