Заговор 20 июля 1944 года. Дело полковника Штауффенберга - Курт Финкер

против Гитлера не имел массовой базы, иначе было бы больше слышно о нём да и о других акциях в самой Германии. С другими солдатами об этих проблемах говорить было нельзя.

В последующие дни мнения разделились. Более пожилые солдаты считали, что самое время положить конец этому свинству, а те, кто помоложе (они были из Баварии), всё-таки ещё хотели победного конца войны... В нашей роте гитлеровское приветствие прививалось очень медленно. Тайно продолжали отдавать честь по-солдатски. Теперь стало известно о многих казнях. Некоторые солдаты дезертировали, но на сторону противника не перебежали! По-моему, всё это было реакцией на покушение... Наш командир роты (врач) в своих высказываниях был очень осторожен. Он строго следил за тем, чтобы в том населённом пункте, где мы стояли, не было никаких эксцессов... Сам я был за покушение и поддержал бы такое новое правительство, которое закончило бы войну, ибо тем самым оно выступило бы против фашизма»137.

С другой стороны, там, где население, особенно молодёжь, испытывало на себе постоянное воздействие нацистов, царило почти единодушное отрицательное отношение к покушению. Это в особенности относилось к таким учреждениям, как национал-социалистские воспитательные заведения, курсы учителей, лагеря военной подготовки «Гитлерюгенд» и другие формы допризывной подготовки.

На Восточном фронте известие о покушении и попытке переворота привело к увеличению числа перебежчиков, о чём неоднократно сообщала газета «Фрайес Дойчланд». На участке фронтового уполномоченного НКСГ в районе Люблин — Демблин, например, за 3 дня перешли на сторону Советской Армии 32 группы немецких солдат и офицеров общей численностью 637 человек138. В качестве причины своего поступка многие перебежчики ссылались на то, что покушение показало им: даже высшие военные руководители считают войну проигранной, а Гитлера — преступником. Унтер-офицер 58-й пехотной дивизии Генрих Шербер выразил это так: «Покушение никого не удивило бы, если бы оно было совершено революционными кругами. Но то, что к террористическим средствам прибегли немецкие генералы, заставило нас призадуматься. Значит, военное положение Германии стало настолько безнадёжным, что даже преданные военные специалисты больше не видят иного выхода.

Не может же быть, чтобы все были неправы, а только один человек прав, даже если он фюрер»139.

Унтер-офицер 1067-го пехотного полка Пауль Келлер рассказал фронтовому уполномоченному НКСГ: «Мы занимали позицию на берегу Немана. 26 июля через громкоговорящие радиоустановки услышали с другого берега о покушении на Гитлера. Солдат Пфефферкорн невольно воскликнул: «Слава богу, наконец-то начинается! Как только от него избавятся, сразу войне конец!» Остальные солдаты согласились с ним. На рассвете стало известно, что русские форсируют реку. Мы могли бы отступить, но решили остаться на месте и перейти на сторону Национального комитета»140.

Таким образом, реакция на поступок Штауффенберга была весьма различной. Однако можно без всякого преувеличения констатировать, что положительный отклик трудящихся масс и простых солдат был относительно велик. Правда, тот факт, что за покушением стоял заговор, населением в целом не осознавался. Если бы в случае своей победы заговорщики приложили усилия к установлению мира, поддержка значительной массы народа была бы им наверняка обеспечена. Но массы не были подготовлены к перевороту, они оказались застигнутыми им врасплох и ввиду быстрого разгрома этой акции остались пассивны.

С другой стороны, анализ положения в Германии показывает, что заговор, даже если бы он удался в одном только Берлине и других важных пунктах, вполне имел шансы на успех. Если бы заговорщики сочли своей первоочередной задачей как можно быстрее захватить радиостанции и типографии, чтобы призвать народ и вермахт к всеобщему восстанию, они смогли бы превратить лозунг мира в пылающий факел с целью парализовать и уничтожить нацистский режим. Как показывают почти всё вышеприведённые высказывания, жажда мира была в народе всеобщей. Категорически и полно высказанное решение заключить мир обеспечило бы заговорщикам массовую базу. Тем самым, возможно, было бы компенсировано отсутствие организации. Но в их намерения, как уже подробно показано, не входило разжечь «в народе пламя бурного одобрения»141.

Провал акта 20 июля и дикий террор нацистов затронул как коммунистов, так и оппозиционных фельдмаршалов, как атеистов, так и верующих-христиан. Он помог многим людям осознать, что для свержения Гитлера и создания новой Германии необходимо единство всех патриотических сил. Понимание этого факта выразил 8 октября 1944 г. в своей статье в газете «Фрайес Дойчланд» находившийся в советском плену военный священник Фридрих Вильгельм Круммахер. Статья была написана под впечатлением сообщения о казни фон Вицлебена, фон Хазе, фон Хасселя, а также убийства Эрнста Тельмана, и видного левого социал-демократа Рудольфа Брайтшайда и других.

«Генералы и чиновники молчали, когда руководителей германского рабочего движения бросили в концлагеря, где их истязают вот уже 12 лет. Поэтому какой-нибудь придерживающийся левых взглядов рабочий мог ещё 20 июля, во время восстания офицеров против Гитлера, спросить себя: а какое мне-то дело до этой борьбы генералов за власть?.. Тельман ещё до 1933 г. внушал массам: «Гитлер — это война». Одни поняли это давно, другие же только позже осознали, что Гитлер — могильщик немецкого народа. Вермахт шагал вслед за ним, он вручал генералам маршальские жезлы, чиновники верили ему, послы представляли рейх в иностранных государствах. И всё-таки не случайно, что и эти круги выступили на борьбу против него. Одна и та же борьба, одна и та же судьба, одна и та же угроза собственному существованию со стороны Гитлера — вот что сплачивает все слои: свободомыслящих с христианами, консерваторов с социалистами. Сегодня в немецком народе идёт хотя и болезненный, но тем более глубокий процесс переобучения. Буржуа видит, что коммунист, предостерегавший от Гитлера, не «безродный бродяга», а немецкий патриот с горячим сердцем. Теперь мы — свидетели того, как маршал и генералы повешены, подобно последним преступникам, это беспрецедентно во всей истории германских вооружённых сил»142.

Свою статью Круммахер заканчивал призывом к единству всех противников Гитлера. «Тогда из нынешних страданий и борьбы взрастёт в грядущей Германии подлинное национальное единство народа. Только тогда гибель лучших людей из всех кругов нашего народа окажется не напрасной»143.

Этот вывод, сделанный в 1944 г., уже указывал путь становления того демократического германского государства, которое после окончания войны было создано на Востоке Германии под руководством рабочего класса, в союзе со всеми трудовыми классами и слоями и воплотило в жизнь заветы павших в борьбе патриотов.

Примечания

1 Дополнительные приказы «Валькирия» приводятся в том порядке, в каком они действительно исходили 20 июля 1944 г. Опубликованы Юлиусом Мадером в: «Mitteilungsblatt der АеО», Nr. 11/1968 bis 2/1969. Опубликовано также у Э. Целлера и