Россия. Век XX-й (1939-1964) - Вадим Кожинов

Пастернак же, несмотря на то, что он считал Революцию неизбежным и даже естественным итогом предшествующей истории России, вместе с тем не отказывался в своем романе и от этой предшествующей истории своей страны[554], — с чем не могло согласиться абсолютное большинство советских писателей (не говоря уже о том, что отвергнутый для опубликования редакцией «Нового мира» роман Борис Леонидович передал в «буржуазное» издательство).

Поэтому даже считавшиеся более или менее «демократическими» писатели беспощадно осудили своего коллегу и письменно, и устно, и даже жестом (поднимая руки на собрании за исключение Бориса Леонидовича из Союза писателей); среди них — В. Дудинцев, В. Инбер, В. Катаев, Л. Мартынов, В. Панова, И. Сельвинский, Б. Слуцкий, А. Твардовский, В. Шкловский… (Р. Орлова, как она сама сообщает, еще не была в 1958-м членом СП, но есть основания полагать, что она оказалась бы заодно с перечисленными).

Это показывает сугубую ограниченность «демократизма» хрущевской поры, но гораздо важнее увидеть в эпизоде с пастернаковским романом другую сторону дела, отмеченную той же Р. Орловой: «дореволюционное» бытие и сознание России представали в ее глазах как «чужое», «чуждое». В дальнейшем я буду стремиться показать, что в этой «отчужденности» своего рода ключ к пониманию всей послереволюционной истории страны — вплоть до сего дня. И в годы хрущевского правления отчужденность от многовековой России значительно усугубилась.

В 1936 году, как было показано выше, мыслителю-эмигранту Георгию Федотову представлялось, что в результате различных «контрреволюционных» акций, начавшихся в СССР на рубеже 1934–1935 годов, Россия «воскресает» после грандиозного революционного катаклизма. В этом заключалась известная доля истины, и (о чем уже подробно говорилось) если бы не совершился определенный поворот в таком направлении, Отечественная война могла бы закончиться иначе (и, в частности, не обрела бы само свое название…). Как и в других случаях, я отнюдь не имею в виду «альтернативное» мышление об истории: во второй половине 1930-х годов происходило именно то, что происходило, и вообще история (как уже отмечалось) несет в себе свой объективный смысл — более весомый, чем любые наши субъективные мысли о ней…

Но после Победы, когда СССР закономерно стал «вождем» целого «соцлагеря», уже невозможно было делать основной упор на собственной, «национальной», истории (выше шла речь о том, что в наиболее «самостоятельной» из стран соцлагеря, Югославии, этого рода тенденции в жизни СССР вызывали в 1947–1948 годах открытое возмущение)[555].

Что же касается хрущевского периода, в продолжение его осуществляется многосторонняя реанимация революционных духа и буквы, время с середины 1930-х до смерти Сталина подвергается самому резкому осуждению, и разрыв с предреволюционной историей становится намного более глубоким. Это с очевидностью выразилось в происходивших в хрущевские годы своего рода второй коллективизации деревни, новой и весьма жесткой атаке на Церковь, резком расширении коммунистической пропаганды и т. д.

Выше говорилось о нынешнем восхвалении Хрущева за те или иные его действия. Но в последнее время был опубликован ряд воспоминаний людей из ближайшего его окружения, которые оценивают роль Никиты Сергеевича весьма и весьма негативно. Правда, есть основания предполагать, что на оценки некоторых из таких авторов повлияло личное недовольство Хрущевым, ибо они по его воле снимались с высоких должностей (а в то время подобные случаи очень многочисленны) или вообще подвергались гонениям (как, например, В.М. Молотов или Д.Т. Шепилов).

Но вот мемуары под заглавием «В годы руководства Н.С. Хрущева», принадлежащие многоопытному В.Н. Новикову, который занял пост зам. наркома вооружения СССР еще в 1941 году, а в 1960-1963-м был заместителем председателя Совета Министров СССР — то есть Хрущева — председателем Госплана СССР и представителем СССР в СЭВ; правда, в 1963-м году он был «понижен» до министра — председателя Комиссии по внешнеэкономическим вопросам, но это не являлось серьезной опалой, могущей вызвать тяжкую обиду.

Владимир Николаевич утверждал, что «государственная машина, раскрученная до 1953 г., продолжала работать и двигалась в основном вперед независимо от того, кто где сидел. Мне даже представляется, что если бы тогда „там“ вообще никого не было, страна продолжала бы существовать и развиваться по линии, намеченной ранее».

Но, констатирует В.Н. Новиков, «стремление к реорганизациям у Хрущева проявилось почти с самого начала его деятельности… Никак нельзя написать, будто все предложения Хрущева были дурными, как тщатся доказать некоторые его ненавистники. Были и явно разумные».

Вместе с тем, давая конкретные характеристики хрущевских «реорганизаций», его бывший заместитель оценивает их достаточно противоречиво. «Одним из крупных шагов в промышленности, — напоминает он, — стало тогда (в 1957 году. — В.К.) решение о создании совнархозов и ликвидации в связи с этим промышленных министерств… Хрущев видел в этой форме приближение местных партийных и советских органов к управлению промышленностью… Если говорить о деятельности совнархозов, то можно сказать, что на первом этапе они сделали немало хорошего. Ошибка же заключалась в том, что систему управления промышленностью подстроили к существовавшей системе организации парторганов… Соблюдался принцип: обком КПСС — совнархоз».

Но едва ли можно говорить в данном случае об «ошибке»; выше было показано, что власть стала перемещаться из государства в партию, и результат, который В.Н. Новиков считает «ошибкой», был всецело закономерен. Не менее существенно, что введение совнархозов (советов народного хозяйства) являлось тем «возвратом» к революционной эпохе, который вообще типичен для хрущевского времени (совнархозы играли руководящую роль с декабря 1917-го до марта 1932 года, когда их функции были целиком переданы наркоматам).

В.Н. Новиков утверждает, что введение совнархозов явилось одной из причин антихрущевской оппозиции, что именно тогда (в 1957-м) «сложилась так называемая антипартийная[556] группа… Более молодые члены и кандидаты в члены Политбюро (точнее, Президиума. — В.К.) высказывались за Хрущева, „старая гвардия“ (Молотов, Маленков, Каганович, некоторые иные…) выступила против…»

Как известно, совнархозы были ликвидированы вскоре после «свержения» Хрущева, в 1965 году. Но В.Н. Новиков пишет: «Я отвергаю мнение тех лиц, тоже работавших в ту пору на достаточно высоких постах, кто сегодня пишет о ненужности совнархозов… Поначалу (повторюсь) от совнархозов был большой толк. Хуже пошло дело, когда начали проявляться волюнтаристские методы при решении различных вопросов хозяйства страны. С течением времени такого типа решения становились все более частыми»[557] и т. д.

В последнее время появилось немало сочинений, в которых Хрущева обвиняют в «развале», «подрыве» и т. п. созданной ранее мощной государственной системы социализма, притом — что вообще-то парадоксально — обвинения этого типа исходят из уст «левых» («левых» в том истинном значении сего слова, которое стало очевидным лишь в наши дни) идеологов. Но, во-первых, глубокая суть «хрущевских» реорганизаций основывалась на состоянии страны в целом — в частности, на устремленности той — чрезвычайно многочисленной (около трети от всего населения, включая детей и стариков) — молодежи, о которой шла речь выше; приписывание определяющей роли Никите Сергеевичу — все тот же «культ». А, во-вторых, уместно ли говорить о «развале» в свете тогдашних достижений?

Конечно, — технологический фундамент страны был заложен еще до 1953 года, но то, что воздвигалось на нем позднее, поистине грандиозно: 27 июня 1954-го — пуск первой в истории мира АЭС; 4 октября 1957-го — запуск первого в мире спутника и спуск на воду опять-таки первого в мире атомного ледокола; 14 октября 1959-го — первое прилунение межпланетной станции; 12 апреля 1961-го — первый человек в космосе; 12 октября 1964 (кстати, за два дня до «свержения» Хрущева) — начало полета трехместного космического корабля и т. д.

Напомню еще, что с 1954-го по 1964 год производство электроэнергии увеличилось почти в 5 раз, добыча нефти — в 3,5 раза, выплавка стали — в 2 раза, производство цемента — в 3,2 раза и т. п. Словом, едва ли есть серьезные основания для полного отвержения хрущевских «реорганизаций» (хотя к 1964 году их потенциал, по-видимому, был исчерпан). Определенное высвобождение человеческой энергии из-под директивной опеки всевластных министерств дало плоды, и это было своего рода возвратом (разумеется, не буквальным, а только являющим собой аналогию) ко времени движимого «революционным» энтузиазмом восстановления и, затем, интенсивного роста промышленности в конце 1920 — начале 1930-х годов, — когда и действовали совнархозы (восстановленные в 1957-м).