Правдивые байки воинов ПВО - Сергей Дроздов

Саша так рассказывал детали их встречи.

«Иду я по коридору к себе в отдел. Вдруг открывается дверь кабинета начпо и на пороге стоит Демченко. Смотрит на меня, как баран на новые ворота. Я тоже остановился, думаю, может, телефон у него сломался?

Демченко мне вдруг и говорит: «Так, товарищ Наумов! Ну-ка зайдите ко мне в кабинет, поговорим, как коммунист с коммунистом!».

Я вхожу к нему, он садится за стол, я стою, он присесть меня не приглашает.

Я ему и говорю:

«Товарищ полковник, во-первых, я не Наумов, а Нечаев, а во-вторых, я беспартийный!».

Тот с минуту молчал, потом нашелся: «Ну, садись, поговорим тогда, как отец с сыном!».

«Нужен мне такой «папа» – подумал я.

Минут 30 Демченко потом гнал мне какую-то «пургу». Я так и не понял, чего он от меня хотел».

У нас в Гречицко-Бургундскую бригаду с Севера прибыл замечательный начхим. Высоченный мужик, под 2 метра ростом, он был большой балагур и умел замечательно подшучивать над собой.

«Я – настоящий офицер! Тупой, но настойчивый!» – была его фирменная присказка.

Выражение: «Не делайте умного выражения лица! Вы же – офицер!» – с его «подачи» вошло в наш лексикон.

Про свою профессию химика он знал множество поговорок:

«Есть в армии три дуба: начхим, начфиз, начклуба!», – весело провозглашал наш «Хымик» при каждом удобном случае.

Как-то это услыхал Никита Сергеич и сделал «Хымику» замечание. Тот только рассмеялся в ответ: «Часть без химика, как деревня без дурака, товарищ подполковник!».

Ещё одной его любимой фразой была цитата из творчества Маяковского «Кто воевал – имеет право у тихой речки отдохнуть!». Так он отвечал на все упрёки в своих упущениях по химическому обеспечению.

«А помнишь, бывало – раскроешь хлебало: а мухи летят и летят…» – говорил Хымик, начиная рассказ о своих приключениях на службе.

Любимой его заповедью была фраза: «Главное – сохранить в армии здоровье. Химик должен: иметь крепкий сон, отличный аппетит и… полное отвращение к работе!!!»

В нашей академии заместителем начальника факультета был полковник Севостьянин. Он имел партийную кличку «Доктор» за умение «лечить» на расстоянии, и даже по телефону.

Дежурной фразой «Доктора» на еженедельных построениях была: «Товарищи слушатели, запомните: Какая причина может быть оправданием для вашей неявки в академию на занятия?! Только одна – смерть!!!».

Своё прозвище Доктор получил после случая, получившего широкую огласку. Один майор утром заболел (поднялась высокая температура). Жена вызвала ему в общежитие врача, и он остался лежать в постели. Севостьянин, узнав про эту болезнь на утреннем построении, отчего-то взбеленился и начал звонить в общагу. Телефон в общежитии на весь этаж был один, находился в кухне, поэтому детали чудесного излечения были видны всем жёнам слушателей, хлопотавшим там.

Сначала к телефону позвали жену больного, которая пыталась объяснить Севостьянину, что её муж лежит с высокой температурой. Тот – и слушать не хотел, требуя «к аппарату» самого больного.

Пришлось позвать. Больной еле шел по длиннющему коридору, держась за стенку. «Майор Иванов», — представился он в трубку голосом умирающего.

Дальше – началось исцеление. Слов Доктора жёны, к сожалению не слышали, но ответы больного впечатляли:

«Есть.. Есть! … Есть, товарищ полковник!!! Есть немедленно прибыть в академию!!!» – отвечал он всё более бодрым голосом, а последнюю фразу «Есть бегом!!!» — проорал голосом молодцеватого новобранца. После чего опрометью бросился одеваться и бегом (!!!) отправился в академию.

С этого момента авторитет Доктора, как целителя, был непререкаем.

Много внимания на нашем факультете уделяли физподготовке слушателей. Доктор выдал однажды запоминающийся спич: «Товарищи офицеры! В цирке – беспартйные медведи ездят на мотоциклах!!! А у нас – майоры, члены партии – подъём переворотом на перекладине сделать не могут!!!»

Доктор на каждом построении произносил речь, посвященную укреплению нашей дисциплины. Делал он это весьма своеобразно.

В начале речи Доктор говорил довольно медленно, и его речь можно было разобрать. Постепенно он «заводился» и бубнил уже непрерывно, так что понять можно было только отдельные слова и фрагменты его речи.

«Доктор вышел на режим!», — давал свой комментарий Генрих, под наш смешок. Действительно, речь Доктора была похожа на тарахтение дизеля на средних оборотах.

Одной из «страшилок» Доктора для нас – было обещание написать плохую аттестацию при выпуске тем, кто «плохо себя ведёт».

Периодически он зачитывал нам наиболее «яркие» фрагменты аттестаций выпускников. «Изворотлив и иезуитски хитёр», — кто-то, якобы, был «осчастливлен» такой оценкой в аттестации.

Совершенно уникальный подполковник встретился мне в Москве. Высокий, весёлый, пузатый армянин. Мы его называли «Гарагарибо», что было созвучно его фамилии и строчке из песенки про Парамарибо.

Первый раз он отличился на чьём-то дне рождения, который мы отмечали в отделе.

(На мой взгляд, крепко пить в армии, в служебное время, начали после августа 1991 года. До этого если и выпивали – то изредка, по большим праздникам и «без излишеств». После ГКЧП очень многие военные перестали ездить на службу в форме и начали «поддавать» в рабочее время. Наблюдение это, конечно, субъективное, «но всё же, всё же, всё же»…).

О пьянках в армейской среде много сказано и ещё больше наврано. Проблема, конечно, «имеет место быть», что уж тут скрывать.

«Руси есть веселие пити – не можем без этого жити!» – так по преданию сказал князь Владимир.

Что ж, «не нами заведено – не нам и отменять», как говорят в армии на этот счёт.

«Главное – знать где, с кем и сколько выпить!».

Наш первый начальник училища генерал Стукалов П. И. потряс нас, тогда зелёных первокурсников, в ходе своего напутствия перед отпуском этой фразой, и добавил: «Запомните: политработник должен падать под стол – последним!!!»

И пусть звучат на наших встречах слова бессмертной «Волховской застольной»:

«Редко, друзья, нам встречаться приходится,А коль теперь – довелось,Вспомним, что было, и выпьем, как водится.Как на Руси повелось!!!»

Так вот, в отделе было застолье, говорились тосты, и выпивали, конечно. Наливали водочку и, по военной привычке, каждый раз по полстакана.

Гарагарибо честно «принял на грудь» три раза, но решительно отмёл попытку налить ему четвёртый стакан. «Я за рулём!» — сказал он, обезоруживающе улыбаясь.

Путь Гарагарибо в армии был тернист и полон загадок. Еще в брежневские годы его уволили за какие-то прегрешения из армии (а офицера тогда уволить было очень непросто). Гарагарибо несколько лет проработал в Москве таксистом, затем как-то умудрился восстановиться в кадрах, что было и вовсе невероятным делом. Он иногда туманно намекал на родственные связи то ли с Баграмяном, то ли с Бабаджаняном, может, они и помогли его чудесным превращениям по службе.

На совещаниях он любил повторять: «Все немножко сосредоточьтесь!», веселя нас этой командой. Другой его «коронкой» была фраза: «Хочешь, я тебе скажу, чтоб ты знал?!», а любимым ругательством служило слово «пидараст!», именно в таком варианте произношения.

Однажды он рассмешил нас рассказом о своих соседях по дому.

«Да кто вообще в Москве живёт?!» – кипятился Гарагарибо. «Вот у меня – сосед слева, художник. Пидараст! Сосед справа – слесарь: пьянь, рвань!» И такие же оценки получили все его соседи сверху и снизу, справа и слева.

Я не сдержался: «А что же, приличных-то людей среди ваших соседей – совсем нет?!»

«Почему это нет, есть, конечно!» – вальяжно ответил Гарагарибо. «Вот, например, сосед на верхнем этаже – композитор!»…

«А, тоже пидараст!!!» – вдруг заклеймил Гарагарибо и композитора, после недолгого размышления.

У Гарагарибо было ещё одно забавное словечко: «мразДи». Так он имел привычку именовать своих политических противников, особенно доставалось от него популярным в ту пору «демократам первой волны».

«Все они сволочи, пидарасты, мразДи!» – неизменно кипятился Гарагарибо при упоминании об этих «властителях дум» чахнувшей на глазах советской интеллигенции.