Политическая история Римской империи - Циркин Юлий Беркович

Подобные процессы вели к постепенной замене родовых объединений территориальными. В Галлии они возникали на месте прежних поселков, часто укрепленных (oppida). Многие такие поселки спускались с гор на равнину, иногда становясь городами, порой довольно крупными, как Августодун, во многих случаях превращаясь в сельские поселения, как это произошло с мелкими поселками вокруг г. Немавса в Нарбонской Галлии.

Все это усиливало классовое расслоение. Люди из низов «отламывались» от старых установлений и форм жизни, превращаясь в рабов, а затем в вольноотпущенников, ремесленников и горнорабочих. От прежних институтов и образа жизни отходили и представители знати. Некоторые из них, разбогатев и сделав карьеру, становились римскими всадниками и даже сенаторами. А потомки переселенцев даже добирались до трона, как Траян и Адриан из Италики и Антонин Пий из Немавса.

Большую роль в этом процессе сыграли гражданская война 68–69 гг. и последующие реформы Веспасиана. В ходе этой войны потерпела поражение староримская аристократия, столь активно сопротивлявшаяся вхождению провинциальной знати в имперскую элиту. Против провинциалов выступал и римский плебс, зараженный всеми предрассудками господствовавшего народа, но и он, активно поддержав Вителлия, был разгромлен. Все это расчистило для Веспасиана политическое поле деятельности, дав ему возможность активно вести курс на включение провинций в общую социально-политическую ткань Империи, в результате чего римско-италийские сенаторы стали все более растворяться среди выходцев из провинций. Хотя италийские сенаторы и продолжали сохранять большинство, число провинциалов в сенате все более увеличивалось. Так, при Траяне из 153 сенаторов, происхождение которых известно, 27 (17 %) составляли выходцы из Испании и 11 (7 %) — из Галлии. Затем в сенате появляются уроженцы африканских провинций. Если при Траяне они составляли 5,8 % известных нам провинциальных сенаторов, то при Коммоде — уже 31,4 %. Подобная пропорция свойственна и всадникам, занимавшим посты в имперской администрации. Конечно, эти цифры надо принимать с оговоркой, но они все же дают представление об относительной роли провинциальной элиты в правящих кругах империи.

Может быть, относительно меньшая вовлеченность галлов в имперскую элиту объясняется тем, что в I в., когда после двухсот лет непрерывных войн в Испании было уже спокойно и значительных войн не происходило на африканской земле, в Галлии не раз вспыхивали восстания. Во главе их стояли местные аристократы, обычно имевшие римское гражданство. Репрессии после подавления восстаний подкосили какую-то часть знати. В надписях богатых галлов II в. редки люди, носившие гордые имена Юлиев и Клавдиев, какие были характерны для тех, кто получил гражданство от Цезаря и первых императоров. Их место заняли, вероятно, «новые люди», в меньшей степени вовлекшиеся в имперскую элиту.

Оставшиеся на месте аристократы занимали ведущее положение в своих общинах. Некоторые из них становились даже членами нескольких общин и везде занимали высокие посты. Кое-кому удавалось пробиться и на место жреца-фламина провинции или даже Трех Галлий. Такие люди носили уже чисто римские имена и не хотели подчеркивать свое происхождение. Так, главы родовых общин испанского племени зелов звались Люций Домиций Силон и Люций Флавий Север; некий испанец Юлий Патерн был сыном Кантабра, но сам имени Кантабр уже не носил; сын галла Гая Юлия Отуанена имел чисто римское имя Гай Юлий Руф.

Велика была роль гражданской политики. Распространение римского и латинского гражданства вело к перестройке управления общинами, к установлению более или менее единообразных норм римского права, к унификации местного и пришлого населения.

Итак, романизация привела к распаду старого общества и замене его античным. В западноевропейских провинциях до римского завоевания существовали лишь отдельные очаги классового общества и государственности, преимущественно в виде финикийских и греческих колоний. Основная часть населения этих провинций жила родовым строем, хотя во многих случаях уже на весьма развитой его стадии, накануне возникновения государства. Так что переход к государственности и рабовладельческому строю, по сути, как говорилось выше, аналогичный архаической революции в Греции и борьбе патрициев и плебеев в Риме, произошел у них в рамках римского государства. В результате местная знать вошла в правящую элиту Империи, а рядовое население пополнило ряды рабов, крестьян, ремесленников, трудившихся уже в новых условиях. Под влиянием победившего народа туземное общество приняло римские формы.

Романизация, однако, не была единообразной на различных территориях и в разное время. Взаимоотношения различных факторов определяли ход, темп и результаты ее в разных местах. Большую роль при этом играла италийская иммиграция.

Италийские крестьяне устремлялись в провинции, гонимые росшим обезземеливанием, а также желанием стать гражданами «первого сорта», чего они не могли добиться на родине. Эмигрировали они, естественно, в места, которые были им известны своими богатствами, особенно плодородием почвы, и были им более привычны по природным условиям. Такими районами стали земли Южной и Восточной Испании и Южной Галлии и в меньшей степени провинции Африки. Здесь довольно скоро появилось много италийских переселенцев. К концу республиканской эпохи на юге и востоке Испании иммигранты составляли не менее 10 % населения. Учитывая активную роль этой «десятой», надо признать, что она оказывала значительное влияние на местное население.

Важным было не только присутствие италийских иммигрантов, но и их взаимодействие с местным населением. Города Южной и Восточной Испании и Южной Галлии населяли и италики, и аборигены. И если сначала они обитали в разных городских районах, то скоро слились. В таких крупных городах, как Кордуба в Бетике, Новый Карфаген в Тарраконской Испании, Карфаген в Африке или Нарбон в одноименной Галлии, и среди городской верхушки, и в низах были представлены обе группы населения. И те и другие входили в одни и те же ремесленные коллегии и иные объединения. И вне городов многие сельские общины состояли как из местных жителей, так и из переселенцев и их потомков. Здесь возникали приблизительно одинаковые экономические условия, а с распространением гражданства исчезали и юридические различия. Включение иммигрантов и местных жителей в одни и те же организации способствовало быстрой и полной романизации последних. В Южной Галлии сохранялось больше сельских поселков только с местным населением, но они, располагаясь вокруг сравнительно крупных римских или романизованных городов, вовлекались в их орбиту и тоже основательно романизовывались.

Так возникла обширная романизованная зона, охватывавшая Бетику, восточную часть Тарраконской Испании, Нарбонскую Галлию, прилегавшие к ней районы Лугдунской Галлии и Аквитании, а также провинцию Африку. О Нарбонской Галлии в 70-х гг. I в. Плиний писал, что она «обработкой земли, достоинством мужей и нравов, обилием богатства… скорее подобна Италии, чем провинции». То же самое с полным правом можно сказать о востоке и юге Испании. Здесь местное население было практически полностью включено в социальную и политическую систему Римской империи. В Южной и Восточной Испании исчезли местные структуры, была ликвидирована система «народов», т. е. старых этнических единиц, и основными ячейками экономической, общественной, административной и культурной жизни стали города римского типа. Даже старые финикийские и греческие колонии превратились в обычные римские провинциальные города. В Южной Галлии еще сохранялись civitates, соответствовавшие старым племенным объединениям. Но уже в I в. и здесь значение города — центра такой общины было настолько велико, что сама «община» отступает на задний план. Тот же Плиний перечисляет в Нарбонской Галлии именно города, а названия civitates выступают у него лишь как определения местонахождения того или иного города. Такие «общины» превращаются в территориальные подразделения провинции.