Хозяин Древа сего - Павел Виноградов

— За своим прыгнул, — заметил Варнава, мимолетно улыбнувшись Яню.

Тот широко улыбнулся в ответ.

— Ага, — согласился Аслан. — Но это еще не все. Сыночек твой, конечно, прожил положенное в Стволе в своем собственном виде, а когда должен был окончить дни, я его продлил. Там же, не выходя из Башни.

— Как это возможно?

— Да примерно, как Дый тебя — вывел в Ствол свою проекцию. Надо сказать, не очень хорошо себя чувствовал, такую жизнь мальчишке даруя. Но выхода не было — слишком много на нем всего завязано.

— Ты спросил меня, хочу ли я, и объяснил, что успел объяснить. Я все понял и согласился. По своей воле, — прервал молчание Янь.

Варнава вообще заметил, что сын его не весьма словоохотлив, и порадовался за него.

— Все правильно, свобода воли, — вздохнул Аслан. — Опять она самая… Во Древе сем она у нас есть всегда, но я не понимаю, почему мы упорно выбираем худшее?..

— Так вот, — продолжил он, — сыграл я музыку эту бесовскую, взял грех на душу. Специально флейту взял, хотя не большой я мастер в искусстве сем…

— Да уж… — вздохнул Янь.

— Между прочим, — заметил на это Аслан, — сын твой — музыкант замечательный, гусляр…

Снова душу Варнавы пронизало незнакомое радостное чувство — отцовская гордость.

— Да, — говорил между тем Аслан, — только дальше все не так гладко пошло. Отставил его в Ветви, куда он перешел после продления — почти такой же, как Ствол, — а сам выскочил из Башни, Суню помочь надо было. Дальше ты знаешь — мы с тобой вместе по Ветвям скакали. А пока скакали, исчез твой сын из той Ветви. Я его только в Степи хватился, но уж времени искать не было.

— Там были слуги Князя Коркодела, пришлось уходить, — ответил Янь на вопросительный взгляд Варнавы.

— И куда ты ушел? — спросил тот.

— В Ветви, — скупо ответил Янь.

Варнава с болью представил себе совсем юного Продленного, практически ничего не знающего о перемещениях, вынужденного бежать по пугающему и запутанному миру Древа…

— Насколько я понимаю, пока мы валили Шамбалу, он успел много где побывать. Но он сам это расскажет. Потом. Если захочет.

Янь кивнул.

— Когда же ты успел его найти? — спросил Аслан.

— Не я, сам нашелся — появился в моей Степи, пока нас не было, и за Гелой во всю ухлестывал.

Аслан сделал страшные глаза и посмотрел на девушку. Ты хихикнула, мурлыкнув что-то вроде: «Мавр-р».

— Вот, собственно, и все…

Они долго сидели молча, потягивая кумыс и куря трубки. Потом Варнава встал и вышел в ночь. Янь последовал за ним. Пес, было, увязался, но Янь бросил ему: «Сиди, Переплут», и тот послушно опустился на место.

О чем отец с сыном говорили в душистой ночной степи — ведомо только им и Богу.

…Теперь он сидел на пустынной площади и вспоминал эту долгую беседу со спокойной глубокой теплотой. Он знал, что здесь все будет хорошо, потому что его сын совместил лучшее, что есть в нем, и что было в его матери. В Яне достаточно сил, чтобы побороть соблазны Древа сего.

Со временем он заберет сюда Оуян и Пу, заботу о которых завещал ему покойный учитель. В его Ветви они утратят свои зловещие свойства оборотней, и он знает женскую обитель, которая примет их.

А Луна… Он будет молиться за нее. И помнить.

И за Суня тоже.

Все хорошо будет и с его Ветвью, и с этой страной, которую он в свое время избрал сам, и уходить откуда не собирался. Скоро уже закончится смутная полоса, в свое время вернется Белое Царство, могущество и процветание, а в огромном этом храме совершится бескровная жертва. Мощный, хоть и краткий, духовный всплеск осветит для грядущих поколений тяжкий путь к Кроне. И он пойдет вместе с ними, и когда-нибудь предстанет перед Судом, где ответит за все, и где получит ответы на все вопросы.

Еще он очень хотел вернуться в несчастную Ветвь Гелы и окончательно разобраться с оккупационным режимом и Князем Коркоделом. Его мышцы напряглись, когда он представил, как крушит посохом мерзких рептилий. Но тут же расслабился: вряд ли ему позволено будет сделать это — жертва Луны дала ему возможность завершить свое послушание, и он обязан нести его до конца, не сворачивая в стороны, не прыгая больше по Ветвям. Пусть все, что нужно, сделает Янь…

Достаточно уже было, что он ниспроверг Шамбалу и Дыя. Впрочем, в глубине души он не верил в его полное исчезновение — как монах и Продленный, слишком многое знал о сущности зла…

Тем не менее, свое дело он сделал. Существует ли до сих пор в каком-либо виде его враг?.. Существует ли он сам, Варнава, Сын Утешения, бывший некогда Вараввой, сыном Разрушения?.. И где он существует — в Ветвях или Стволе? Какая разница — его Ветвь во всех отношениях была подобна Стволу. Теперь он не был даже уверен — есть ли на самом деле это самое Древо, не морок ли навеяло на него какое-то странное мечтание… В его нынешнем духовном состоянии Древо представало не миром тварным, а неким продленным действием, святым обрядом, который необходимо совершить во всех подробностях, дабы сохранить его сокровенную суть. Иначе действо утратит свое внутреннее время, распадется на сегменты, рухнет в бесформенную Тьму. Именно так, тщательно и благоговейно, отец Варнава всегда служил Литургию.

Да, здесь была его Церковь, которую он воспринимал сейчас зримо, как визионер: непобедимое белое сияние в центре, формирующее людские души, те, что купаются в нем. Но чем дальше от центра, тем больше приглушается сияние, и души, оказавшиеся под воздействием искалеченного света, все безнадежнее теряют форму, пока вовсе не развоплощаются на границах, где света нет более, где — тьма.

Он хотел в Свет, в самый центр. Но тяжкий груз не пускал его.

«Падший священник», — возникшие в нем слова сразу сломали тепло воспоминаний о сыне. Зябко поежился. С епархией-то все разрешится — в конце концов, такое происходило не в первый раз, а среди высшего священноначалия были архиереи, которые знали, что путь отца Варнавы отличен от пути прочих священников, и принимали это, как должное. Если бы дело было только в церковной дисциплине, уже сегодня ночью он служил бы самую великую службу. Знал, что отец Исидор в его отсутствие вел дела как надо, и что найдет храм в полном порядке. Но вправе ли он будет?..

Перед ним, как въяве, предстало доброе, в больших очках, с пушистой белой бородой, лицо его старенького духовника. Этот благостный старец, «солнечный батюшка», обладал мудростью, которая дается человеку лишь свыше. И если он решит, что отец Варнава не достоин отпущения, значит, так решил и Бог. А без отпущения не будет больше отца Варнавы…

Похолодев, он нащупал в кармане мобильный телефон. Чтобы остаться живым, ему необходимо было принести покаяние, ощутить на голове ласковое бремя епитрахили, услышать формулу прощения: «…Благодатию и щедротами Своего человеколюбия, да простит ти, брате, вся согрешения твоя…». Но боялся, боялся, как всякий юнец с его прихода, робко несущий батюшке постылые свои стыдные грешки.