Верховная королева - Мэрион Брэдли

– Много лет минуло с тех пор, это ты правду сказала, сестрица, а ведь мир меняется с каждым годом. Думается мне, время сих обрядов прошло, кроме как, может статься, для тех, что живут плодами полей и нив и вынуждены просить благословения Богини… Так говорит Талиесин, и спорить с ним я не стану. Но, полагаю я, эти древние ритуалы ни к чему таким, как мы, жителям городов и замков, слышавшим слово Христово. – Артур поднял чашу с вином, осушил ее и с пьяным напором возгласил:

– Господь, дай нам всего, чего мы желаем… всего, что вправе мы получить… дабы не взывать нам к древним богам, верно, Ланс?

Прежде чем ответить, Ланселет на миг задержал взгляд на королеве:

– Кто из нас имеет все, чего желает, король мой? Ни один властелин и ни один бог такого не дарует.

– А я хочу, чтоб мои… мои п-подданные имели все, что им надобно, – повторил Артур, еле ворочая языком. – Вот и королева моя того же хочет, раз устроила здесь для нас маленький такой Бел… Белтайн…

– Артур, – мягко укорила Моргейна, – ты пьян.

– И что с того? – воинственно осведомился король. – На моем собственном пиру, у моего собственного оч… очага; а зачем, спрашивается, я столько лет сражался с саксами? Да чтоб сидеть за моим Круглым Столом и наслаждаться ми… миром, и добрым элем и вином, и сладкой музыкой… а куда подевался Кевин Арфист? Или на моем пиру музыки уже и не дождаться?

– Ручаюсь, он отправился на Драконий остров поклониться Богине у ее костров и сыграть там на арфе, – со смехом откликнулся Ланселет.

– Так это ж… измена, – заплетающимся языком проговорил Артур. – Вот вам еще причина запретить костры Белтайна: чтоб у меня тут музыка была…

– Ты не можешь распоряжаться чужой совестью, брат мой, – беззаботно рассмеявшись, обронила Моргейна. – Кевин – друид и вправе посвящать свою музыку своим собственным богам, коли захочет. – Молодая женщина подперла голову рукой; ну ни дать ни взять кошка, слизывающая с усов сливки, подумала про себя Гвенвифар. – Но, сдается мне, он уже отметил Белтайн на свой лад; и, конечно же, сейчас мирно спит в своей постели, ибо здесь все перепились настолько, что не отличат его игру от моей и от Гавейновых визгливых волынок! Вы смотрите, он даже во сне музыку Лотиана наигрывает! – добавила Моргейна: спящий Гавейн только что огласил зал особенно сиплым всхрапыванием. Молодая женщина поманила рукою одного из дворецких, и тот, склонившись над рыцарем, уговорил его подняться на ноги. Гавейн неуверенно поклонился Артуру и, пошатываясь, вышел из зала.

Ланселет поднял чашу – и осушил ее до дна.

– Думаю, с меня тоже хватит музыки и пиршеств… выехал я еще до рассвета, чтобы успеть на сегодняшний турнир, и вскорости, наверное, попрошу дозволения пойти спать, Артур. – Гвенвифар поняла, что он пьян, лишь по случайно проскочившей вольности: прилюдно Ланселет неизменно обращался к Артуру с официальным «лорд мой» или «мой король» и лишь наедине называл его кузеном или просто Артуром.

Однако сейчас, когда пир близился к концу и лишь несколько сотрапезников еще сохраняли трезвую голову, никто ничего не заметил: с тем же успехом они могли бы беседовать наедине. Артур даже не потрудился ответить; он бессильно развалился на сиденье и полузакрыл глаза. Ну что ж, подумала Гвенвифар, он же сам сказал: это – его пир, и его домашний очаг, а если мужчина уже и не вправе напиться в собственном доме, так зачем, спрашивается, было воевать столько лет?

А если нынче ночью Артур окажется слишком пьян, чтобы разделить с нею ложе… Гвенвифар ощущала легкое прикосновение ленты к шее, и подвешенный к ней талисман – такой тяжелый, и грудь жжет словно огнем… «Это же Белтайн; неужто он даже ради праздника не мог трезвым остаться? Кабы его пригласили на один из этих древних языческих пиров, уж он бы о том не забыл, – думала про себя королева, и щеки ее пылали от мыслей столь нескромных. Наверное, я тоже пьяна». Гвенвифар сердито оглянулась на Моргейну: спокойная, невозмутимая, она теребила ленточки на своей арфе. И с чего это она так улыбается?

Ланселет нагнулся к королеве.

– Сдается мне, лорд наш и король тоже устал от вина и веселья, королева моя. Отпусти слуг и соратников, госпожа, а я отыщу Артурова дворецкого, чтобы помог ему дойти до кровати.

И рыцарь поднялся от стола. Гвенвифар видела, что и он тоже пьян, однако на нем это почти не сказывалось; вот только двигался он чуть более выверенно, чем обычно. Королева принялась обходить гостей, желая им доброй ночи и чувствуя, что перед глазами у нее все плывет и на ногах она стоит нетвердо. Моргейна по-прежнему загадочно улыбалась, и в ушах королевы вновь зазвучали слова проклятой колдуньи: «Не пытайся винить меня, Гвенвифар, если амулет подействует не так, как ты рассчитываешь…»

Ланселет, протолкавшись сквозь поток гостей, хлынувший за двери, возвратился к королеве.

– Никак не могу отыскать слугу нашего господина… в кухне говорят, все отправились на Драконий остров, к кострам… А Гавейн еще здесь, или хотя бы Балан? Только у этих двоих и хватит силы донести лорда нашего и короля до постели…

– Гавейн слишком пьян, чтобы себя самого донести, – возразила Гвенвифар, – а Балана я и вовсе не видела. А вот ты его точно не дотащишь, он тебя выше, да и тяжелее…

– И все-таки придется попробовать, – со смехом промолвил Ланселет, склоняясь над Артуром.

– Ну же, кузен… Гвидион! В постель тебя нести некому, так что обопрись-ка лучше на мою руку. Ну, давай, поднимайся… вот и славно, – настаивал Ланселет, увещевая короля, точно ребенка. А ведь Ланселет и сам не то чтобы твердо на ногах держится, отметила про себя Гвенвифар, идя вслед за мужчинами… да и она тоже, если на то пошло… отличное зрелище, то-то слуги бы позабавились, будь они трезвы настолько, чтобы заметить. Верховный король, Верховная королева и королевский конюший, пошатываясь, бредут в спальню в канун праздника Белтайн, и все трое настолько пьяны, что и на ногах не стоят…

Но, перешагнув с помощью Ланселета через порог своих покоев, Артур слегка протрезвел; он подошел к стоящему в углу кувшину для умывания, плеснул водою себе в лицо и жадно отпил.

– Спасибо тебе, кузен, – промолвил он, по-прежнему с трудом ворочая языком. – Нам с женой воистину есть за что благодарить тебя, и ведомо мне, что ты всей душой любишь нас обоих…

– И Господь мне в том свидетель, – отозвался Ланселет, глядя на Гвенвифар едва ли не с отчаянием. – Не пойти ли мне отыскать кого-нибудь из твоих слуг, кузен?

– Нет, задержись на минуту, – попросил Артур. – Мне надо кое-что сказать тебе, а если у меня недостанет храбрости сейчас, во хмелю, то трезвым я точно этого не выговорю. Гвен, ты ведь сумеешь обойтись без своих женщин? Не хочу я, чтобы болтливые языки разнесли это все за пределами спальни. Ланселет, пойди сюда и сядь рядом, – и, опустившись на край кровати, король протянул руку другу. – И ты тоже, радость моя… а теперь слушайте меня оба. Гвенвифар бездетна… и думаете, я не вижу, как вы друг на друга смотрите? Однажды я уже говорил об этом с Гвен, но она такая скромница и так набожна, она и слушать меня не стала. Однако ж теперь, в канун Белтайна, когда все живое на этой земле словно кричит о плодородии и размножении… да как же мне это сказать-то? У саксов есть одно древнее присловье: друг – это тот, кому ты готов ссудить любимую жену и любимый меч.