Много добра, мало зла. Китайская проза конца ХХ – начала ХХI века - Коллектив авторов

Лао Дао целился-целился, а потом опустил ружье. «Герой, Лао Лан, сукин ты сын, не боишься смерти, – надменно проговорил он. – А ежели так, мне и убивать тебя унижение одно. Попомни сегодняшний выстрел». И, забрав тело пса, удалился.

Пролетели три года. Лао Лан с Мэй До жили в любви и согласии, у них появились две дочки, а тут Мэй До снова понесла, десятый месяц уже, со дня на день должна родить.

В надежде, что она родит сына, Лао Лан с ног сбился, готовясь.

Он возвращался с охоты в горах, и на полпути ему сообщили добрую весть: родился пухленький сынок. Сам не свой от радости, он бросил добычу и со всех ног припустил домой. У ворот деревни его встретил нацеленный в него ствол ружья. Лао Дао поджидал там уже давно, исполненный прежней надменности. Лао Лан остановился, не зная, что сказать.

Лао Дао тоже молчал. Он потихоньку поднимал ружье, целясь в голову Лао Лана и не сводя с него вытаращенных, как у быка, глаз.

Тень от ружья понемногу удлинялась.

Лицо Лао Лана стало мало-помалу бледнеть, по нему заструился пот, капли повисали на подбородке и застывали под лучами солнца и легким ветерком поблескивающими крупицами соли.

Лао Дао не стрелял, но по-прежнему держал голову Лао Лана на мушке.

В глазах Лао Лана, на казалось бы исполненном твердости лице отразились метания в поиске спасительного выхода. И это не ускользнуло от острого взгляда Лао Дао.

Среди душевных терзаний Лао Лан услышал грохот выстрела, и с небес прямо перед ним упал белый журавль.

Брови Лао Дао взметнулись, он передернул плечами и, прищурив бычьи глаза, заговорил: «Мое ружье не стреляет по тем, кто ходит по земле. Почтенный Фэн, мать его, в ножах не смыслит, не дал ножичком воспользоваться, а то бы я тебя подрезал, сукин сын, недоносок и трус». – И ушел, даже не оглянувшись.

Лао Лан вернулся домой, чтобы глянуть на сына, вышел из ворот навстречу Лао Дао, и грудь его пронзил нож.

Лао Дао устроил ему пышные похороны и решил вырастить его сына, чтобы тот из волчонка стал волком, а потом померяться на ножах и с ним. Сын этот Старшой Лун и был.

Год спустя Лао Дао вместе с Мэй До, ее двумя дочерьми и сыном обосновался в Дуаньчжай.

В двенадцать лет Старшой Лун узнал от словоохотливых стариков в деревне, что Лао Дао ему не родной отец, и получил ответ на давно мучивший его вопрос: почему у двух старших сестер и у него самого фамилия Лун, а у пяти младших сестренок фамилия Ма?

Лао Дао ежедневно со всем тщанием учил Старшого Луна искусству ножа. Когда мальчику исполнилось четырнадцать, он упражнялся в том, чему его обучил Лао Дао, и ненароком выполнил прием, в котором было немало от блистательного мастерства Лао Лана. Он постиг искусство Лао Дао, но в нем проснулся и дух мастера ножевого боя, каким был его отец. Лао Дао глубоко вздохнул, но ничего не сказал.

«Отец», – обратился к нему Старшой Лун.

«Моего клинка тебе не превзойти», – сказал тот.

«Превзойду или нет, приемы-то твои», – ответил мальчик.

«Верно говоришь», – поразмыслив, согласился Лао Дао.

«Отец, – продолжал Старшой Лун, – по матушке мы родственники, но я уже разбираюсь, где добро, где зло. Родной отец родил меня, ты меня вырастил, так что на ножах с тобой состязаться мне никак не с руки».

«Я твоего родного отца убил», – сказал Лао Дао.

«Но твое мастерство тут ни при чем», – возразил мальчик.

«Верно», – согласился, подумав, Лао Дао.

«Вот если бы вы с матушкой родили брата, с ним мы могли бы померяться, когда вырастет».

Лао Дао надолго замолчал, но потом согласился.

Через три дня Старшой Лун вместе с двумя старшими сестрами решил вернуться на землю предков, покинул Дуаньчжай и перебрался в Хэйваньчжай.

Обустроив там сына, Лао Дао вернулся домой. Мэй До с пятью дочерьми сидели за столом и ужинали. Заграбастав женщину одной левой в охапку, он прошел с ней в дальнюю комнату, правой захлопнул дверь, швырнул Мэй До на кровать, набросился на нее и не успокоился, пока не довел до полуобморочного состояния.

Доказать, что он силен в постели, он доказал, но на следующий год снова родилась девочка.

Изругал он Мэй До в пух и прах: мол, ей больше по нраву Лао Лан, тому после двух дочек принесла-таки сына, а ему – шесть дочек и ни одного. Под конец поколотил ее так, что в деревне все попряталась. Вы мне оба нравитесь, заявила жена, но кто-то всегда первый, это уж судьба. То, что у тебя, Лао Дао, нет сыновей – тоже судьба, признал бы лучше, что на все воля Неба. Но тот в судьбу не верил. Мэй До даже предложила ему попытаться с другой женщиной, но он отказался, сказав, что ему нужен сын непременно от нее. Вся в синяках от побоев, Мэй До была вынуждена продолжить яростные упражнения с Лао Дао. Ясно, почему он так старается: если встретятся два мастера ножа, один из них точно не жилец, а их жажде мести и подавно несть конца, если только она не родит Лао Дао сына. Лишь поединок братьев сможет стать соревнованием, а не смертельной схваткой.

Но, как они ни старались, сын так и не родился. После появления на свет восьмой девочки всё стало настолько угнетать мужчину, что он старел день ото дня. Сорокалетний Лао Дао кручинился так, что аж виски поседели. Мэй До очень переживала, понимая, что его страдания с душевными не сравнить. Несколько раз она порывалась уговорить его оставить затею с поединком, но так и не решилась сказать об этом. В искусстве владения ножом Лао Дао первый, и все же для подтверждения этого нужен кто-то второй. Но чтобы непревзойденный мастер по ножам отрекся от своего деда – это потруднее, чем взобраться на небеса. Для нее все было яснее ясного, она все понимала, но смотреть, как муж чахнет день ото дня, было невыносимо. Она по-прежнему хотела предпринять с ним последнюю попытку, но Лао Дао уже не верил в успех и делить с ней постель больше не желал, как она к нему ни ластилась.

Как-то раз Мэй До стала тащить Лао Дао в постель особенно настойчиво. Он ни в какую, а она знай свое. Рассвирепев, тот набросился на нее с кулаками, и она с плачем убежала.

Лао Дао не стал и искать ее, сидел дома и пил вино.

Три дня спустя она вернулась. Пьяный Лао Дао лежал в постели. Она раздела его и оседлала.

Раньше он никогда снизу в нее не входил, и в ходе этой неистовой скачки несколько раз с громким воплем пытался оказаться наверху. Перевернуться-то он перевернулся, но прежде уже истек похожим на жидкую грязь семенем.

Через десять месяцев Мэй До родила сына, это и был Ма Девятый.

Лао Дао воспрянул духом и на радостях закатил пир на всю деревню.

В тот год Старшому Луну минуло восемнадцать. Как раз тогда войска восьми держав вошли в Пекин[72], и, он, исполнившись печали, с оставшимся от родного отца ножом за спиной мужественно отправился в одиночку спасать трон.

Об этом тут же прознал почтенный Фэн. Хворый, лежа в постели, он трижды воскликнул: «Герой!» Несмотря на годы и слабое здоровье он вместе с младшим старостой Сяо Фэном провел в седле три дня, нагнал Старшого Луна на реке Юаньцзян, что на границе с уездом Таоюань, и, выразив свои пылкие чувства в слезах простился с ним.

По возвращении почтенному Фэну уже было не совладать с дряхлым телом. Перед кончиной ему ненадолго стало лучше, он с трудом поднялся, поклонился на север и из последних сил воскликнул: «О государь, в немощи подданные твои! К счастью, один добрый молодец выступил на твою защиту». – И рухнул ничком на землю.

Сяо Фэн бросился поднимать его, но старик уже не дышал. Как все и ожидали, новым старостой стал Сяо Фэн.

Зимой того года, когда Ма Девятому исполнилось двенадцать, шли обильные снегопады. На тропинке, что вела к Дуаньчжай, показались скачущие во весь опор всадники. Из-под копыт десятка лошадей летеди ошметки снега, и на фоне заснеженной дороги издалека выделялся черный плащ мчавшегося впереди всадника на вороном коне.

Ма Девятый как раз в это время с ватагой детворы возился на околице в снегу. Конные промчались мимо. У стоявшего по-над водой дома Ма Девятого они натянули поводья, и шедший первым вороной со ржанием вздыбил белоснежные копыта. Верзила всадник легко спешился, бросился на колени в снег и громко воскликнул: «Отец, мать!»

Лао Дао был при последнем издыхании, но заслышав ржание коней, с трудом разлепил глаза и рывком сел на постели.

Из дверей метнулась Мэй До. Она с плачем обняла сына после почти десяти с лишним лет разлуки, а потом потянула в дом. Охваченный любопытством Ма Девятый подбежал посмотреть, в чем дело, и, поняв, что вернулся старший брат, опрометью бросился вслед.

В доме Мэй До подтолкнула Старшого Луна к постели Лао Дао: «Быстро на колени перед отцом».

«Отец!» – торопливо повиновался тот.

Лицо Лао Дао порозовело, но он не промолвил ни слова, дав Мэй До знак вывести Ма Девятого. Та указала мальчику на Луна: «Ну же, поприветствуй старшего брата».

Ма Девятый собрался было так и сделать, но, встретив свирепый взгляд, струхнул и спрятался за Мэй До, которой ничего не оставалось, как только вывести его.