Том 1. Стихотворения. Поэмы - Константин Михайлович Симонов

флажок падает из ослабевших рук,

веер

приобретает особенное значение.

В журнале, который читает поручик,

нарисован храбрый отряд:

солдаты идут в атаку,

обгоняя друг друга,

поручик с рукой на перевязи

бежит впереди солдат,

как флаг,

поднимая веер,

белый,

с багровым кругом.

Это было под Порт-Артуром, еще на прошлой войне,

отец господина поручика

получил за подвиг награду.

И поручик мечтает,

как сам он

в красном, закатном огне

пойдет в атаку

с веером

впереди отряда.

Но новобранец, который лежит в цепи,

у него нет сорока поколений предков

с гербом

и двумя мечами…

Он не учился в кадетской школе,

ни в книгах,

ни здесь, в степи,

слава военной истории

не касалась его лучами.

Он слышит,

всем телом своим припав к земле,

как они идут!

Он слышит

всем страхом своим,

что они близко,

что они тут!

А там,

сзади,

еще не верят.

Там знают старый устав:

танки идут с пехотой, а у русских нет пехоты,

она еле бредет, устав,

она еще в ста верстах,

она еще в ста верстах,

ей еще два перехода.

О том, как танки идут в атаку

А пехоты и правда не было.

Она утопала в песках,

шла, захлебываясь пылью,

едва дыша.

Летчик, посланный на разведку,

впереди нее

в облаках

летел как оторванная от тела душа.

Он знал:

за десять минут отсюда уже начинался бой.

Проклятье!

Он мог

эти сутки для них

сделать за десять минут.

Если б можно

их всех

на канатах

потянуть вверх, за собой,

поднять,

перенести

и поставить

за сто верст,

там, где их ждут.

Он делал над их головами смертельные номера:

двойной разворот,

штопор,

двойной разворот.

И смертельно усталые люди снизу хрипло кричали «ура».

Они понимали, что он им хочет помочь скоротать переход.

– Что ж, придется одним. –

Майор потушил папиросу о клепку брони.

Комиссар дострочил на планшете последнюю строчку жене.

Начальник штаба молча кивнул:

– Что ж, одни так одни, –

и посмотрел на багровое солнце, плывшее в стороне.

Все посмотрели на солнце.

Открыв верхние люки

на всех,

сколько было,

танках,

сдвинув на лоб очки,

положив на поручни башен черные кожаные руки,

танкисты смотрели на солнце,

катившееся через пески.

Не всем им завтра встретить восход под этими облаками.

Майор поднялся на башню:

– За Родину!

– В бой!

Сигналист крест-накрест взмахнул флажками,

и стальные люки с грохотом захлопнулись над головой.

В броневом стекле вниз и вверх метались холмы.

Не было больше ни неба,

ни солнца,

только узкий кусок

земли, в которую надо стрелять,

только они

и мы.

Только мы

и они,

которых надо вдавить в этот песок.

– За Родину –

значит за наше право

раз и навсегда

быть равными перед жизнью и смертью,

если нужно – в этих песках.

За мою мать,

которая никогда

не будет плакать, прося за сына,

у чужеземца в ногах.

– За Родину –

значит за наши русские в липах и тополях города,

где ты бегал мальчишкой,

где, если ты стоишь того,

будет памятник твой.

За любимую женщину,

которая так горда,

что плюнет в лицо тебе, если ты трусом вернешься домой.

Облитая бензином, кругом горела трава,

майор, задыхаясь от дыма, вытер глаза черным платком,

крикнул:

– Вперед, за Родину!

Стрелок не расслышал слова,

но по губам угадал

и, стреляя,

повторил их беззвучным ртом.

Снаряд ворвался в самую башню.

На мгновение глухота,

как будто страшно ударили в ухо

Стараясь содрать тишину,

майор провел по лицу ладонью.

Ладонь была залита,

стрелок привалился к его плечу,

как будто клонило ко сну.

Майор рванул рукоять.

Пулемет замолк.

Замок

у орудья разодран в куски.

Но танк еще шел!

Танк еще шел!

Танк еще мог…

Еще сквозь пробоину плыло небо

и летели пески.

И вдруг застрял

и опять рванулся страшным рывком.

– Денисов! –

Водитель молчал.

– Денисов! –

Молчал.

– Денис… –

Майор качнулся вправо и влево в обнимку с мертвым стрелком

и, оторвав ослепшие пальцы,

пролез вниз.

Водитель

сидел, как всегда, – руки на рычагах.

Посмертным усильем воли он выжал передний ход,

Исполняя

его последнее

желанье,

в мертвых зрачках

земля, как при жизни, еще летела вперед.

Похоронный марш,

слава,

вечная память –

это все потом.

А пока на мокром от крови кресле тесно сидеть вдвоем.

Майор отодвинул мертвого,

повернул лицом к броне

и, дотянувшись до рычагов,

прижался к его спине…

Семь танков уже горело.

Справа,

слева

и сзади

были воткнуты в небо столбы дыма.

Но согласно приказу

оставшиеся в живых

шли, не глядя,

шли мимо,

мимо праха товарищей,

мимо горящих могил,

недописанных писем,

недожитых жизней.

Перед смертью каждый из них попросил

только горсть воды себе

и победы в бою отчизне.

Есть у танкистов команда:

«Делай, как я!»

Смерть не может прервать ее исполненья.

Заместитель умершего

повторяет:

– Делай, как я! –

Умирает,

и его заместитель

ведет батальон