Случай Растиньяка - Наталья Миронова

–  Я не верю психиатрам, – горестно вздохнула Катя.

–  Вот и Голощапов не верит. А зря, между прочим. Может, Изольду можно было… ну, не вылечить, так хоть купировать как-то ее психоз. Ладно, черт с ней, вспоминать не хочу. Но Софья Михайловна – очень толковая и знающая женщина. Мне она помогла.

–  У тебя были проблемы с психикой?

–  Да как тебе сказать? Не то чтобы проблемы, но кое-что было. Она помогла мне разобраться.

Герману не хотелось рассказывать ей об Азамате Асылмуратове. Даже теперь, когда все уже кончилось. Хватит с нее пока пережитого в гараже.

–  Ладно, давай поговорим с ней, – уступила Катя.

–  Вообще-то ему скоро в армию. Вот там и узнает, что почем.

–  Ой, нет, я не хочу отдавать его в армию! – испугалась Катя. – Получить его назад в гробу? Инвалидом?

–  Катя, ты преувеличиваешь, – начал было Герман, но она и слушать не стала.

–  Давай не будем об этом. Я тебе так скажу: будь это – ну, например! – израильская армия, отдала бы я его служить с дорогой душой. Там люди делом заняты, каждый человек на счету, дедовщины нет, там и умереть… – Катин голос дрогнул, – не так обидно. Но наша армия… Я такого начиталась, наслушалась… По-моему, эта армия может сделать только уродом.

–  Меня же не сделала.

–  Верно, тебя не сделала. Но ты сильный, а он слабый. Спортом не занимается, книг не читает… Весь в отца. Он… он рассчитывает на меня, понимаешь? Если я отдам его в армию, он меня возненавидит. Будет считать, что я его предала. Вот если бы ты сам был командиром его части, – примирительно добавила Катя, – тогда да.

Герман не забыл, как высшие офицеры в Чечне спекулировали бензином, как продавали противнику оружие, а их жены почему-то оказывались ответственными за провиант, в то время как ему самому приходилось выкупать со склада то, чем его обязаны были снабжать бесплатно.

–  Ладно, я им на гражданке займусь, – пообещал он. – Но если ты думаешь, что я на тебе не женюсь, потому что у тебя сын трудный… – И Герман выдал изобретенную когда-то формулу: – Взялся за гуж, не говори, что не муж!

Но Катя даже не улыбнулась.

–  Это еще не все, – решилась она. – Все случая не было сказать. Я, кажется, беременна.

–  От меня?

Катя сбросила его руку и отодвинулась.

–  Я не встречаюсь с двумя зараз.

–  Прости, опять глупость сморозил. Я, между прочим, так и подумал, когда ты отказалась ликер пить. – Герман восстановил статус-кво: вернул руку на прежнее место. – А почему «кажется»?

–  Ну извини, времени не было пописать на полосочку. Я заподозрила как раз в тот день, когда ко мне твоя Изольда пожаловала.

–  Не называй ее моей. Между прочим, она аборт сделала. От законного мужа. Больная на всю голову. Но теперь я думаю, что это, пожалуй, к лучшему. А ты? Тоже хочешь аборт сделать?

–  Нет, конечно! Но я об этом думала, – призналась Катя. – Я была так зла на тебя! Вот и подумала… Мы с Аликом живем… жили, – поправилась она, – в двухкомнатной квартире. Когда дела шли в гору, я ему говорила: давай купим квартиру побольше. Давай купим квартиру сыну, будем сдавать, пока он маленький, она и окупится. Нет, сперва дачу, иномарку, пофорсить, пыль в глаза пустить…

Изумленный Герман впервые слышал в ее голосе чисто женские сварливые нотки. Ему не нравилось, что Катя говорит об Алике как о муже, но сами нотки понравились ужасно. Это звучало чертовски сексуально. Она и его будет так отчитывать? Вот здорово! Он уже чувствовал, что женат на ней лет двадцать. И это было классно.

–  У моих родителей, – продолжала Катя, – трехкомнатная на Чистых Прудах, но они, слава богу, живы-здоровы. Куда мне с ребенком податься? Есть же еще Санька! Рано или поздно – я не сомневалась! – он оставил бы отца и прибился бы ко мне. И как нам впятером в трехкомнатной квартире жить?

–  Выброси эти мысли из головы раз и навсегда, – суровым басом командира приказал Герман. – У тебя есть я. Катя, я так хочу ребенка! Родители мне уже холку прогрызли: когда ты нам внуков подаришь?

–  Они знают, что ты женат?

–  Папа знает, как выяснилось. В каком-то журнале случайно прочел. Маме не сказал. А мне сказал в тот самый день, когда я тебя привез. Тот же самый вопрос задал: а она знает, что ты женат? Короче, разводимся, женимся, рожаем детей.

Катя вдруг заплакала.

–  Родители были против Алика… Они меня не ругали за Саньку, говорили, мы его сами воспитаем… Если бы я их послушала… если бы замуж не вышла за этого подонка… Может, Санька вырос бы совсем другим…

–  И мы бы с тобой не встретились?! Ну, спасибо!

–  Ладно, давай поженимся, – согласилась Катя. – А где мы жить будем?

–  Не вопрос. Куплю квартиру побольше. Эту Саньке оставим. – Герман заглянул себе через плечо на спящего мальчика, и Катя тоже обернулась вместе с ним. – Он уже скоро начнет барышень водить.

–  Дал бы бог, – вздохнула Катя. – Он ничем, кроме игр, не интересуется. Живет в виртуальном мире.

–  Попробуем в реальный вытащить. Первым долгом, я думаю, надо ему зубы вставить.

Катя опять заплакала.

–  В шестнадцать лет вставные зубы!

–  Ничего страшного. У него какие зубы были – как у тебя?

–  Нет, он весь в отца. У Алика передние зубы торчат и щель большая, и у Саньки тоже.

–  Вот видишь? Со вставными лучше будет. Но прямо завтра вам с ним надо в милицию – показания давать. Надо бы сперва в травмпункт – зафиксировать побои. Да, и одежду ему купить, и ботинки, я все, что на нем было, выбросил. Ничего, не волнуйся, я сам с вами съезжу. А ты увольняйся с работы, – добавил Герман.

–  Ты домостроевец? Алик все требовал, чтобы я дома сидела. Ты тоже хочешь?

–  Нет, но из галереи придется уйти. Ты же понимаешь, там нельзя оставаться. Я хочу спать со своей женой. Причем хочу прямо сейчас. Пойдем, а? С ним ничего не случится. Проспит до утра.

–  Пойдем.

Они как будто встретились после долгой разлуки. Разлука, пусть и недолгая, обоим показалась вечностью. Обнялись и утонули друг в друге, между их телами не осталось просветов, их качала и несла мощная волна, вздымала на гребень и швыряла вниз, а они упивались головокружительной качкой, длиной и силой сплетенных рук и ног. И можно было не предохраняться, ничего не бояться, все равно неизбежное уже случилось, новая жизнь уже жила в них, и они втроем помещались в ее большом и щедром теле – он, она и ребенок.

Рано утром позвонили из особняка Голощапова.

–  Герман Густавович! – кричала в трубку плачущая экономка. – Аркадий Ильич умер!

–  Как умер?!

–  Вхожу в спальню, – всхлипывала экономка, – там никого. Постель не тронута. Пошла в кабинет – проверить. А он там, на диване сидит. Глаза открыты, а сам мертвый. Изольды Аркадьевны нету, уехала куда-то еще вечером поздно, вещи собрала и уехала. Водитель говорит, в аэропорт отвез.