Триумф непослушания (СИ) - Хрущёв Виктор

— Если уж миру на тебя плевать, то каких-то ободряющих слов я тебе не скажу. Это тебе всё равно не поможет. Но раз уж ты хочешь как-то отомстить миру, то перестань реагировать на все раздражители мелкими действиями. Перестань мыслить мгновенной выгодой. Перестань делать всем, а в первую очередь себе, зло. Если уж тебя нашли на помойке до того как ты загнулся, то значит ты здесь для чего-то нужен. Я не верю, что твоя роль — мелкий запуганный зверёк. Стань чем-то большим для этого мира. Стань ему на зло. Лови, — Николай бросил в его сторону книгу. Гвин рефлекторно её поймал. На форзаце сверкали в лучах лампы буквы: «Всё хреново. Книга о надежде». — Надеюсь буквы ты ещё не забыл. Завтра вечером расскажешь мне о том, что прочитал и какие сделал выводы. Когда дочитаешь, я дам другие. Если закончатся эти, через контрабанду принесу ещё. Но это если осилишь. Если сможешь нести свою боль как знамя, а не страх, — Николай горько улыбнулся. — Спокойно ночи, Холод. Лампу не тушу. Рекомендую начать с третьей главы. Там как раз о тебе.

***

За свою жизнь Гвин почти не читал книг. Их количество можно было посчитать на пальцах одной руки. Но за последующие два года он сполна наверстал упущенное.

Сначала было сложно. Значение многих слов Гвин не понимал, всё время спрашивая их смысл у соседа. А вечера становились для альбиноса сущим кошмаром. Николай дотошно спрашивал о смысле каждого абзаца, каково к этому отношение Гвина, чтобы он предложил взамен. При этом Доцент вечно задавал вопросы с подвохом, переиначивал смысл слов Гвина, зацепался за каждую несущественную ошибку.

— Если бы перед тобой был не я, — любил он повторять, — а четвёртая власть, то тебя бы уже сожрали.

Гвина же часто это доводило до белого каления. Ему не нравилось читать, ему не нравилось дискутировать с Николаем, ему не нравился заложенный смысл. Альбинос каждый вечер клялся что больше никогда не коснётся этих чёртовых книг. На утро же, за несколько часов до подъёма, он смиренно брал книгу и прочитывал ещё несколько глав.

И так день за днём, неделя за неделей. Психология сменялась мемуарами, мемуары художественной литературой, художественная литература государственным устройством и экономикой, экономика философией, а философия психологией.

Николай понял, что переломный момент настал, когда Гвин во время одной из дискуссий задал очень меткий вопрос:

— Слушай, Доцент. Почему люди создают себе так много проблем? Почему не могут жить нормально?

— Потому что... — Николай на секунду задумался. — Потому что у каждого из нас свой взгляд на мир. На справедливость, на положение вещей, на добро и зло, на понятие о любви. И каждый, прописью, каждый хочет доказать другому что именно он прав. Что его взгляды — истина, а остальные заблуждаются.

— Но ведь тогда мы обречены вечно грызть друг другу глотки. Как же это решить?

— Я не знаю, — честно ответил Николай.

— Приехали. Как это ты что-то можешь не знать?

— Сегодня первый раз, когда ты меня поставил в тупик, Гвин. Я действительно не знаю как решить нависшую над всеми проблему. В мире очень много противоречий. И нет какого-то способа, чтобы каждый остался доволен. Может оно было бы и к лучшему, но люди всё же умудрились придумать два пути развития. Две крайности. Один, как я его люблю называть — цифровой концлагерь. Где благодаря современным технологиям жизнь человека берётся под полный контроль. Всё как завещал Оруэлл. Лидер-икона, на которую нужно молиться. Полный запрет свободы слова и запрет на личную жизнь. Уничтожение человека как личности. Впрочем, ты сам это прекрасно знаешь.

— А какой же второй путь?

— Тут всё немного сложнее. В первую очередь власть и народ заключают между собой негласный договор. В каждой стране его детали меняются, но суть всегда одна и та же: мы не вмешиваемся в ваши дела, вы не лезете в наши. Поддерживаем взаимное сосуществование, сотрудничаем и будет нам счастье. В теории оно, конечно, звучит хорошо. Но не нужно забывать, что мы люди. Каков бы не был универсальный общественный договор — противоречия, лицемерие и враньё никуда не денутся. Это будет накапливаться и накапливаться пока не выльется в очередную кровавую кашу. Это неизбежно. Как в первом пути, так и во втором. Возможно есть какой-то третий выход, но я так его и не нашёл.

— Его не существует, — категорично заявил Гвин.

— Ты так считаешь?

— Первые цивилизации основали несколько десятков тысяч лет назад. Если за это время ничего лучшего не придумали, значит другого пути и нет. Значит такова наша суть и судьба.

— Я не могу согласиться с тобой. Но спорить с тобой тоже не буду. Сегодня ты молодец, Гвин. Прогресс на лицо.

Когда заключённых отправляли на исправительные работы, для Гвина это было сродни маленькому празднику. Всё из-за того что Доцент всегда возвращался с парочкой новых книг за пазухой. Как он их добывал — Гвину оставалось только гадать. Он предполагал, что у Николая были связи на воле.

Тюремная жизнь шла своим чередом. Гвин адаптировался, а заключённые постепенно привыкли к нему и даже немного начали уважать. Альбинос постепенно превращался в книжного червя. Настолько, что посадил себе зрение и Доценту пришлось проносить очки.

Срок заключённых постепенно подходил к концу и соседи по камере начали мечтать как будут жить, когда станут свободными. Николай предлагал Гвину помочь справить документы и начать получать образование. А там они вместе что-то придумают.

Наступила роковая ночь. Доцент поднялся с кровати, грустно посмотрел на Гвина и сказал:

— Холод, вот мы уже почти два года вместе. Ты мне уже стал почти как сын. Но терзает меня одно чувство. Будто скоро жизнь тебе подкинет экзамен, чтобы проверить как ты усвоил мои уроки.

— Доцент, — бросил Гвин, — иди проветрись. И сразу в голову перестанет лезть всякая чушь.

— И то верно.

Николай спрыгнул с кровати, медленно подошёл к двери и начал громко бить по ней ладонью.

— Чего надо?! — послышалось с той стороны. — Отлить?

— Да, — тихо ответил Николай.

— Давай быстро. Не хочу по сто раз открывать и закрывать.

Дверь открылась и Доцент скрылся за ней. Подошвы его ботинок звонко отдавали эхом по коридору, пока шум резко не оборвался. Навеки.

Гвин так и не дождался Николая и уснул.

Обычно заключённых будили металлическим грохотом, ударяя полицейской дубинкой по двери. Но сегодня Гвина никто не разбудил. Солнце стояло почти в зените, когда он проснулся и понял, что находится в камере один.

«Где Доцент? Неужели решил меня бросить и сбежать?»

И тут Гвина словно ударило током. Дверь была приоткрыта. Точно, её ночью не закрывали пока Доцент не вернётся. Но почему он не вернулся? И что должно произойти, чтобы охрана допустила такое разгильдяйство?

Гвин аккуратно выглянул в коридор. Никого. Обычно здесь стоял взвод вооруженных до зубов военных полицейских, но сейчас здесь было пусто.

«Смена караула? Так поздно? Или решили переехать, а об о мне забыли?»

Гвин медленно, вдоль стены, начал идти к повороту. Он вёл на пост охраны.

«Сейчас я поверну и наткнусь на них. Меня загонят пинками обратно и на этом твой недопобег закончится».

Но Гвин ошибся. В комнате горел бледный свет от светодиодной лампы, на столе резвились мухи рядом с недопитой банкой пива. Монитор показывал несколько десятков квадратов с чёрно-белыми цветами. Камеры наблюдения. Гвин решил с помощью них проверить, что произошло и отмотал на несколько часов назад.

Каждая камера повторяла историю предыдущей. До трёх часов ночи всё было буднично и обычно, затем ровно в три часа съёмку заполняли помехи и все, кто был под надзором камеры исчезали.

— Что за хрень? — спросил себя в голос Гвин.

Ему никто не ответил. Не долго думая, Гвин схватил связки ключей и побежал в основной блок.

«Если я живой, значит кто-то тоже должен уцелеть».

— Козырь! — заорал Гвин, тарабаня по двери с номером восемнадцать. — Ещё не откинулся?!