Прекрасность жизни. Роман-газета. - Евгений Попов

— Ты за нуждой сюда пришел или на меня рот разевать? — наконец-то обратился ко мне человек.

— За нуждой,— признался я.— Но послушайте...

— Нечего мне тебя слушать, пошел бы ты...— сказал человек, вытер руки о собственное махровое полотенце и ушел.

Вскоре и я покинул это заведение. Нельзя сказать, чтобы я уж совсем сгорал от любопытства. Мало ли кого встретишь в нашей чудной жизни. Но самолет все не пускали, и я пошел в ресторан. Там было пиво, но были заняты все места. Там я увидел чистюлю. У него за столиком было место. Но вышел уже строгий мужчина в черном пиджаке и громко сказал какому-то неопрятному старичку, торчащему в дверях:

— Аквилант Мефодьевич, я вас попрошу посторонних больше никого не пускать. Согласно постановления месткома, мы тут будем на законных основаниях гулять день рождения одного из наших товарищей...

И Аквилант попер меня к выходу, так что лишь тогда я был вынужден обратиться к этому человеку:

— Простите, здесь место у вас не занято?

— Не занято,— сказал он.

— Тогда я сяду? — сказал я.

— Садись, мое какое дело? — поморщился он.

Я и сел. Аквилант заворчал, но за двадцать копеек тут же успокоился.

— Не выпьете со мной? — спросил я чистюлю через некоторое время.

— Нет, спасибо,— сказал он.

— Может, все-таки выпьете? — настаивал я.

— Спасибо,— сказал он.— Я не выпью.

Я и выпил один. Я запил водку пивом, я немного растрогался и сказал ему так:

— Простите, но мне кажется, что вы видите во мне какого-то враждебного человека, не знаю почему. А я ведь могу показать вам паспорт и служебное удостоверение. Я служу младшим подметалой в Художественном фонде по линии народного творчества. Вот сейчас был здесь в командировке. Чего бы нам с вами маленько не поговорить — не выпить? Я ведь не урка какой и не наоборот!

А он в ответ улыбнулся, хмыкнул в густые рыжие усы и сказал задумчиво:

— Вы не подумайте, конечно, чего другого, гражданин, но я ведь вас совсем совершенно не знаю, кто вы есть, несмотря на ваши прекрасные документы. А не пью я с вами потому, что вполне возможно, вы и неплохой человек, но вот я однажды выпил с одним неизвестным мне прорабом по фамилии Усопших, и вот уже двадцать лет никому не верю.

— Двадцать лет! Это много! — вскричал я.

— Да, двадцать лет,— кивнул мой собеседник.— Я тогда был кудряв, молод, хорош собой. И сидел в таком же вот ресторане, но аэропорта поселка Селезнево. Ко мне подсел прораб Усопших и предложил мне выпить. Мы выпили. Он предложил мне выпить еще, но я отказался, объяснив, что не имею для этого активных денег, что все мелкие суммы мои предназначены для добирания до громадной стройки, где я хочу строить свою рабочую биографию согласно прекрасности жизни. Тогда прораб заявил, что все — ерунда, что я — настоящий парень, и мы стали пить за его счет.

— А проснулся я наутро под забором,— продолжил мой собеседник, поковыряв вилкой в сером шницеле.— Благо, что было тепло ночью, а то бы я, наверное, еще тогда ушел из жизни. Я сначала ничего не мог понять и думал, что запах этот потому, что рядом какая-нибудь сточная канава и валяется падаль. И я пошел по теневой стороне города, ибо началась страшная жара, и я всех прохожих спрашивал, где находится бюро по оргнабору рабочих, но все прохожие зажимали носы и бежали прочь. Я тогда сел в автобус и говорю какому-то мужику:

— Мужик, а мужик, дай мне шесть копеек заплатить.

А тот ко мне принюхался и гаркнул:

— А ну пошел отсюда, гаунюк!

И меня выкинули из автобуса. И только очнувшись на земле, я понял, какая со мной случилась беда.

— Это какая же беда? — спросил я.

— Да неужели непонятно? — просто и грустно сказал мой собеседник — Беда та, что я, выпив с незнакомым прорабом Усопших, обделался и упал под забор, около которого и проснулся.

— Ну и что дальше?

— Дальше то что я метался по городу, по июльской жаре, и меня отовсюду гнали. Я зашел в кафетерий скушать булочку — меня выгнали из кафетерия, я зашел узнать, чтоб мне в конце концов кого-нибудь найти или куда-нибудь уехать, а меня выгнали и оттуда. Я ходил везде, и меня... отовсюду везде меня гнали.

— Отовсюду?

— Отовсюду.

— Все?

— Все. И только вода приняла меня.

— Так вы что же это? Топились?

— Да. Я хотел утопиться,— вздохнув, признался человек.— Там течет такая речка Пуиг, и я добрался до нее топиться. Но лишь только река приняла меня, и я отплыл, и я погрузился, как я почувствовал, что невыразимое блаженство охватывает меня, смывая дерьмо с тела и скверну с души. И я раздумал топиться. Я вымылся, как дельфин, выполоскал штаны, трусы, носки и майку. И до самого вечера сушил их на прибрежных камнях. Потом я пошел и завербовался в Речной Флот матросом. Я теперь служу матросом, потому что я люблю воду и готов на нее молиться, потому что она спасла меня. И я не верю никому. Я не верю начальству, я не верю вам, я не верю своей бабе, правительству, церковнику-сектанту Хожаеву я не верю, который звал меня в ихнюю секту, узнав эту историю. А я верю только в воду и в себя. И вы уж извините, пожалуйста, не серчайте на меня, товарищ, а только я с вами пить не стану.

Я засмеялся, закрутил головой:

— Ну что ж, тогда давайте маленько выпьем по отдельности. Я вам налью?

— Это, пожалуй, можно,— подумав, согласился человек.

Я ему и плеснул. Он поднял граненый стакан. Мы долго смотрели друг на друга и улыбались.

А на банкетных столах уже вовсю шумели профсоюзные именины. Хрустели яблоки, стучали ножи, скрипели вилки, звенели бокалы.

— Поактивней, поактивнее, товарищи! — кричал давешний строгий мужчина в черном пиджаке. И вдруг скомандовал: — А ну, разом, за-пе-вай, товарищи!

Они и грянули на всю Сибирь:

С чего начинается Родина,

С картинки в твоем букваре...

Мощная эта песня, расталкивая сизый табачный дым, вырывалась из накуренного помещения К-ского аэропорта, плыла туда и сюда, ширилась, крепла, росла, стлалась холодной поземкой по апрельской стране, и вот — смотрите-ка чудо! — достигла, наконец, и ваших ушей.

Родные просторы — прекрасны!

Как хочешь, тот пыл назови,

Но все мы, конечно, пристрастны

В своей бесконечной любви.

Священна привязанность эта!

И даже отеческий дым,

Не то что избыточность света —

Вовек пребывает — родным.

С ревнивой заботою граждан

Вчера, и сегодня, и впредь

Клочок нашей Родины

каждый

Готовы мы сердцем согреть.

Л. ЩИПАХИНА

В какой-то конторе,

А может быть, тресте,

Как прежде сказали б —

В «присутственном месте»,

Довольно давно

На втором этаже

Служил зампомзамом

Поручик Киже.

М. РАСКАТОВ

Я был подобен скучному докладу,

Когда нежданно в лунной

полумгле

Явилась ты унять мою

досаду

И тень развеять на моем

челе.

Р. ГАМЗАТОВ

Там, где лад,— там и клад.

А без лада — разлад. А не

песня.

Я не нажил палат.

Мой дворец — это Красная

Пресня.

С. ОСТРОВОЙ

Вдали от станции, в глубинке

По окна снега намело.

Оно знакомо до былинки,

Родное отчее село.

Ю. МЕЛЬНИКОВ

Только вы позабыли

На Эльбе свиданье,

Поцелуи и слезы,

Ладонь на ладони...

Слышишь, Джонни,

Бейрутских детишек

Рыданье? —

То сжигают их

Ваши союзнички,

Джонни...

Ю. ДРУНИНА

Когда в стихах

я славлю

ветер синий

И броскую по-вешнему

зарю,

То в этот миг не только о

России,

А обо всей Отчизне говорю.

М. БОРИСОВ

Родная природа не любит

сравнений впрямую.

Р. КАЗАКОВА

Дорога моя нелегка на

подъеме,

в работе своей не просил

передышки.

Но где бы я ни был,

грустил лишь о доме,

и билось в груди моей

сердце мальчишки.

Л. ХРИЛЕВ

Ты ждешь подачки от

судьбы —

Как от владычицы?

Напрасно.

Кто записал себя в рабы,

Терпи покорно и безгласно.

Н. ГРИБАЧЕВ

Когда-нибудь, пожалуй,

Я жизнь начну сначала,

Я жизнь начну сначала...

С. ГЕРШАНОВА

А где-то за перегрузками,

на самой

орбите

крутой,

гуляет улыбка русская —

с космической широтой!

Н. ЗИНОВЬЕВ

Тому, кто молод, в мае

не до сна...

А. КЕШОКОВ

То ли, солнце, людьми не

воспето!

Но небесного мало светила

Для того, чтоб горячего

света

Нам на всю путь-дорогу

хватило.

ПЕТРО РЕБРО

Эту площадь назвали

Красной

потому, что она красива,

получилась просто

прекрасной,

как столичного града диво.

Красота не стерлась веками,

а по свету ей суждено

толкованье, что

большевиками

имя красное ей дано.

Ф. ЧУЕВ

Как жизнь тебя ни

обожгла б,

чужой удаче не завидуй,

гляди на мир, не помня зла,

и не копи в душе обиды.

ДЖАПАРКУЛ АЛЫБАЕВ

Дозорный к начальнику

цеха пришел.

Не пряча сурового взгляда,

Он выложил акты проверки

на стол:

— Покончить с приписками надо!

Н. ЭНТЕЛИС

Пушкин-ага — дорогой нам