На доблесть и на славу - Владимир Павлович Бутенко

ее расположения. Был дан приказ – и бойцы крушили зимнюю землю, вгрызались вглубь, ожидая бой. «Сашок» тоже пытался помогать, колупал саперной лопаткой и назидательно покрикивал:

– Копать в полный профиль! Глубже окоп – дольше жизнь.

И всем было неловко за его мальчишескую прыть и глупость.

Ждали немцев утром. В боевой готовности находились весь день. Он выдался промозглый и ветреный. Обвисло-рыхлое небо, заваленное тучами, удерживало вокруг – над холмами и какими-то мелкими, кусочными полями, над деревушкой Гебельяроши, в подгоризонтном, заснеженном пространстве – траурный полусвет. Привычное на фронте состояние бездейственного ожидания рождало надежду, что немцы предпримут наступление на другом участке фронта. Однако под вечер, там, где серой извилиной обозначались виноградники, показались три грязно-серых немецких танкетки. Они петляюче выкарабкались на взгорок. Серебристой искрой блеснул окуляр бинокля. Разведчики изучали позиции казаков. Постояв, танкетки развернулись и – игрушечно-маленькие и крадливые – поволоклись вдоль линии обороны. Пушкари, дав залп, грозя попаданием, отпугнули их.

За сутки прижились на этом случайном рубеже. Кухонная команда являлась с термосами, кормила пловом и не скупилась на сладкий наваристый чай. Расщедрился старшина даже на лишнюю пайку табака, на боевые «сто грамм». Поднимали дух казаков и письменным обращением Толбухина, в котором генерал призывал: «Стоять насмерть, не пустить противника к Будапешту. Средств у нас для этого достаточно». По своему опыту Яков знал, что чрезмерная заботливость командования и пламенные слова предшествовали кровопролитным сражениям. Привыкший вместе со всеми терпеливо сносить тяготы фронта, Яков в эти дни ощущал некий внутренний надлом, необоримое волнение. Недавние январские бои унесли жизни многих товарищей. Он хоронил их почти каждый день, прощался с палящим душу недоумением: почему смерть избрала именно этого казака, этого человека? А если и его так… Всевластным порывом душу захватила тоска по родным и дому, жившая до этого как будто подспудно. И чем ближе ощущал он тиски опасности, тем сильней тянуло на хутор…

Ночью послышались с юга раздергано-хаотичные гулы. Эскадронцы не покидали окопов. Похаживали по длинной траншее, имеющей ход сообщения к ложбине, где находился командный пункт. В отдалении таились коноводы с лошадьми. Порой улавливал слух тревожное ржание.

Досаждал холод, клоня ко сну. Яков сам не заметил, как прикорнул на ящике с патронами. Прижался спиной к стенке окопа, – уснул мгновенно… Побежала перед глазами синяя вода реки, потом увидел он деда Тихона, граблями стягивающего свежескошенную траву, а дальше на берегу – отца, стригущего косой солнечную леваду. Яков было шагнул к нему, но остановило женское пение. Высокий голос, – то ли матери, то ли Лидии, – звучал все ярче и нежней, хотя невозможно было разобрать слов. Вдруг грянул хор женщин – божественная мелодия взметнулась над степью, и Яков потрясенно заплакал, ощутив всю силу любви и красоты…

Танки взбугрились на краю поля поздним утром. Сквозь гулы канонады послышался накатный рокот десятков бронированных чудищ, усиленный лязгом гусениц. Они влеклись твердо и неостановимо, и по ладности боевого строя можно было предположить, что управляют ими опытные и отчаянные люди. Яков невольно глянул на укрытия артиллеристов. Была некая горькая несправедливость, что сабельников выдвинули вперед, обрекая первыми встречать танки. Первыми и – последними, если орудия умолкнут…

«Тигры», набирая скорость, рассредотачивались. Снежный покров перед ними был нетронуто чист, – позади длинными гадюками тянулись следы. На боковинах башен траурно стыли угластые кресты, окантованные черным. У Якова возникло ощущение, что по земле стелется грозовая туча, и вот-вот загремит и сверкнет молния.

Батареи молчали.

Танки и самоходки, примеряясь, на ходу поворачивали стволы.

Солнечный свет, выплеснувшись сквозь брешь туч, озарил поле, и от этого, как показалось, армада бронемашин придвинулась. И – сразу, оглушающе-слитно грянула артиллерия! Прямым попаданием был тотчас подожжен головной танк. Клубастый черный дым потянулся ввысь. Немцы ударили ответно! Качнулась земля. Пронеслись осколочные вихри. От множественных взрывов сгустился чад, и запахло по-чесночному едко. Перестрелка вскоре притихла. Танки начали утягиваться к дальней высотке.

Спустя полчаса, выверив позиции казаков, танки ринулись снова. И на беглый взгляд было ясно, что их значительно прибавилось. На этот раз батареи открыли заградительный огонь. Но кумулятивные снаряды, попадая в лобовую броню, отлетали огненными мячиками. И «тигры» неуязвимо мчали вперед, долбили по всей линии обороны, приблизившись к окопам уже метров на двести.

Спаренные выстрелы танковых пушек вздыбили землю бруствера. И не успела осесть пыль, как захлебисто зарокотали танковые пулеметы, – свинцовые струи вскинули фонтанчики рыжей земли, перемешанной с нитями корней и снегом. Яков упал на дно окопа, в кисельную грязь, слыша странный треск по брустверу, будто разрывали полотно. Смекнул – в землю вонзались пули.

Перед окопами вдруг сотрясающе гахнуло, мучительно заложив уши, и взвилось могучее пламя! Рев танка смолк, и Яков догадался, что он подбит. Траншея впереди была в сплошных завалах. А за его спиной кто-то поливал из автомата, бесполезно обцокивал броню «тигров» бронебойно-зажигательными, и раздавались зовущие крики раненых. Яков внаклон пробежал по траншее к Левшунову.

– Не стреляй! – крикнул издали. – Береги патроны!

Михаил, не отвечая, слал очереди, пока не опорожнил весь рожок. Яков схватил его за руку, – в упор бессмысленный тяжелый взгляд. Сержант не сразу признал бывшего взводного.

– Ты чего? – едва шевельнул побелевшими губами, вглядываясь в Якова.

– Наш окоп накрыли. Кто-то еще уцелел?! – спрашивал Яков, выискивая глазами за его спиной.

– Нет… Они были на том краю, со взводным, – глухо вымолвил Левшунов, снимая перчатку и отирая ей с лица разводы грязи. – Прямым попаданием… Мы одни с тобой!

– У меня только гранаты. А у тебя?

– Тоже…

Их окутало пластом дыма от горящего танка, – точно бы сгустился мрак. Грохот боя не смолкал. Надсадно лупили батареи, отзывались им округло-раскатистые выстрелы танков. Казаки, задыхаясь в чадной сумеречи, прятались в окопе. И без слов они хорошо понимали друг друга…

– Я слышал крики, когда бежал… Где раненые? – всполошился Яков.

– Это в соседнем эскадроне. Уже, думаю, помогать там некому.

Понизовый гул танка катился прямо к ним, к участку траншеи, не тронутому взрывами. Яков бросился к месту, откуда был виден незадымленный сектор поля. «Тигр» пер снизу, прямо по казачьим позициям, обваливая стенки окопов. А справа – по всему пространству, затянутому зыбким дымом, факелами полыхали подбитые артиллеристами танки.

В гаревой заволочи Яков и Левшунов ползком добрались до ближнего, догорающего. А тот, запахивающий окопы, не спешил. Обманно слабело чувство опасности, и Яков объяснял сержанту, каким образом будут атаковать. Невероятно, но водитель танка словно бы почуял что-то. Бронированная махина взяла в сторону, огибая горящий «тигр». Переползая, казаки прятались за обуглившимся остовом, выжидали, когда сократится расстояние. Немец будто