Том 2. Золотой теленок - Евгений Петров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Второй сатирик:
А ты бы к Мейерхольду побежал,Там публики ты б не застал.
В цирке очень любят обличать Мейерхольда. Там всегда про него поют обидные вещи.
Отдав долю современности и послужив кое-как отечеству, сатирики громко и радостно запевают, аккомпанируя себе на бычьих пузырях:
Первый сатирик:
Были ноги, как полено,Стали юбки до колена…
Второй сатирик:
Теперь другой фасон взяли –Носят юбки до земли.
Из-за этого куплета у певцов-сатириков были большие стычки с общественностью. Общественность требовала уничтожения этих строк ввиду отсутствия в них идейной направленности. Но сатирики стали на колени и со слезами заявили, что без куплетов о коварности наших дам они не берутся рассмешить зрителя и ни за что не выйдут на арену. Такие уж они люди – сатирики. Пришлось разрешить в порядке эксперимента.
Среди закулисных историй пользуется успехом такой анекдот. Знаменитому оперному артисту сказали:
– Послушайте, N., ведь вы форменный идиот.
– А голос? – ответил оперный артист.
И все развели руками. Возражать было нечего. Голос действительно был прекрасный.
Теперь, когда цирковым руководителям говорят:
– Послушайте, почему вы так вяло перестраиваетесь? Ведь это же форменный скандал!
– А доходы? – отвечают они.
И наиболее слабохарактерные люди разводят руками.
Доходы действительно большие.
1931
«Несчестьалмазоввкаменных»*
В театрах готовятся премьеры. В полутемных залах за столиками сидят режиссеры. Артисты вполголоса бормочут свои роли. В фойе шьются костюмы и новый занавес. Месяц стоит декабрь. Идет сотая репетиция. А премьеры все нет, и афиши по-прежнему приглашают организованного и неорганизованного зрителя на «Садко», «Воскресение», «Сенсацию» и «Джонни наигрывает».
И покуда актеры по системе Станиславского, Мейерхольда, Таирова и другим системам, хорошим и подозрительным, вживаются в текст, покуда режиссеры чиркают карандашами под зелеными абажурами, а драматург добавляет новую сцену, где сознательный племянник перевоспитывает дядю, колеблющегося мракобеса из люмпен-ннтеллигенции, покуда все это происходит, по улицам мчатся в такси теаадминистраторы и устроители сборных концертов.
У них нет никакой системы. И не за системой они гонятся, а за помещением.
И даже к помещению они не предъявляют особенных требований. Оно должно быть большое и по возможности с колоннами.
– Публика любит, чтобы было с колоннами, – говорят они. – А мы публику знаем, будьте покойны.
Закончив хлопотливые и сложные дела с помещением, электричеством, билетами и буфетом, устроители приступают к составлению программы.
Программа одна и та же вот уже десять лет, и составить ее совсем не трудно. Знать необходимо только одно – какого актера нужно поставить в афише с именем-отчеством, какого с одними только серенькими инициалами, а какого назвать просто по фамилии без инициалов, без имени и без отчества.
Просто – у рояля Левиафьян.
Это нужно знать твердо, как таблицу умножения. Иначе неприятностей не оберешься.
Поставишь неполный титул оперного певца, и все пропало. Он обидится и вместо «Несчестьалмазоввкаменных» будет петь романсы Шумана. А этого публика ужас как не любит.
– Она любит «Не счесть алмазов в каменных», – говорят администраторы, задыхаясь. – Мы публику знаем.
И действительно, на всех сборных концертах поют песню индийского гостя. Даже если это вечер норвежской музыки. Даже если это спектакль, посвященный памяти Достоевского. Все равно. Администратор хватает толстенького тенора за атласную ревьеру и шепчет:
– Знаете, идеология и психология это, конечно, хорошо, но уж вы, пожалуйста, спойте им «вкаменных».
К арии добавляется художественное чтение актера с именем-отчеством, песни народностей в исполнении тоже имени-отчества, опереточный дуэт (инициалы), а для затравки – квартет имени такого-то. Иногда добавляется арфа, иногда – художественный свист.
Получается очень мило, а если помещение удалось выцыганить с колоннами, то к несомненному художественному успеху прибавляется также успех материальный.
Однако помпезность сборных гала-концертов, несомненно, падает. Нет в них прежней блистательности и красоты. Фантазия иссякла.
Была, правда, идея устроить грандиозный спектакль на стадионе «Динамо», с полетами смерти, чудесами пиротехники, столкновением поездов и с одновременным исполнением сразу двадцатью тенорами во фраках знаменитой арии «Несчестьалмазоввкаменных».
Чудесная была идея, но увяла где-то в коридорах ГОМЭЦ. Мельчает жизнь, мельчает сборное дело!
А ведь еще так недавно в 1 Госцирке был вечер шахматной мысли, так называемые живые шахматы.
Было так.
В двух ложах друг против друга сидели два шахматных маэстро в залатанных пиджачках. На арене в своих квадратиках стояли живые шахматы (сплошь имена-отчества, цвет человечества). Королями, королевами и ладьями были народные артисты. В конях и слонах состояли заслуженные. И даже пешки – и те были знаменитые балерины и месереры. По гениальной мысли устроителя вечера, съеденная фигура должна была исполнять свой номер.
Шахматные маэстро приняли все дело всерьез и затеяли затяжную сицилианскую партию. К удивлению администратора, оказалось, что в шахматах фигуры выбывают из строя крайне медленно. Номера исполнялись с большими промежутками, и публика начала стучать ногами.
Поэтому уже через десять минут после начала партии в ложу маэстро ворвался администратор, крича:
– Идите с2.
– Что вы, – сказал маэстро, подымая затуманенную голову. – Гроссмейстер Акиба Рубинштейн в таких случаях советует с5.
– А я вам говорю, ставьте эту штуку на с2, – завизжал устроитель. – Сейчас Дмитрий Николаевич должен петь «вкаменных».
– Но я тогда открываю пешечный фланг.
– Ну и открывайте. Подумаешь, Капабланка! Сбор шестнадцать тысяч, а вы…
И он побежал к другому маэстро, чтобы убедить его подставить как можно скорее под удар своего короля (художественное чтение).
Замечательный был вечер. Шахматная мысль так и кипела. Маэстро махнули на все рукой, и вместо них доигрывали сицилианскую партию пом. администратора с кассиром, летал фейерверк, народная артистка выезжала на ученом ослике, месереры лихо отплясывали – вообще хорошо было, теперь такого уж нет. Иссякла фантазия.
А ведь есть великие возможности.
Можно в цирке поставить «Аиду». Партия Рамзеса исполняется в клетке со львами. Партию Аиды поет ученая зебра. В оперу можно вмонтировать лекцию проф. Канабиха «Проблема единственного ребенка», беседу писателя Б. Пильняка с читателями о том, как он жил в нью-йоркской гостинице, сцены из «Красного мака» и пьесы «Ярость» и, конечно, арию индийского гостя в исполнении математика Араго.
И если все это залить, как полагается в цирке, тремя миллионами литров воды так, чтобы профессор плавал в купальном костюме, то все было бы очень хорошо.
Администраторы говорят, что публика это очень любит.
1931
Комментарии
Примечания к роману «Золотой теленок» написаны А. З. Вулисом.
Примечания к рассказам и фельетонам (1929–1931) написаны Б. Е. Галановым.
Золотой теленок*
Роман «Золотой теленок» был впервые опубликован в журнале «30 дней», 1931, №№ 1–7, 9-12, с иллюстрациями художника К. Ротова. В 1933 году издательство «Федерация» выпустило роман отдельной книгой.
В конце июля 1929 года Ильф и Петров в «Двойной автобиографии» упомянули роман «Великий комбинатор», над которым недавно начали работать. Это произведение стало известно под названием «Золотой теленок».
«Великому комбинатору» сатирики отдали значительно больше времени, чем «Двенадцати стульям». По рукописи романа, хранящейся в ЦГАЛИ (1821, 36)[2], можно установить, что первая часть была написана в августе 1929 года. Сюжет второй и третьей части окончательно определился только после поездки авторов в апреле – мае 1930 года на Турксиб. Крупнейшая стройка первой пятилетки произвела на писателей огромное впечатление. В июньском номере журнала «30 дней» появился очерк Ильфа и Петрова «Осторожно! Овеяно веками!». Значительная часть этого произведения впоследствии вошла в роман, во многом определив характер его третьей части.
«Внутренняя», творческая история «Золотого теленка» сложна. Новый роман был задуман как продолжение и завершение «Двенадцати стульев». Возвращаясь к проблематике первого романа, авторы воскресили и его главного героя. Как известно, судьба Остапа Бендера в «Двенадцати стульях» была решена не совсем обычными для литературы средствами. «Это верно, – писал Петров, – что мы поспорили о том, убивать Остапа или нет. Действительно, были приготовлены две бумажки. На одной из них мы изобразили череп и две косточки. И судьба великого комбинатора была решена при помощи маленькой лотереи. Впоследствии мы очень досадовали на это легкомыслие…» («Из воспоминаний об Ильфе». В книге: И. Ильф, «Записные книжки», «Советский писатель», М. 1957, стр. 26).
