Жизнь в эпоху перемен. Книга первая - Станислав Владимирович Далецкий
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кстати, когда Николай Второй, короновался, там задавили сотни людей, но царь лишь выразил сожаление и продолжил веселиться, как ни в чем не бывало. Тогда в народе его и прозвали Николай Кровавый.
– Бог с вами, Иван Петрович, – возмутилась Арина. – О царе-батюшке и такие слова поганые. Помолчите лучше, а не то я больше с вами на диван не лягу. Не к лицу учителю хаять царя-батюшку, как нам говорит поп Кирилл в церкви.
– Не я эти слова придумал, Арина, – возразил Иван, но если тебе не нравится, то прекратим этот разговор и я думаю, потом, жизнь тебе откроет глаза на устройство жизни в России.
Почему крестьянин день и ночь бьётся на своем клочке земли и не может свести концы с концами, а помещики ничего не делают и живут припеваючи? Потому что владеют землей. Мой род дворянский, но все мои предки и отец тоже, всегда жили своим трудом, а не с доходов от земли и поместья. Надеюсь, что твоему сыну Дмитрию удастся встать на ноги, выучиться и лет через десять он сам поймет, что к чему и как жить нужно по справедливости. А нас с тобою, Арина, пока я живу здесь, всегда будет мирить наш диван – к твоему и моему удовольствию.
Больше Иван таких бесед на политические темы с Ариной не проводил: не дай бог кому-нибудь проговорится – сразу выгонят с учительства и волчий билет сунут в зубы: после 1905 года охранка и политический сыск действовали беспощадно и чуть– что людей выгоняли с работы, а иногда и ссылали в Сибирь. Чем объяснять Арине устройство власти, лучше и приятнее помять ей груди, втиснуть в женщину мужское желание, удовлетворить плотские чувства и потом замолить прелюбодейство в церкви, поставив свечку под проповеди отца Кирилла.
На Рождество приехала из города Могилева старостина дочка Татьяна, совершенно преобразившаяся за несколько месяцев городской жизни.
Иван, зайдя к старосте по какому-то личному вопросу и не зная еще о приезде Татьяны, неожиданно увидел девушку, которая вошла в комнату, где он беседовал с Тимофеем Ильичем, и буквально остолбенел. Перед ним стояла молодая женщина, в городском платье, подчеркивающим совершенство девичьей фигуры. Прекрасное лицо Татьяны излучало спокойствие и доброжелательность, что свойственно красивым женщинам, осознающим свою привлекательность и милостиво разрешающим все остальным любоваться собою, но лишь издали, не позволяя приятельства или более глубоких отношений. Как мужчина любуется розой в цветнике у садовника, не рискуя сорвать этот цветок, видя острые шипы, окружающие его, так и Татьяна выглядела прекрасно, но в её взгляде Иван увидел уже не любовь, а холодное безразличие и сожаление к нему.
– Совсем забыл обрадовать вас, Иван Петрович, приездом моей старшей дочери Татьяны на рождественские каникулы, – засуетился староста. Вы же симпатизировали ей и часто хвалили за успехи в учебе, а сейчас она тоже учится в городе и будет учительницей, если какой хлыщ городской не уведет мою Таню замуж и не запрет в светлицу, чтоб другие мужчины такую красоту не мусолили взглядами косыми и не сглазили мою девочку.
Ну, что берешь, Иван, мою дочь в жены, пока она снова в город не уехала, – пошутил староста и смолк, увидев, как гневно вспыхнули девичьи глаза, вспомнив, видимо, ту обиду, что нанес ей Иван, отказавшись взять её девичью честь, что она предложила сама, утром Пасхального дня, а потом узнала и об его связи плотской со служанкой Ариной – такое не прощается.
– Ну, что вы, папенька, – Ивану Петровичу не до глупостей, вроде женитьбы, он собирается еще учиться дальше – глядишь годам к тридцати и выучится, займется наукой, а там уж и вовсе жена будет не надобна по возрасту, – с горечью подколола Татьяна учителя, глядя ему прямо в глаза. Староста, поняв, что произошло нечто негодное, заторопился выйти на кухню, чтобы приказать собрать на стол к чаепитию, оставив дочь с учителем наедине.
Иван замялся, не зная, что сказать девушке, которая когда-то призналась ему в любви, а теперь холодно и презрительно глядела на него как на постороннего и неприятного человека.
– Слышал я от Тимофея Ильича, что вы, Таня, в город уехали и устроились в учительскую семинарию, выдержав испытания. Жаль не успел попрощаться с вами перед отъездом к отцу, где и провел почти все лето, – сказал Иван, присаживаясь на стул и приглашая девушку сесть рядом.
– Спасибо, я постою в присутствии учителя, – дерзко ответила Таня. – Зачем вам было прощаться со мною, коль вы сожительствуете со служанкой Ариной. С нею вы, наверное, попрощались и встретились горячо, после возвращения от отца. Да и там, видимо, подыскали себе подружку на лето, чтобы не скучать в одиночестве. Как говорится, наш пострел, везде поспел.
Я-то считала вас порядочным человеком, потому и предложила свою любовь, но зачем вам девичья любовь, коль служанка ублажает вас плотскими утехами. Мне вы говорили, что не можете пока жениться, потому что хотите доучиться в институте, а сами распутничали со служанкой, и, может быть, еще и смеялись вместе с нею над моими светлыми чувствами к вам, – горько сказала Татьяна, едва сдерживая слезы обиды.
– Эх, какой верною женою я была бы вам, Ваня, на всю жизнь. Ведь девичье чувство не подводит, если оно настоящее, а у меня к вам было именно настоящее чувство. Я готова была поехать за тобою на край света: учились бы вместе и как-нибудь выкрутились: отец помог бы посильно, но с милым рай и в шалаше и мне ничего не надо от тебя – лишь бы любил меня. Но ты отверг меня тогда и сейчас продолжаешь сожительствовать со своею Ариною – я это по лицу её догадалась, когда случайно встретила вчера на улице, но она, видимо, тебе об этом не сказала.
Любовь – это когда душа и тело вместе стремятся к одному человеку, а ты, Иван, разделил свою душу и тело: душою, я вижу, ты тянешься ко мне, а тело свое тешишь со служанкой и этого я простить никогда не смогу. Взял бы меня тогда в Пасху невенчанной женою, и не было бы никакого разлада у тебя в душе и у меня тоже.
Мужская твоя похоть пересилила душевное стремление и больше наши пути уже не пересекутся никогда. Поддался ты, Иван, слабости мужского желания и потерял меня навсегда. Хороший ты человека, но малыми
