Большой террор. Книга II. - Роберт Конквест

Затем Крыленко — как рассказывает присутствовавший на суде американец, — «прищурив глаза и скривив губы в улыбку», злобно напал на инженеров. Один из обвиняемых, Бебенко, попробовал было взять обратно свое признание. Его продержали в ГПУ почти год: «Я едва понимал, что я подписывал… Я пробовал взять это обратно до суда, но.» Крыленко пристально вгляделся в него, потом спокойно сказал: «Вы хотите сказать, что вас запугивали, что вам угрожали?» Бебенко поколебался и ответил: «Нет».[1130]

Другой обвиняемый, Скорутто, последовательно отрицал за собой вину. Однажды вечером объявили, что он нездоров и не может присутствовать. На следующее утро в зал ввели «серую дрожащую фигуру»; он заявил, что прошлой ночью признал свою вину и вину других. Из публики раздался крик: «Коля, родной, не лги! Ты же знаешь, что ты невиновен!» Скорутто зарыдал и упал на скамью. После десятиминутного перерыва его ввели снова и он продолжил, что хотя ночью он подписал признание, сегодня утром он взял его назад. Крыленко перешел в атаку. Под интенсивным допросом Скорутто рассказал, что не спал восемь ночей подряд и, в конце концов, оклеветал товарищей, а они оклеветали его. Ему казалось, что суд отнесется к нему снисходительней, если он признает свою вину. Но вины за ним нет. На следующее утро Скорутто подтвердил свою вину и объяснил, что это его жена своим возгласом поколебала его решение признать свою вину.[1131]

Так шел процесс. Еще один обвиняемый не явился, и было объявлено, что он покончил самоубийством.

Рабинович, семидесятилетний старик, «и не думал сдаваться страшному и до того непобедимому Крыленко в интеллектуальном бою». И когда другой обвиняемый заговорил о его вредительских связях, Рабинович обратился к нему и резко осадил его, сказав: «И что вы лжете? А? И кто это научил вас так лгать?» Крыленко выглядел при этом растерянно.[1132]

Другой старик, Иминейтов, до конца стоял на том, что ни в чем не виновен. Он уверенно утверждал, что будет день, когда новый Золя напишет новое «Я обвиняю», чтобы реабилитировать их.

Присутствовавший на суде американский наблюдатель отметил, что эти проблески правды — невменяемость, самоубийство, попытки взять признание назад и новое признание — «позволяют только смутно догадываться о воздействии пережитых ужасов. Как должны были вести себя люди, подобные Крыленко, который даже на людях грозил и глумился над жертвами, когда вокруг не было свидетелей и стенографисток?»[1133]

Суд вынес одиннадцать смертных приговоров, из которых шесть были заменены долгосрочным заключением в результате чистосердечного признания обвиняемых.

Хотя публичный процесс-спектакль и не был безукоризнен, Евдокимову и его помощникам удалось создать образец, послуживший моделью для дальнейшего судопроизводства. И, что еще важнее, Сталин получил в руки новую технику. Поскольку обвинения расследовались органами государственной безопасности с помощью методов, проверить которые у политических кругов не было реальной возможности, любая попытка оспорить действия НКВД выглядела как защита преступников и нападение на государственную власть и ее следственные органы. Даже членам Политбюро стало непросто выступать на эту тему. А позднее, когда оппозиционеры оказались уже 8 руках НКВД, Сталину было достаточно сказать, что следствие еще не кончено и, возможно, они будут оправданы; в Политбюро не принимали никаких решений, ожидая результатов следствия, и Сталин, добившись нужных признаний, мог доложить, что «вина доказана».

Начиная с 1930 года, в области экономики и культуры было проведено немало закрытых судов или просто бессудных расстрелов. Так, например, в августе 1930 года состоялся закрытый суд над группой видных бактериологов, обвиненных в том, что они вызвали падеж лошадей; в сентябре 1930 года сорок восемь руководящих работников пищевой промышленности во главе с профессором Рязанцевым были расстреляны без суда по обвинению в порче продовольственных запасов (прием, помогающий если не справиться с хроническим недостатком продуктов питания, то, по крайней мере, объяснить его); в феврале 1931 года ряд крупных историков, в том числе Тарле, Платонов, Бахрушин, Лихачев были негласно осуждены на долговременное заключение (оставшиеся в живых были освобождены и в последние годы вернулись на кафедры); в марте 1933 года тридцать пять директоров и ответственных работников совхозов были расстреляны и сорок заключены в тюрьмы без суда, но по обвинению в принадлежности к «контрреволюционной вредительской организации»; в том же марте 1933 года тридцать пять руководящие служащих Наркомзема вместе с замнарксма Конаром были расстреляны без суда[1134] (в данном случае складывается впечатление, что Конар и в самом деле был иностранным шпионом).[1135]

Но полновесный суд-спектакль состоялся снова лишь в ноябре-декабре 1930 года. Это так называемый процесс Промпартии, центральной фигурой которого был профессор Л. В. Рамзин. Он был большевиком в 1905-07 годах и в течение двадцатых годов служил советской власти, затем, однако, пошел, как говорилось, «на поводу у классового врага» и стал вредителем. Его «Промпартия» состояла якобы из 2000 членов, хотя на скамье обвиняемых оказалось всего лишь восемь. Большинство обвиняемых были крупными работниками куйбышевского Госплана, сорок восемь служащих которого, как известно, были уже расстреляны. Обвиняемые якобы работали на президента Франции Раймона Пуанкаре, на английского агента полковника Лоуренса, нефтяного короля Генри Детердинга и других, с целью расшатать индустриальную мощь страны Советов и подготовить почву для иностранной агрессии. Снова развернулась широкая пропагандная кампания. Опять ребенок одного из обвиняемых, Ситнина, требовал смертной казни отца. В деле не было ни одного свидетеля, оставшегося на свободе, и никаких документальных доказательств.

В числе свидетелей были представители так называемой «трудовой крестьянской партии», главным образом экономисты сельскохозяйственного профиля. Они обвинялись в отдельном, хотя и дополняющем картину заговоре, нацеленном на передачи власти кулачеству. Открытого суда над ними не было, и судьба их не выяснена. Они просто исчезли. Один из причастных к этому делу, инженер Пальчинский, по слухам, был убит в ходе предварительного следствия.[1136]

Были заслушаны подробнейшие признания в связях с бывшим крупнейшим промышленником Рябушинским, с указанием дат и деталей полученных от него вредительских инструкций. Выяснилось, однако, что Рябушинский к тому времени давно уже умер. Обвинение, которое вел все тот же Крыленко, схватилось тогда за какого-то родственника Рябушинского и, хотя у того не было ни денег, ни какого-либо положения в промышленности, приписало этому ничтожеству роль, предназначенную было умершему.

Министром финансов в новом правительстве, которое заговорщики якобы намеревались составить, намечался Вышнеградский, занимавший этот пост при царе, но тоже, как оказалось, умерший несколько лет тому назад.

Имеются сведения, что работники Госплана и в самом деле вели между собой невеселые частные разговоры (конечно, не в приписываемой им форме) об экономической политике партии и «рассматривали возможность создания социалистического правительства в случае краха, могущего поставить вопрос о преемнике Сталина».[1137]

Смертный приговор был вынесен пяти обвиняемым, но всем пятерым высшая мера была заменена тюремным заключением, а несколько лет спустя Рамзин был освобожден и возвращен на прежние должности.

В марте 1931 года был проведен процесс меньшевиков. За одним единственным исключением все посаженные на скамью подсудимых меньшевики давно оставили политическую деятельность и использовались как экономисты или по иным специальностям. Единственный активный меньшевик-одиночка поддерживал связи с меньшевистской делегацией за рубежом. Его шантажировали с помощью сына. ГПУ раздуло эту слабую связь в поездку в Москву Рафаила Абрамовича, одного из меньшевистских лидеров в эмиграции.

Абрамович тотчас же выставил целый ряд свидетелей, доказавших, что в то время, когда он якобы был в Москве, он на самом деле участвовал в съезде Социалистического Интернационала. (Это обеспечило ему возможность предъявить обвинение в диффамации берлинским газетам, печатавшим отчеты о процессе, и выиграть дело после того, как даже адвокат противной стороны, коммунистический депутат Рейхстага, вынужден был признать, что указанные даты не могут быть верными).

Показательно также, что двое действительных меньшевиков, в самом деле нелегально приехавших из-за границы в Россию (Ева Брауде и М. Браунштейн) не судились, хотя имя Браунштейна упоминалось в ходе процесса.[1138] Предположительно, они отказались помогать следствию. Один из обвиняемых, Базаров, необъяснимым образом не был выведен на суд.