Рожденные на улице Мопра - Шишкин Евгений Васильевич

В холле кто-то кричал начальственным голосом:

— Назаров! Я тебя уволю! Где ты нашел этого… (Тут шли нелестные слова по адресу Алексея Ворончихина, которого эти оценки ничуть интересовали.) Он спешил в гостиную Марка Гольдина, где… где девушка, к счастью, все еще сидела на краешке дивана. К ней Алексей тут же присоседился.

Вскоре в гостиную влетел тучный человек с толстой шеей, в белой сорочке, на груди спущенный галстук, с растрепанными черно-седыми кудрявыми волосами. Он почти прокричал:

— Я смотрел! Этот эфир будет обсуждать вся страна! Великолепно! Назарову выпишем премию. Хочу вам пожать руку! — Он схватил руку Алексея, тряхнул, оставив неприятное ощущение потной и жирной ладони. — Чем больше правды, тем больше о нас говорят. Так победим! Смерть цензуре!

Толстый человек с толстой шеей, в спущенном галстуке с расстегнутым воротом рубахи, с растрепанной курчавой шевелюрой и потными ладонями помчался на выход.

— Пронесло! Слава тебе, Царица небесная! — громко выдохнула Марианна, наблюдавшая эту благодарственную сцену. — Так и в Бога поверишь… Алексей Васильевич, спасибо. Хотя у меня холодок между лопаток.

— Я не сомневался, что все будет прекрасно. Главное, быть искренним и оставаться самим собой. Тем более, когда ты перед камерой… Правда, Вика? — последние слова-обращение Алексей произнес вкрадчиво, даже любовно своей соседке.

— Не знаю. Я перед камерой еще не была, — ответила Вика. — Вы так складно говорили. Я смотрела в телевизор…

Их разговор стал шушукающимся, интимным. Марианна, подозрительно выпятив накрашенные губки, ушла из гостиной в приемную Марка. Старая пальма с узкими, припыленными листьями прислушалась, о чем говорили двое на диване.

— Откуда вы?

— Я из… Брянска… Вообще-то я родилась в Липецке. В Липецкой области… Я договаривалась с Марком Аркадьевичем… Я хочу танцевать. Я танцевальную школу окончила, хореографическую…

— Танцевать где? В стриптиз-баре?

— Разве танцуют только в стриптизе? — слегка покраснела Вика.

— Сколько вам лет, Вика?

— Двадцать… Нет, уже исполнилось двадцать один. Недавно, — она опять слегка, нежно покраснела.

Алексей осторожно взял Вику за руку.

Что за прелесть русские провинциальные девушки! Свежие юные лица не испорчены чадным зноем загазованных, закупоренных в асфальт больших городов. Волосы не страдают от хлорированной воды и зашлакованного воздуха. Глаза ярки, распахнуты. Взгляд обаятельно скромен и чист, как у ребенка. Кожа благоухает полевыми цветами, а губы бархатны, непорочны, с таких уст не срываются похабные слова, с них слетают поэтические строки…

Алексей хотел было сказать Вике об этом, неотступно глядя в ее небесные глаза. Но рассыпаться в комплиментах ему помешали. В гостиную бесцеремонно, как в захудалую пивнушку, ввалились четверо музыкантов: трое парней и девушка-певичка. Их лица были узнаваемы: изредка всплывали на телеэкранах. Все они были в черной коже: брюки, куртки, тужурки, — все с блестящими заклепками. Говорили все на один манер, разве что певичка почти ничего не говорила, только хмыкала. Парни были похожи друг на друга длинными волосами, цветными татуировками на руках, серьгами в ушах, щетиной на щеках недельной небритости.

— Мари! Где Марк?

— Да нам плевать, что «скоро будет»!

— Вызвони его! Долго ли ждать?

Компания шумно расположилась на угловом диване вокруг низкого стола, закурила, небрежительно не взирая на Алексея и Вику.

— Пускай башли отдает — и кода.

— Сезон откатаем — и прощай, страна дураков! Ни одной клёвой студий.

— Какие студии? Жратвы путной нету!

— Хм…

— Я консерваторию кончил. По жмурам ходил… Теперь всякие туфтари на эстраду ломятся… «Ласковый май» — это же полный отстой и тошняк.

— Вся деревня в Москву поперла. И ртом, и жопой работают лишь бы на эстраду пролезть.

— А шпана эта? Гарики… Ню-ню… На-на…

— Курносенькая дочка Пугачихи тоже запела. Такие вилы!

— Хм…

Вика вытягивала шею, чтобы получше слышать разговор облеченных некой популярностью и узнаваемостью музыкантов. Алексей же, напротив, хотел отвлечь ее от волосастой, кожано-проклепанной компании, которая в собственных глазах набивала себе цену.

— Вы очень красивая, Вика, — тихо сказал Алексей. Сказал с некоторой жалостью и опасением за судьбу провинциалки, приехавшей искать театрально-эстрадное счастье в столице. Он по-прежнему держал ее за руку. Вика словно не чувствовала этого. — Москва коварна для красивой девушки.

— Знали бы вы, чего у нас творится. Один сброд! — резко и презрительно по отношению к кому-то, а может, ко всей родной стороне ответила Вика. — Здесь возможности…

Марианна вышла из приемной и огласила:

— Марка Аркадьевича сегодня в телецентре не будет! Он вызван на срочное совещание к Александру Николаевичу Яковлеву.

Сразу последовала череда реплик музыкантов:

— Опять облажал! Назначить время и не прийти.

— Совок!

— Кто такой Яковлев?

— Вы не знаете Яковлева? — удивилась Марианна.

— Мы не обязаны знать всяких быков!

— Алексей Васильевич, — окликнула Марианна, когда музыканты исчезли с глаз. — Он просил передать вам сценарий. Я сейчас принесу из его кабинета…

— Голубушка, — подошел к ней близко Алексей. Черные глаза Марианны заговорщицки заблестели. — У меня намечаются гости, а выпить и закусить нечего. У вас в буфете работает подруга…

— Только ради вас, — согласилась Марианна, хотя ее взгляд ревностно говорил: почему не я? почему гостья кто-то другая? вы же знаете, я свободна…

— Я обращаюсь с просьбами исключительно к добрым людям, — любезно поблагодарил Алексей. В подоплеке звучало: сегодня карта так легла; это не означает, что вы исключены из списка моих потенциальных гостей.

Марианна своим холеным ухоженным лицом, своей мягкой походкой подлила масла в огонь. У Алексея что-то заныло внутри. Он поскорее вернулся к Вике.

— Я буду с вами искренен, как всегда со всеми. Вы мне очень понравились. Я приглашаю вас в гости. Думаю, у нас есть о чем поболтать.

— Это удобно?

— Это будет сверхудобно. — Алексей поцеловал Вику в ладошку.

И любовная лодочка отчалила от берега в неведомое плавание.

Машина радостно летела по Москве. В открытые окна бил жаркий ветер, распушая светлые волосы попутчицы и будущей гостьи. На заднем сиденье лежала снедь, которой не купить в магазинах, и шампанское — целых три бутылки, и коньяк.

— Все-таки мне жаль, Вика, что такие прелестные девушки, как вы, бросают отчий дом, — говорил Алексей. — Русская красавица должна быть красивой женой, красивой многодетной матерью, а не гоняться за славой по столичным подмосткам.

— Многодетной матерью? А вы что, многодетный отец?

— Почти. Я был трижды женат, — без обиняков признался Алексей.

— У-у! Расскажите, кто они были?

— Моя первая жена была очаровашка. Аллочка Мараховская, — повел рассказ Алексей. — Замечу вам, Вика, в каждой еврейке есть изюминка. Не в обиду будь сказано русским красавицам, у еврейских девушек есть козырной шарм. Многие русские гении теряли от них головы… С Аллочкой мы учились в университете. Я познакомился с ней еще до армии. У нас так все здорово складывалось. Она даже пошла против воли отца. Он мечтал выдать ее замуж за еврея стоматолога. Но она согласилась принадлежать мне. Только недолго… Семейство Мараховских потянуло в Израиль. Мне же в земле обетованной делать нечего. Пришлось расстаться. Там Аллочка вышла замуж за раввина. Возможно, моя дочка Жанна меня уже не помнит. Ей всего было шесть годиков… — с грустью добавил Алексей.

— А вторая?

— Второй брак был коротким и каким-то нечаянным. Мы и двух лет не протянули. Звали ее Эльза, — переключился Алексей. — Она была чертовски ревнива и чопорна. Скандалы закатывала. Посуду била. Визжала от ревности. Даже рождение ребенка не образумило… — Упомянув о ребенке, Алексей опять потускнел. — Говорят, если Господь хочет наказать человека, он поселяет в его душу ревность и зависть… Но все кончилось легко и даже потешно. Она сбежала с теннисистом из Норвегии. Эльза была наполовину норвежка. Ее дед происходил из какого-то королевского рода. Она этим очень гордилась. Сын Олег стал Олафом. Он не знает русского языка, и у него другой отец.