Штрафная рота. Высота смертников - Сергей Михеенков

Цепь приближалась к гряде ракит. Один из танков начал отворачивать левее. Пулемет его плескал клочковатым пламенем. Вот остановился, повел коротким стволом. Выстрел! Крайнюю бронебойку подбросило вверх, разметало искромсанные тела бойцов.

— С фланга! С фланга! Так вы их не возьмете! — Воронцов подбежал к командиру бронебойщиков. — Карим! Давай туда! Стреляйте только в боковую броню и по гусеницам! Занимайте окопы стрелков!

— Понял, командир! За мной! — тут же скомандовал он своим расчетам.

Воронцов вскинул винтовку, взял в прицел бегущего в передней цепи с пистолетом. Ни один мускул его не дрогнул. Тело стало послушным и спокойным, как железо. Он надавил на спуск и увидел, как немец откинул назад голову и начал падать. Перезарядил. Провел прицелом по цепи. Вот еще один. Этот был с автоматом. Он часто жестикулировал и крутил головой по сторонам, видимо, подгоняя цепь. Этого тоже — в горло. Он подвел прицел чуть выше центра груди и надавил на спуск. Приклад толкнул в плечо. Дальше он выстрелил еще несколько раз. Магазин опустел. Он зарядил новую обойму. И через минуту снова зарядил винтовку. Когда выстрелил последний патрон, быстро зачехлил прицел, замотал винтовку в плащ-палатку и сунул ее под труп немца, лежавшего за снежным бруствером.

Наступали немцы грамотно. Встретив прицельный ружейно-пулеметный огонь, они сломали цепь и теперь толпами бежали за двумя танками. Танки часто останавливались и стреляли из пушек. Снаряды ложились точно. Вскоре осталась всего одна бронебойка.

Атакующие разделились на две группы. Первая шла на взвод Воронцова. Вторая — на правофланговый четвертый взвод.

— Карим! Стреляй по тому! — И Воронцов указал на танк, который приближался к траншее четвертого взвода, подставляя им бок.

— Он не наш! Не наш, командир!

— Стреляй! Приказываю! — И Воронцов, сам от себя не ожидая, начал расстегивать кобуру пистолета.

Ни разу он еще не стрелял из своего новенького ТТ.

— Ты что, командир?

— Стреляй! Видишь, борт подставил!

— Почему молчит батарея?

— Делай свое дело!

Карим со своим вторым номером тут же переставил ружье и повел огонь по танку справа. Бронебойщики остановили его в нескольких десятках метров от четвертого взвода. Гусеница, отчаянно разбрызгивая снег, начала съезжать с резиновых бандажей дисков. Танк резко развернуло, и в него полетели связки гранат и бутылки с зажигательной смесью. Четвертый взвод в несколько минут расправился с железной махиной, которая еще мгновение назад казалась неуязвимой. Немецкая пехота тут же рассыпалась в цепь и залегла. Открыла огонь.

— Отсекай пехоту! Отсекай! Стрелять прицельно! — Воронцов сам стрелял из автомата и поменял уже второй диск.

«Максим» рубил длинными очередями. Но немцы продолжали приближаться под прикрытием танка.

— Убери-ка голову, взводный. — Пожилой боец, тот самый, который перед началом огня скручивал «семейную» самокрутку, похлопал Воронцова по плечу. В руках у него была противотанковая граната. Вторая стояла вверх ручкой тут же, в песчаной, обметанной инеем нише. — Ты еще молодой. Поживи. А мне, старику…

Воронцов невольно присел, заглянув в глаза бойца. Наступило то мгновение, когда различия в звании и должности перестают иметь какое-либо значение и все решает другое.

Танковый пулемет стрелял непрерывно. Пехота, прижатая огнем взвода вплотную к стальной машине, начала рассыпаться в цепь. Пехотинцы перебегали вперед, с колена прицельно вели огонь, снова передвигались вперед. Танк взревел и увеличил скорость, сразу оторвавшись от пехоты сопровождения.

— Ну вот и сдали твои нервы, — стиснул зубы боец, неподвижным взглядом следя за приближением танка.

И в это мгновение вихрь трассирующих пуль ударил по бровке траншеи. Воронцов и боец упали вниз.

— Живой? А, взводный? — услышал Воронцов голос бойца.

— Бросай гранату! Ну? Чего ждешь?!

— Рано, — спокойно ответил боец, вытягивая шею и отползая в другую сторону. И вдруг закричал: — Ползи туда! Подальше отсюда! Я его буду пропускать!

Воронцов подхватил автомат и на четвереньках пополз вправо. Перелез через труп, лежавший поперек траншеи, забился в пустую боковую ячейку. Тут же подумал: почему никого нет? Куда все ушли? И тут же догадался, что все так же, как и он, старались укрыться от танка и отползли подальше от него. Значит, справа и слева от танка образовалась незанятая брешь, в которую вот-вот хлынут немецкие пехотинцы. Он встал, вскинул автомат. Танк уже наваливался на траншею. Пулемет выплескивал трассирующую струю куда-то в тыл, в пустоту. Башня с коротким стволом медленно поворачивалась в сторону.

Сейчас остановится на линии траншеи и начнет добивать его взвод из пушки, мелькнула в голове Воронцова страшная догадка. Но ему уже было не до танка. Немцы накатывали сплошной волной и находились уже в тридцати-сорока шагах от траншеи.

— Огонь! Огонь! Мать вашу!..

И тут с запасной позиции, через их головы ударил левофланговый «максим» третьего взвода. Калюжный! Какой ты молодец, Калюжный! Воронцов оглянулся. Но ничего, кроме трассы, уходящей в сторону бегущих немцев, не увидел.

Диск вскоре закончился. Автомат сразу стал непривычно легким. В сумке лежали заряженные. После боя в траншеях он зарядил все диски и сложил их в сумку. В нише ячейки он увидел несколько гранат. Четыре Ф-1 лежали рядком, с запалами. Он бросил пустой автомат, схватил две гранаты, выдернул чеки обеих. Первую швырнул прямо по фронту. Вторую правее. Две других — левее, по следу танка. И тут же начал перезаряжать автомат. Два сильных взрыва качнули воздух и секанули по лицу и рукам снегом и землей взрывной волны. Значит, старик успел бросить гранаты, догадался Воронцов, но оглянуться туда, где раздался двойной взрыв, чтобы удостовериться в своей догадке, он не успел. Белые каски и расстегнутые шинели уже мелькали в десяти-пятнадцати шагах от него. Он вскинул автомат и, стараясь удерживать мушку в середине корпуса бегущих, надавил на спусковую скобу и повел вдоль цепи. Позади, с перелетом, и правее, в самой траншее, разорвались две гранаты. И сразу несколько взрывов вздыбили снег, перемешанный с землей и кровью, под ногами немецкой цепи. Цепь начала распадаться на отдельные группы. Некоторые из этих разрозненных групп тут же залегли и начали отползать, яростно отстреливаясь. «Максим» Калюжного продолжал рубить отступающих, увеличивая их потери.

Диск, как показалось Воронцову, опустел в одно мгновение. Пока он перезаряжал автомат, немцы вскочили на ноги, подхватили своих раненых и, отстреливаясь, побежали в сторону сарая и гряды ракит.

— Не ослаблять огня! Не ослаблять! — И он вскинул свой ППШ и начал прицельно стрелять в спины отступавших.

Вскоре стрельба из автомата стала бесполезной. Потеряв еще с десяток человек ранеными и убитыми, немцы укрылись за ракитами и сараем.

— Ну что, товарищ младший лейтенант, кажись, отбились. — Сержант Чинко стоял в соседней ячейке и вставлял в приемник МГ новую ленту. Ствол пулемета раскалился, и снег под ним стал ноздреватым и грязным.

Только теперь Воронцов увидел и танк, вовсю горевший в тылу, в двадцати шагах от траншеи, и сержанта, возившегося со своим раскаленным пулеметом, и его группу, и пожилого бойца в расстегнутой телогрейке. Старик сидел на дне траншеи и курил «семейную» самокрутку. Время от времени он поглядывал на разгоравшийся танк и что-то говорил сам себе и усмехался. Кровь крупными каплями капала из рукава его телогрейки, и он изредка стряхивал ее в грязный снег.

— Вы ранены?

— Теперь это не имеет значения. — Власовец снова стряхнул на снег кровь.

— Давайте я вас перевяжу.

Власовец начал снимать телогрейку.

Перевязав старика, Воронцов снова сел, опустил усталые руки на колени. Хотелось спать. Но надо было вставать. Действовать дальше. По обстоятельствам. Выяснить, какие потери и чем взвод располагает. Уцелела ли последняя бронебойка Карима и сам Карим? Без противотанковых ружей им тут долго не продержаться. Нужно раздать гранаты. Еще одна такая атака…

Воронцов встал, вышел в траншею.

— Чинко, спасибо тебе.

— Да что там…

— Ротный жив?

— Жив. К ним наши пробились. Окапываются. Фланги раскрепляют.

— Артиллеристы?..

— Все орудия кверху колесами. Одно, кажись, цело. Откатник пробило. Жидкость вытекла. Но они вроде уже отремонтировали. Запчастей там у них много… — И вдруг Чинко улыбнулся и сказал: — А вы видели, как Иван Николаич танк уделал? Вот тебе и Старик Хоттабыч!

Воронцов вспомнил этого пожилого бойца, этого старика с седоватыми усами, обметанными рыжим табачным налетом. Старик всегда отставал, путал команды и никогда не делился с товарищами табаком. Именно его прозвали Стариком Хоттабычем. Но сдержанный Чинко звал пожилого бойца Иваном Николаичем.