Милли Брэди меняет профессию - Джилл Мэнселл

— Это потому, что ты пытаешься ничего не воображать, а не получается? И ты видишь, как вокруг ее морщинистого рта остается скорлупа, а желток стекает по ее волосатому подбородку?

Милли начала смеяться. Откуда он это знает?

— Точно! Ты тоже это представляешь?

— Конечно, — сказал Хью. — Каждый раз.

Ай-ай-ай.

Милли поняла, что этот момент она запомнит на всю жизнь. Она старалась сохранить его в сознании, как бабочку, пойманную в коробку. Все чувства были обострены; она чувствовала, как лезвия травы щекочут ей ноги, а теплый ночной бриз обвевает голые плечи. В темноте вырисовывались силуэты деревьев. Она слушала шорох листьев, крики шумной компании вдалеке, а еще дыхание Хью. Она чувствовала запах его лосьона после бритья и сладко-свежий запах только что скошенной травы. Его светлые волосы поблескивали, отражая лунный свет. Темные глаза стали — на какой-то момент — абсолютно серьезными, как будто он тоже понял, что происходит.

Тело Милли было подобно жужжащему сгустку энергии. Только теперь она в полной мере поняла, насколько влюблена в этого мужчину.

Полностью, абсолютно и безнадежно.

Не говоря уже о бессмысленности этого факта, потому что он ясно дал ей понять, что произошедшее больше никогда не повторится.

Не желая сопротивляться, Милли закрыла глаза. Возможно, она знала это и раньше, но теперь была совершенно уверена. Это было нечто гораздо большее, чем обычное физическое влечение, это было осознание того, что рядом человек, с которым у тебя полное взаимопонимание.

Она знала, что с этим мужчиной она могла бы прожить всю жизнь.

Это был он — Ее Единственный. Другого быть не должно.

И кого же благодарить за это открытие? Какую-то беззубую старую бабушку, которая любит сырые яйца?

— Слышишь? — спросил Хью, поворачивая голову.

О, не беспокойся, это мое сердце разбивается на миллиард кусочков.

— Если не ошибаюсь, — произнесла Милли, — это брачный крик крупнокрапчатого, длиннохвостого, краснокрылого дрозда-белобровика.

В этот момент, как по заказу, над головой, в кроне одного из деревьев, запела птица. Хью посмотрел на нее с жалостью.

— Кого я точно не выношу, так это умников. Если прислушаешься, думаю, ты поймешь, что это призывный крик мелкокрапчатого,длиннохвостого, краснокрылого дрозда-чернобровика.

— Знаешь что, — сказала Милли, — давай все равно его пристрелим. — Присмотревшись к темноте, она заметила какое-то движение. — Там кто-то есть.

— Да, слышу. Разговаривают двое. А теперь я их вижу, — добавил Хью, когда они проследовали по извилистой тропинке и подошли ближе. — Вон там, на скамейке.

Скамейка у самого выхода; чтобы выйти из парка, нужно было пройти мимо нее. Когда они приблизились, Милли увидела, что пара сплелась в довольно интимной позе.

— Надеюсь, они не занимаются сексом, — прошептала Милли.

Хью это позабавило, он прошептал ей в ответ:

— Почему же? Это ведь имбудет неудобно.

Да, болван, а мне будет завидно!

Они уже почти поравнялись со скамейкой; пара на ней целовалась — страстно... и громко.

— Фу, — пробормотала Милли. — Ненавижу, когда громко целуются.

— Они нас не видели. И не знают, что мы здесь. — Хью говорил полушепотом. — Иначе, уверен, они вели бы себя потише.

У Милли было искушение кашлянуть и прервать их полное страсти объятие. Хорошо, что это оказалось не более чем объятие, иначе сейчас они были бы на скамейке уже в горизонтальном положении.

Место было очень неудобное — ведь узкие деревянные доски не прогибались — а, судя по виду, парочку нельзя было назвать зелеными юнцами. Милли не могла разглядеть их лиц, но на мужчине были ботинки и брюки, которые никто моложе тридцати ни за что не согласился бы надеть, а отсюда можно было сделать вывод, что никто из женщин моложе тридцати не согласился бы выйти на люди с кавалером, одетым таким образом.

В следующее мгновение почти одновременно произошли два события. Мужчина, который почти лежал на женщине, перестал ее шумно целовать и у него появилась возможность издать стон страсти. Взяв ее лицо в руки, он темпераментно выдохнул:

— О боже, ты сводишь меня с ума...

— Меня сводит с ума, когда люди так говорят, — прошептал Хью на ухо Милли.

Но Милли его не слышала; она была в слишком глубоком шоке.

Конечно нет. Это же не может быть ее босс, верно? Тим Флитвуд? Голос очень похож, но это же невозможно, да?

Потому что, кроме всего прочего, женщина, лежащая под ним, абсолютно точно не была его женой — страшной Сильвией.

Через долю секунды туфля, болтавшаяся на ноге женщины, соскользнула и упала на землю. Это была элегантная светло-зеленая лодочка на золотой подкладке с кожаным бантиком на заднике.

Милли третий раз испытала шок. Туфля была размера три с половиной. Она это знала, потому что примеряла ее на прошлой неделе. Или, вернее, пыталась примерить. У Милли был пятый размер, поэтому туфля не налезала.

— Дорогой, ты сейчас такой страшный, — поразила своим обычным отсутствием такта владелица новых дорогих туфель.

Милли закрыла глаза, но было слишком поздно: она узнала ногу в тонком чулке, не говоря уже о туфлях. Конечно, спутать эту ногу с другой было трудно, равно как и руки, которые погрузились в волосы Тима Флитвуда (правда, «погрузились» — это громко сказано, потому что волос у него на голове было не слишком много).

Но главной приметой и решающей уликой были драгоценности. Эти кольца, браслет, изящные золотые часики.

ГЛАВА 49

— В чем там было дело? — спросил Хью через тридцать секунд. Он потирал руку в которую ногти Милли впились так сильно, что оставили отчетливые отметины. Еще минуту назад они размеренным шагом шли по парку; и вдруг она схватила его за руку и с нечеловеческой силой практически вытащила его за ворота.

Милли не отвечала. Казалось, она не замечала, что происходит вокруг, она быстро устремилась прочь от этого места; спина ее была напряжена, руки крепко прижаты к груди. Стараясь догнать ее, Хью удивлялся скорости, которую она развила.

— Милли! Остановись на минуту. Объясни, что происходит.

Когда она обернулась и посмотрела на него, он увидел, какое бледное у нее лицо.

— Я не могу тебе сказать.

— Ты должна.

Она была в таком плачевном состоянии, что сердце его сжалось от сочувствия. Ему хотелось защитить Милли от всего, что причиняет ей боль. Обнять ее и все уладить. Мысль, что кто-то ее обижает, была ему невыносима.

Как будто он сам мало ее обидел.