Пламя моей души - Елена Сергеевна Счастная

же? — Леден порывисто схватил кружку со стола, на дне которой осталась ещё вода, которую он утром пил.

— Что он проживёт и без неё. А ты — нет.

Он опустил руку, едва подняв её. Парой слов матушка сумела рассказать всё, что терзало, что понимал он сам, да признать слабость свою не хотел. Забери у него Елицу — что останется от него? Пусть и может он теперь семью создать, детей зачать — да разве нужно ему это без неё? Разве может он теперь лишиться той жизни, которой она его наполнила. Нет. Зачахнет. Рано или поздно.

— Не тебе о том судить. Ты посудила уже в своё время, — ответил Леден слишком грубо. Не так хотел.

Но мать и не осерчала, кажется, вовсе. Только по лицу её пробежала тень сожаления за всё то, что было в прошлом, за те ошибки, что совершили они с отцом в молодости, не думая, что так далеко протянется длань возмездия.

— Потому я хочу, чтобы у вас всё сложилось лучше. чтобы вы не терзались тем, что могли сделать, но не сделали. Дали друг другу больше любви, меньше зла несли в сердце. И обид. Чаян поймёт, хоть сейчас ему застит взор радость от того, что он всё же получил ту, которую желал. Но она схлынет, как только он увидит, что жена его не любит. Что терпит только. И в постели от его лица отворачивается.

Любогнева замолчала, стиснув пальцы сложенных на коленях рук.

— Я хочу в жёны её взять, — проговорил Леден. — Больше жизни хочу. И собираюсь увезти её отсюда. Но, коли увезу, Чаян не станет защищать Велеборское княжество. А ради своей невесты — будет. Зуличане на Велеборск наступают.

Княгиня выслушала его спокойно — и лицо её вдруг разгладилось.

— Зачем ты решаешь всё за воинов? За тех, кто сражается всю жизнь? Доброга — умелый воевода. Думаешь, зря он вас в Велеборске принимал? Думаешь, княгиня Зимава без его ведома ворота вам открыла? Нет. Он войско своё отвёл. Дал отдохнуть и сил набраться. Теперь уж он и сам сумеет отпор зуличанам дать. Они слабее.

— Они с косляками объединились.

— Косляцкие ханы не так храбры, как кажется. Они встанут на сторону победителя или вовсе уйдут из-под удара. Но решать тебе, Леден. Жизнь у тебя одна. Думается мне, говорить княжич Зуличский хочет больше, чем воевать. И тебе нужно защитить Елицу, но и дать ей выполнить свой долг. А Чаян сейчас не позволит ей этого. Он сейчас одного хочет: удержать её, от тебя оторвать.

Леден покивал, когда матушка замолчала. Многое она помогла уложить в голове своими рассуждениями. Хоть и женщина, а рядом с князем всю жизнь прожила, многое узнала. Елица нужна Велеборску, все людям её княжества, чтобы показать, что не скрывается она за стенами чужого города. Так они примут её скорее и охотнее. А Леден будет рядом. Как и всегда.

— Скоро Купала, — он сел рядом с Любогневой и поднял на неё взгляд. Княгиня приготовилась слушать. — Люди будут к празднику готовиться. Много хлопот. Гости будут в детинце… Хочу увести её в ночь перед праздником.

— Хорошее решение, — согласилась Любогнева. — Я попытаюсь Елицу из горницы вывести вечером. Хоть и стерегут её дюже. Укрою среди челядинок, подменю, может — на время хитрость поможет. А там выведем её. Только коней подготовь.

— И людей своих надо бы на стражу поставить в тот миг, как выходить Елица из ворот будет.

— Я смогу устроить так, что тех, кто там в этот миг будет, придётся сменить, — по губам княгини расплылась коварная улыбка.

Ох уж женщины. Кажется порой — кроткие создания, только за спиной мужа и стоять, поддерживать. А как дела какого коснётся тайного — никого хитрее их нет. Леден скользнул взглядом по лицу матери — и увидел на миг ту, которая задумала однажды соперницу извести. И вновь горечь по груди прокатилась. Да что теперь уж о былом сожалеть — будущее устраивать надо. И получается так, хоть и скверно то осознавать — что всем счастья от того обресть не удастся.

Обо всём они уговорились с Любогневой — и разошлись скорее, чтобы никто лишний не увидел их вместе. А там пришлось и вовсе затихнуть, пусть и хотелось стены терема ломать, чтобы добраться поскорее до Елицы, чтобы хоть увидеть её краем глаза. Но Леден в горнице своей засел, выходил только изредка на ристалище — да и то когда там никого почти и не было. Пусть думают, что в горе большом и обиде. Со всех сторон впивались в него колючками взгляды кметей. А подходить решались только те, кто в дружине его ближней с самого отрочества служил. Только им он доверял, только их готов был в дорогу обратную до Велеборска взять. И нашёл он оказию поговорить с десятником своим Бороней, чтобы готовились они скоро покинуть детинец — да помалкивали о том до поры.

Нарастала повсюду радость от приближения летнего коловорота — Купалы и гуляний больших во славу его. Казалось, от вестей радостных, что принести с собой княжичи, ещё пуще развернётся празднество — из последних сил, из последних запасов, что с зимы остались.

Отправлялись охотники в лес и из детинца: дичи на бить к пиру большому. То и дело появлялись купцы в кроме — подарки поднести молодому будущему князю, которого через обряд нужный собирались провести сразу после Купалы. Всё это для себя Леден и подмечал, как бы мало ни появлялся теперь на людях. Ещё раз умудрился он встретиться с Зареславом, который терпеливо оставался на постоялом дворе и с готовностью бросился выполнять поручения княжича. А тот попросил немногое: лошадей подготовить для всех — хороших и быстрых. Потому как из детинца Леден их уводить не хотел — скоро хватятся.

И чем сильнее он уверялся в своих планах, тем больше обретал решимости: не отступится. Хоть и придётся против брата идти.

Только один раз удалось увидеть Елицу: издалека, как гуляла она в роще липовой вместе с Веей, челядинками и стражей тоже — куда ж без этого. И такая тоска отражалась на лице княжны, такое отчаяние тяжёлое, что хотелось прорваться немедленно меж всех охранителей и успокоить её. Уверить, что всё будет хорошо, что освободит он её скоро из плена этого пусть и нестрашного на чей-то взгляд. Долетели до Елицы слухи