Последняя из рода Мун: Семь свистунов. Неистовый гон - Ирина Фуллер

какая-то реакция на его фееричный поцелуй на балу, он объявил, что уходит с поста, так как раскаивается в том, каким мормэром был. Он сожалеет, что порой был жесток, не всегда действовал в интересах города и вообще мог бы быть гораздо лучшим человеком, чем был все эти годы. Пока все пытались прийти в себя от этой новости, он подписал бумаги о том, что передает всю свою собственность городу при условии, что его дом будет использован для чего-то социально значимого и полезного. Например, в качестве школы для детей-сирот.

На этом моменте Оддин еле сдерживал смех.

– Не пойми меня неправильно, – попытался объясниться он, хотя должен был видеть ошарашенную улыбку и на ее лице. – Это все очень хорошо, дети – звездочки на небе нашей жизни, но это КОВИН, ради Солнца. Я бы решил, что он просто издевается над нами, однако видел документы собственными глазами. Он действительно отдал все сиротам. Прости. Это до сих пор не укладывается в голове.

Элейн понимала. Она знала Ковина не так долго, и даже для нее это звучало невероятно. Если бы она сама не испытала чувства вины рядом со сворой, если бы сама не видела бездну в глазах тех собак, то, наверное, не поверила бы.

– После этого он с помпой заявился в Храм Света, – продолжил Оддин. – Прямо во время утренней службы, упал на колени у Круга Солнца, начал рыдать. Потом сообщил Магистру, что желает стать служителем Света. С тех пор прошло уже пять месяцев, и он все еще там. Все еще, – он сделал ударение на этих словах, – не в себе. Все еще каждый раз при встрече повторяет, что любит меня, как и каждого человека, каждое животное, каждую травинку… Что никогда не сможет искупить свою вину, но будет стараться.

– Ты спрашивал, что случилось? Спрашивал у него, что вызвало такие перемены?

Ей было любопытно, как он объяснил произошедшее.

– Да, он сказал, что ты наложила на него проклятье вечной доброты, – кивнул Оддин совершенно серьезно.

– Он ошибся, это был сглаз на раскаяние, – в тон ему ответила Элейн, и оба заулыбались, довольные обменом шутками.

Затем она остро ощутила глупость своей реакции и вообще своего поведения в присутствии Оддина. Он был ей симпатичен, очень симпатичен, но так бестолково улыбаться почти весь разговор совсем ни к чему.

Он тоже, как заметила Элейн, подобрался, сел ровнее, чуть нахмурился.

– В общем, новый мормэр Нортастера пока никак себя не проявил, но отсутствие плохих новостей – тоже своего рода новости. Я в эти дела не лезу, но мама говорит, свет доволен. Что же до простого народа, надеюсь, он тоже чувствует себя лучше.

– А что насчет нового наместника Мидленда? Кто занял место Донуна?

– Честное слово, лучше бы тебе обсудить это с моей матерью. Ее все это беспокоит гораздо больше, чем меня. А у меня в Альбе появился искусный карманник, за которым я охочусь уже четыре месяца. Он умудряется красть дорогие украшения, снимая их прямо с господ. Например, во время прогулки. Вот где все мои мысли.

– Что-то ты никого не можешь поймать, – вздохнула Элейн. – Подожди, может, он тоже сам умрет.

– Ха-ха. – Оддин изобразил неискренний смешок. – Если хочешь знать, у меня лучшие показатели не только в Альбе, но и в Мидленде. Есть еще несколько хороших офицеров, но…

– Я пошутила, не волнуйся, – снисходительно отозвалась она. – Я верю, что ты отлично справляешься со своей работой.

Они ненадолго замолчали. Затем Оддин с вызовом заявил:

– Если хочешь знать, мне пришлось постараться, чтобы найти тебя. Применить все мои навыки и связи.

Он все еще играл чуть больше, чем обижался на самом деле, но Элейн задумалась. Ее так удивило его появление, что она даже не подумала о том, как же Оддину удалось отыскать ее.

– Ты спросил у архивариуса, о чем я говорила с ним, – предположила она.

Он кивнул.

– Затем узнал, что я поехала либо к тете Розамунд, либо сюда, к Конраду.

Он кивнул еще раз.

– И ты просто приехал сюда? Наугад? Или потому что так ближе?

– О нет, я не хотел зря терять время, поэтому отправил двух гонцов, в Хапо-Ое и в Аг-Раах. И только тогда отправился в путь.

Элейн пару раз моргнула, затем мрачно отметила:

– Не так уж и много усилий.

– Я самую малость приукрасил, – отмахнулся Оддин.

И вдруг Элейн вскочила на ноги. Оддин, движимый правилами этикета, тоже торопливо поднялся.

– Я же не предложила тебе чая, – спохватилась она. – Если ты с дороги, то, должно быть, очень голоден.

– Нет-нет, я в порядке, перекусил перед тем, как ехать сюда.

Она неосознанно сделала шаг к нему.

– Но, может быть, хотя бы чая?

Он тоже шагнул ближе, чтобы в своей любимой манере легонько сжать ей плечи.

– Не переживай, правда все в порядке.

Оба застыли, глядя друг на друга. Элейн ощущала, что воздух между ними будто замер. Дыхание тоже остановилось. Все ее существо будто ждало чего-то.

– Элейн, – негромко проговорил Оддин, чуть склонив голову. – Мне тебя не хватало.

Она тихонько охнула.

– Правда? – только и смогла произнести она.

– Конечно, правда. Ты же не думаешь, что я действительно проехал сотни километров, просто чтобы сообщить о смерти Художника. Для этого я мог написать письмо или отправить гонца.

Затем он усмехнулся:

– Ты знаешь, что, когда краснеешь, у тебя заливает краской все лицо?

Оддин произнес это с любовью, но Элейн почувствовала еще большее смущение, чем прежде. Она высвободилась из его рук и отошла к окну, чувствуя, что пылает, как огонь в печи. А он только добродушно рассмеялся.

– Может быть, зря я передумала тебя убивать, – пробормотала она.

– Элейн, – негромко позвал Оддин, и она услышала, как он подходит ближе. – Я ехал сюда просто потому, что хотел тебя увидеть. Знаешь, казалось странным, что мы с тобой едва знакомы, а… – Он неловко откашлялся. – Один раз я разговаривал с кем-то и подумал: «А Элейн на это ответила бы что-то забавное». После этого понял, что хочу увидеть тебя снова. Дорога была длинная, я много думал и решил: если ты – это только то, что я сам себе придумал, то расскажу про Художника и уеду.

Повисла такая долгая пауза, что Элейн не выдержала и повернулась к Оддину. Он продолжал молчать.

– А если нет? Если я и правда так прекрасна и остроумна, как тебе помнилось?

Он рассмеялся, затем провел ладонью по лицу – жест, отражающий внутреннюю борьбу. С чем он боролся?

– Надеюсь, ты не решишь, что я сошел с ума вслед за братом, но… я хочу предложить тебе… хочу сделать предложение… – Он