Интернет-журнал 'Домашняя лаборатория', 2008 №2 - Журнал «Домашняя лаборатория»

— Хороша царапина. Заражение крови, понятно? Вот когда вы поправитесь, я вам скажу, что вы были… что вы были осел. Извините, — добавил он с благородным возмущением, — я чуть было не выразился крепче. Интеллигентный человек, а не знает, что несет в себе три болезни с возможным смертельным исходом! Как вы только держались на ногах?

— Не знаю, — пристыжено прошептал Прокоп.

Доктору явно хотелось еще браниться, но он только проворчал что-то и махнул рукой.

— А как вы себя сейчас чувствуете? — строго спросил он. Чуть-чуть… придурковатым, не так ли? Ничего не помните, верно? А тут вот — этакая слабость?

— И он постучал себя пальцем по лбу.

Прокоп молчал.

— Ну, вот что, господин инженер, — заговорил снова доктор. — Не обращать внимания. Это состояние продержится еще некоторое время, ясно? Понимаете? Не утомлять мозг. Не думать. Все восстановится постепенно. Только временное расстройство, некоторая забывчивость, рассеянность — вы меня поняли?

Доктор кричал, обливаясь потом, нервничал, словно ругаясь с глухонемым. Прокоп внимательно следил за ним; потом спросил спокойно:

— Значит, я останусь слабоумным?

— Да нет, нет! — вскипел доктор. — Совершенно исключено! Просто… на некоторое время… потеря памяти, рассеянность, быстрая утомляемость и всякие такие признаки, ясно? Нарушение координации движений, поняли? Отдыхать. Покой. Ничего не делать. Благодарите бога, глубокоуважаемый, что вы вообще это пережили.

— Пережили… — повторил доктор, помолчав, и радостно, с трубным звуком, высморкался. — Слушайте, такого случая в моей практике еще не встречалось. Вы явились к нам в совершенном delirium[16], свалились на пол, и — finis[17], мое почтенье. Что мне было с вами делать? До больницы далеко, а девчушка моя над вами того… ревела, и вообще вы пришли как гость… к Ирке, к сыну, не так ли? Вот мы вас и оставили у себя, понятно? Ну, ну, вы нам не помешали. Однако такого забавного гостя я еще не видывал. Проспать двадцать суток, благодарю покорно! Когда мой коллега, главный врач больницы, резал вам руку, вы даже не изволили проснуться, вот как! Спокойный пациент, ничего не скажешь. Впрочем, теперь это неважно. Главное, вы уже выкарабкались. — Доктор звонко хлопнул себя по ляжке. — Черт возьми, не спите! Эй, эй, голубчик, эдак вы можете уснуть вечным сном, слышите? Старайтесь же, леший вас побери, хоть немного перемогаться! Перестаньте спать, слышите?

Прокоп вяло кивнул; у него было такое ощущение, словно какая-то пелена протягивается между ним и всем окружающим, обволакивает все, гасит свет, глушит звуки.

— Андула — вина! — откуда-то издалека донесся до него встревоженный голос.

— Принеси вина!

Быстрые шаги, говор — словно он где-то под водой — и вот прохладная струйка вина вливается в его горло. Прокоп открыл глаза: над ним склонилась девушка.

— Вам нельзя спать, — говорит она взволнованно, а ее длинные ресницы вздрагивают — словно в них отдается биение сердца.

— Больше не буду, — смиренно извиняется Прокоп.

— Да уж, я это строго запрещаю, глубокоуважаемый, — шумит доктор у изголовья. — Из города сюда специально приедет на консультацию главный врач; пусть увидит, что и мы, деревенские лекари, кое-чего стоим! Вы должны держаться молодцом!

С необычайной ловкостью приподняв Прокопа, он подгреб ему под спину подушки.

— Так, теперь вы будете сидеть; спать — только после обеда, ладно? Мне пора принимать больных. А ты, Анда, садись здесь и болтай о чем хочешь; когда не нужно, язык у тебя работает за троих! Если он захочет спать — позови меня; уж я с ним поговорю по-свойски. — В двери он еще раз обернулся и проворчал: -

Но… я очень рад. Что? Смотрите же!

Прокоп перевел глаза на девушку. Она сидела, отодвинувшись от кровати и положив руки на колени, и представления не имела, о чем говорить. Ага — вот подняла голову, приоткрыла губы; послушаем, что скажет! Но Андула вдруг снова застеснялась, проглотила готовые вырваться слова и еще ниже опустила голову. Видно было, как трепетали над щеками ее длинные ресницы.

— Папа такой резкий, — решилась она, наконец. — Он привык кричать… ругаться… с пациентами…

Тема, к сожалению, была исчерпана; зато очень кстати в пальцах ее очутился подол фартучка, который она долго с большим интересом и вниманием складывала по-разному, моргая выгнутыми ресницами.

— Что это бренчит? — спросил Прокоп после затянувшейся паузы.

Она повернула голову к окну; у нее красивые белокурые волосы, они озаряют ее лоб; а на влажных губках — сочный блик света.

— Это коровы, — с облегчением объяснила она. — Там господский скотный двор… Наш дом тоже в имении. У папы есть лошадь и коляска… Его зовут Фрицек.

— Кого?

— Коня. Вы никогда не были в Тынице, правда? Здесь ничего нет. Только аллеи и поля… Пока жива была мамочка, у нас было веселее; тогда еще наш Ирка сюда ездил… Но вот уже больше года он не показывается. Поссорился с папой, и… даже не пишет. У нас не принято о нем говорить. А вы с ним часто встречались?

Прокоп решительно покачал головой.

Девушка вздохнула, задумалась.

— Он какой-то… не знаю. Странный такой. Все бродил здесь, руки в карманы, и зевал… Я знаю, здесь нет ничего интересного; но все же… Папа так рад, что вы остались у нас, — закончила она быстро и без видимой связи с предыдущим.

Где-то на дворе хрипло, смешно прокукарекал молодой петушок. И вдруг разразилось страшное смятение среди кур — послышалось отчаянное "коко-ко" и победный визгливый лай собачонки. Девушка вскочила:

— Гонзик гоняется за курами!

Но она тотчас села, решив предоставить кур их судьбе. Наступила приятная, ясная тишина.

— Я не знаю, о чем с вами разговаривать, — заявила она потом с чудесной простотой. — Я вам газеты почитаю, хотите?

Прокоп улыбнулся. А она уже вернулась с газетами и отважно пустилась по волнам передовицы.

Финансовое равновесие, государственный бюджет, непокрытые долги… Милый, неуверенный голосок спокойно произносил все эти чрезвычайно важные слова, и Прокопу, который ее вовсе не слушал, было лучше чем, если бы он спал глубоким сном.

IX

Но вот Прокопу уже разрешено на часок в день покидать постель; он до сих пор еле волочит ноги и, к сожалению, скуп на разговоры. Что бы вы ему ни сказали — он чаще всего ответит односложно, с виноватой робкой улыбкой.

В полдень, например, — а на дворе только начало апреля, он сидит обычно в садике на скамейке; рядом с ним — косматый терьер Гонзик смеется, разинув до ушей пасть под мокрыми лесниковскими усами — он явно гордится ролью компаньона и от радости облизывается, жмурит