Милли Брэди меняет профессию - Джилл Мэнселл

Чувство вины смешивалось с чувством облегчения. Это был непростой ответ. Он не хотел испытывать к кому-нибудь такие чувства, но ничего не мог с этим поделать.

Водитель закурил, а они все стояли рядом на мостовой и смотрели друг другу в глаза.

— Боже, уже поздно, — дрожа, сказала Милли. — Два часа ночи.

Ему ужасно хотелось поцеловать ее, но он знал, что этого делать нельзя. Это было несправедливо по отношению к Милли. Он знал, чего ему еще хотелось, но это было бы тоже несправедливо.

Вместо этого, улыбнувшись, он произнес:

— Спасибо, что спасла меня сегодня вечером.

— Пожалуйста.

Она дрожала то ли от холода, то ли от волнения. Хью не мог определить. Уходить не хотелось.

Но надо.

— Я даже получил удовольствие от вечера, хотя совсем этого не ожидал.

— Я тоже. — Милли состроила физиономию. — Если не считать момента, когда мы натолкнулись на маму.

— И момента, когда ты назвала меня прихотью.

Боже, что я делаю? Зачем я это говорю? Я хочу услышать от нее, что это неправда?

— Я люблю это слово, — сообщила Милли. — Вообще-то, это одно из моих самых любимых слов. — Она медленно повторила: — Прихоть.

Хью кивнул.

— А мне нравится «выхухоль».

— А мне «тетраэдр».

— Оберег.

— Лапсанг. — Она как будто пробовала звуки на вкус.

— Йодлер.

— Фанданго. Хотя, — призналась Милли, — я не знаю, что это значит.

Она улыбалась и все еще дрожала, немного запинаясь на некоторых словах. Хью тоже дрожал; вот опять, снова это происходило, то, что уже было на пляже. Опять что-то неуловимое, сокровенное; между ними пробегали искры. Так на него действовала Милли. Он этого не хотел, но это происходило. От этого было невозможно укрыться.

Ему очень нравилось слово «тестостерон», но вряд ли стоило это произносить вслух.

Он не должен поддаваться, не должен. Если его снова захлестнет чувство вины, как это было в прошлый раз, это будет конец. Он возненавидит себя, а Милли, конечно, уже никогда его не простит.

Это не должно повториться.

Хью слегка наклонил голову, чтобы ему не бил в глаза свет фар приближающейся машины. Милли неверно расценила его движение, решив, очевидно, что он собирается ее поцеловать, и подставила ему щеку. Благопристойное прикосновение губами к щеке было очень мало похоже на то, чего ему хотелось на самом деле, но он знал, что не может рисковать, поэтому поступил пусть и неуклюже, но по-джентльменски. Легкое прикосновение в двух дюймах от уголка ее рта.

Испытывая взаимное притяжение, они молча смотрели друг на друга, тем временем мимо них проехала машина.

Милли прочистила горло и стала рыться в сумочке, ища ключи от входной двери.

— «Доппельгенгер» — красивое слово.

— Это немецкое слово. Так нечестно. — Малюсенькая мошка вилась перед ее лицом, и он нежно прогнал ее рукой. — Нельзя использовать иностранные слова. Иначе все закончится тем, что ты будешь перечислять виды макарон. «Паппарделла». «Кончилья». «Вермишель». Видишь? — Он пожал плечами. — У этих итальянцев все самые лучшие слова. Кто может соревноваться с ними?

— «Вермишель» — это по-французски; значит «червячки».

Таксист уже выкурил сигарету и начал крутить настройку своего радиоприемника; он обнаружил какого-то печального местного диджея, с особым пристрастием к музыке кантри и вестернам. Сладкий голос начал выводить «Бу-у-удь рядом со своим му-у-ужчиной», и они оба подпрыгнули от этих звуков.

— Боже, теперь я точно ухожу.

Хью улыбнулся; она как-то сказала ему, что скорее завяжет свои кишки в узел, чем будет слушать кантри и вестерн.

— Дай мне знать, что будет с твоей мамой, — говорил Хью, пока Милли отпирала входную дверь.

Теперь их уже разделяли несколько шагов, и им было легче притворяться, что они только добрые друзья.

— Не беспокойся. — Милли помахала ему через плечо; он уже садился в такси. — Завтра с утра я ей выскажу все, что она заслуживает.

Лукас доехал до конца дороги и остановился. Других машин не было, но он все равно ждал на перекрестке, с возрастающим интересом наблюдая в зеркало заднего вида за тем, что происходит позади.

Никто лучше Лукаса не разбирался в «языке тела». Он лучше других умел толковать едва заметные, казалось бы незначительные, сигналы; это был особый талант, как умение идеально подавать мяч или способность рисовать, как Дега.

Сигналы, посылаемые участниками этой сцены на дороге около дома Милли, не были незначительными. Любой другой свидетель мог просто заключить, что это пара влюбленных, но Лукас был способен разобраться в этой ситуации гораздо глубже.

Он никогда не видел Милли такой, она была вся во власти эмоций, и он очень сомневался, что ей доводилось испытывать такое прежде. Лукас узнал высокого блондина, с которым она была, — как-то несколько месяцев назад он натолкнулся на них в баре. Но тогда было похоже, что Милли сама мало была с ним знакома; между ними не было никакой интимной атмосферы. Еще Лукас вспомнил, что видел его на вечеринке у Орлы, но, он был в этом уверен, с другой девушкой. И он не помнил, чтобы они там общались с Милли.

Теперь же он мог безошибочно оценить ситуацию. Это было серьезно. Когда он проехал мимо, они, очевидно, не замечали ничего, кроме друг друга; воздух вокруг них буквально вибрировал от взаимного влечения. Если бы Лукас загудел, они бы не заметили. Если бы он вылез из машины и станцевал голым на капоте, они бы не обратили внимания.

Интересно, что Милли не упоминала об этом новом повороте в своей жизни.

Но больше всего Лукас был заинтригован тем, что они прощались друг с другом на пороге, вместо того чтобы довести вечер до логического конца.

Хотя было ясно, что им обоим хотелось это сделать.

В зеркало заднего вида Лукас видел, как Милли сделала шаг назад, а блондин сел в ожидавшее его такси. Лукас был слишком далеко, чтобы разглядеть выражение ее лица, но догадывался, что это не была традиционная улыбка, говорящая «уф, хорошо, что я от него отделалась».

В следующее мгновение такси отъехало, и Милли исчезла в дверях дома.

Действительно, очень интересно, подумал Лукас. Наконец-то Милли нашла мужчину, в которого она, без сомнения, безумно влюблена.

И по каким-то причинам он не мог провести с ней ночь.

Кроме того, она держала их отношения в тайне.

Так-так, подумал Лукас, с удовольствием вспоминая множество моментов, когда Милли, напустив на себя строгий вид, выговаривала ему по поводу его сексуальной жизни.

У него не оставалось сомнений. Новый мужчина Милли был женат.