Рабы Парижа - Эмиль Габорио
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Молодой Ганделю отвел Андре в сторону, чтобы конюхи не услышали продолжения их разговора.
— У меня нет ни гроша! — трагически зашептал Гастон. — Это невыносимо! Человек с дырявым кошельком — уже не человек, как говорит Леонтина. К тому же папа не хочет оплачивать мои долги и даже грозится напечатать об этом объявление в газетах. Неужели он надеется испугать меня…
Молодой человек умолк на полуслове, будто его вдруг осенила удачная мысль.
— Послушайте, не можете ли вы сделать мне пустяковое одолжение? — спросил он.
— Какое?
— Дайте взаймы десять тысяч франков. Я верну вам двадцать тысяч в день моего совершеннолетия.
Скульптор был крайне удивлен подобной просьбой.
— Я должен вам признаться, месье… — начал было Андре, но Гастон прервал его.
— Боже мой, какую же глупость я сморозил! Простите меня и ни в чем не признавайтесь! Если бы у вас было десять тысяч франков, вы не работали бы здесь, как говорит Дюпюи. Но мне позарез нужна эта сумма! Я подписал долговое обязательство на имя Вермине, а он неумолим. Вы, конечно, знаете Вермине?
— Впервые о нем слышу.
— Вы приехали из Китая или свалились с Луны? Он — директор Общества взаимного дисконта, мой милый Андре!
— Простите, но я впервые слышу и о дисконте. Что это?
— Учет векселей с выплатой процентов за неиспользованное время. Понимаете?
— Не совсем. Но это, пожалуй, неважно. Я никогда не подписываю векселей.
Гастон был поражен такой непрактичностью собеседника.
— Это очень просто, выгодно и удобно! Напрасно вы отказываетесь от такого прекрасного способа в один миг избавиться от всех забот! Мне нужны были деньги, я обратился к Вермине — и он тут же отсчитал их. Если бы я попросил вдвое больше, то он и тогда бы не отказал мне. Добрейший человек!
— Вы так думаете?
— Конечно! Только одно меня немного беспокоит: я по его совету, для облегчения дисконта, подписал векселя чужим именем.
Наивное признание великовозрастного балбеса испугало скульптора.
— Что вы наделали? Это же преступление! — воскликнул он.
— Ничего подобного, — спокойно ответил Гастон. — Ведь я же заплачу! К тому же мне нужды были деньги. Я задолжал Ван-Клопену. Вы его знаете? Ну, конечно, знаете! Его знают все! Великолепный модельер! Как он умеет одевать дам!… Я заказал ему три платья для своей Зоры. Поэтому мне и пришлось обратиться к Вермине, ведь папа не дал бы мне столько денег. Так что во всем виноват папа.
— Вы в этом уверены?
— Еще бы! — громко заговорил обозленный Гастон, совершенно забыв о существовании конюхов. — А то, что отец доводит меня до крайности, не преступление с его стороны? Добро бы он сердился только на меня! Но вымещать злость на ни в чем не повинной женщине — это уже совсем непорядочно! Бедная мадам де Шантемиль!
— Кто это? — спросил Андре.
— Вы что, не знаете Зору? Вы же пировали вместе со мной у нее на новоселье!
— Так вы говорите о Розе?
— Да. Только мне не нравится это имя и я его переделал на свой вкус. Так вот, папа недавно обозлился на нее. И как вы думаете, что он сделал? Ставлю двадцать луидоров, что не угадаете!
— И пытаться не буду!
Молодой Ганделю опять заговорил тише.
— Он подал на нее жалобу в полицию.
— За что же? — удивился Андре.
— За развращение несовершеннолетнего, то есть меня. Как будто меня еще можно развратить!
— И что же с ней сделали?
— Арестовали и посадили в Сен-Лазар, — ответил Гастон, вытирая глаза рукавом. — Бедная Зора! Я вообще уже совсем разочаровался в женщинах, но Зора…
Гастон всхлипнул.
— Как она меня любила! — продолжал он. — Какие у нее шикарные волосы! Ее парикмахер двадцать раз говорил мне, что больше ни у кого таких не видел. И ее — в Сен-Лазар?!
Молодой Ганделю со злостью отшвырнул окурок сигары.
— Когда за ней пришли полицейские, она подумала обо мне и сказала: "Мой волчонок, чего доброго, пустит себе пулю в лоб". Мне передала эти слова ее кухарка. А я ничего не могу сделать для своей Зоры! Я ходил в Сен-Лазар, чтобы утешить ее, но меня туда не пустили…
Он заплакал.
— Не отчаивайтесь, месье Гастон, — тихо проговорил Андре. — Наберитесь мужества.
— Его-то у меня хватает! Как только стану совершеннолетним, сразу женюсь на ней! Вот увидите! А еще я отомщу негодяю Катену. Вы его знаете?
— Нет.
— Это поверенный моего отца. Он донес папе, что у меня много долгов, посоветовав не давать мне денег и написать жалобу на Зору. Папа бы никогда не додумался сделать такую подлость! Завтра же вызову адвоката на дуэль. Вы не хотите быть моим секундантом?
— Я почти ничего в этом не смыслю.
— Ну и не надо! Я найду себе таких секундантов, что он испугается одного их вида! У меня есть знакомые офицеры. Дело ясно как день! Он меня оскорбил! Я ставлю условия. Стреляемся на пистолетах с десяти шагов. Или пусть адвокат посоветует папе забрать жалобу!
В другом настроении Андре, вероятно, посмеялся бы над этим ребячеством. Но сейчас он слишком спешил и рад был бы поскорее отделаться от назойливого юнца.
Ему повезло. Из дома вышел лакей и доложил:
— Господин художник, хозяин увидел вас из окна кабинета и желает говорить с вами.
— Сию минуту, — поспешно отозвался Андре и прибавил, обращаясь к Гастону:
— Желаю вам успеха.
Молодой Ганделю остановил скульптора.
— Вы идете к отцу, — прошептал он. — Попросите его за меня. Он уважает вас. Скажите, что я доведен до полного отчаяния и намекните на возможность самоубийства. Это его испугает. Если он выпустит Зору и заплатит мой долг Вермине, то я готов сделать для него все, что угодно…
Избавившись, наконец, от Гастона, Андре вошел в кабинет господина Ганделю.
Если Ганделю-сын больше изображал отчаяние, чем испытывал его в действительности, то у отца оно было неподдельным.
Подрядчик сидел в кресле с совершенно убитым видом.
Увидев скульптора, он встал.
— Благословляю то дело, которое привело вас сюда, — сказал он. — Вы очень нужны мне!
— Это очень печальное дело, — ответил Андре, опустив голову.
— Что с вами, мой друг? — спросил Ганделю.
— Мне угрожает страшная опасность.
Подрядчик побагровел от возмущения.
— Господи Иисусе! — вскричал он. — Что делает с нами судьба! И куда смотрит Провидение? Неужели уделом всех умных и честных людей вечно будут только пытки, слезы и унижения? Неужели будут вечно торжествовать и наслаждаться жизнью одни лишь подлецы? Почему только им доступно счастье?…
Немного успокоившись, господин Ганделю сказал:
— Андре, чем я могу вам помочь?
— Я пришел к вам с большой просьбой.
— Спасибо, что обратились ко мне. Значит, вы считаете меня своим другом.
— Да, господин Ганделю.
— Дружба такого благородного человека, как вы, примиряет меня с Провидением. Говорите, в чем дело.
Андре рассказал старику простую и трогательную историю своей любви, затем подробно описал нынешнее положение дел.
— Что я могу для вас сделать? — спросил Ганделю.
— Позвольте мне передать руководство строительством кому-нибудь другому. Я буду участвовать в распределении работ и делать вид, что продолжаю ими заведовать. На самом же деле я буду выполнять обязанности простого художника. Это даст мне больше свободного времени для достижения моей цели и некоторые средства к существованию.
— Только и всего?
— Для меня это очень много.
— Делайте со стройкой, что хотите, — сказал старик. — В вашем распоряжении и я сам, и все мое имущество. Если бы вы были моим сыном!
Господин Ганделю достал платок и вытер набежавшие слезы.
Затем он подошел к окованному железом сундуку, открыл его, вынул толстую пачку банкнот и вложил их в руку Андре.
— Борьба, которую вы начинаете, потребует много денег. Возьмите, здесь двадцать тысяч франков. Вы вернете их, когда вам будет угодно.
— Благодарю вас, — пробормотал скульптор, — но…
— Берите, — перебил Ганделю. — И дайте мне возможность тоже обратиться к вам с просьбой. Для этого я и пригласил вас сюда. Садитесь…
Андре спрятал деньги в карман и сел, ожидая продолжения.
36Вернувшись в свое кресло, господин Ганделю закрыл лицо руками и долго молчал.
— Дорогой друг, — заговорил он наконец прерывающимся от волнения голосом, — вам известна причина моего горя…
— Да.
Андре не сомневался, что речь пойдет о Гастоне.
— Мой презренный шалопай…
— Он повзрослеет и исправится. Самый большой его недостаток — молодость.
Ганделю опустил руки и посмотрел Андре в глаза.
— Сын мой стар, — произнес несчастный отец. — Стар, как все пороки… Я несколько лет терпел его безобразия, но больше не могу. Он угрожает мне самоубийством? Этого я не боюсь: мальчишка чересчур малодушен… Но мое честное имя он опозорит! И я не знаю, как этого избежать…