Соперница королевы - Элизабет Фримантл

инфанты столько же прав на трон, как и у остальных!» Считаю, здесь нет ничего предосудительного. – Ноллис с сожалением смотрит на племянника, сжимает губы, чуть заметно поводит плечами, словно пытаясь сказать, что не в силах предотвратить его неизбежную гибель.

– Это высказывание было донесено до меня в другом свете, – обескураженно бормочет Эссекс. Последние ходы сделаны, фигуры снимают с доски.

Начинается вынесение вердикта. Каждый из пэров по очереди говорит: «Виновен в измене, клянусь честью». Произнося эти слова, Рич смотрит вверх и в сторону. Сесил гадает, о чем тот думает. Эссекс, сохраняя выдержку, ходатайствует о помиловании для Саутгемптона; этот жест напоминает всем о благородстве графа. Саутгемптону отказали ноги; его держат под руки, пока он сбивчиво умоляет Бакхерста о снисхождении.

Бакхерст оглашает приговор. Сесилу слышится голос отца: «Вода и камень точит. Не силой, а терпением».

Меч

Чем выше взлет, тем гибельней паденье;

Зловонней плевел лилии гниенье!

Уильям Шекспир, сонет 94[34]

Лето 1603,

Уонстед, Эссекс

– Почему? – спрашивает Пенелопа.

Эссекс не сводит с нее пристального взгляда. Он весь в белом – облегающий атласный дублет цвета весенних облаков, чулки цвета лебединого пуха, белоснежный воротник. На лице – еле заметная улыбка, неспособная замаскировать усталый взгляд. На поясе меч Сидни, от которого видна лишь рукоять. Пенелопа думает о юном Роберте, своем бесстрашном племяннике; графский титул теперь принадлежит ему. Месяц назад он уехал в Лондон к недавно коронованному королю Якову в качестве его оруженосца. Как же он похож на отца! Однако на коронации Роберт нес вовсе не королевский меч. Перед началом церемонии, пользуясь всеобщей неразберихой, Пенелопа вложила в ножны меч Сидни; племянник попытался спросить, что сие означает, но она лишь приложила палец к губам.

Для нее это оружие символизирует высшую добродетель, к которой так стремился Сидни, – доброту, честность, дух рыцарства. Когда Роберт сел на любимого отцовского коня и вынул меч из ножен, никто не заметил, что на рукояти выгравированы инициалы ФС. Все взгляды были устремлены на нового короля. Глядя на роскошную церемонию коронации и преисполненную надежд толпу зрителей, Пенелопа вспоминала Елизавету: в последние два года жизни та совсем одряхлела и казалась ветхой, как солома.

Пенелопа ехала позади, вместе с Лиззи и помилованным Саутгемптоном. После двух лет заточения в Тауэре его красота слегка поблекла, однако с освобождением к нему вернулась былая живость. Он ни словом не обмолвился об Эссексе, Пенелопа тоже. Роберт обернулся и с торжествующей улыбкой взглянул на тетю. В ее душе расцвела гордость – глава рода Деверо вновь приближен к монарху, будущее семьи в безопасности.

– Почему? – вновь спрашивает она брата.

Портрет безмолвствует.

– Почему? – Пенелопу обуревает гнев. Ей хочется голыми руками разломать доску с изображением. Ее голос бессильным эхом разносится по галерее Уонстеда.

В день казни Эссекса к ней явился Сесил. Он был один: вероятно, больше никому не дозволялось входить в мрачный дом Сакфорда. Пенелопа надеялась получить письмо от матери; Летиции пришлось оплакивать двойную потерю – и мужа, и сына. Однако ее навестил именно Сесил и вел себя на удивление по-доброму.

– Мне жаль, что так получилось, – проговорил он. Тонкие ноги и сгорбленная фигура делали его похожим на ворона. Он снял шляпу; даже слуги не утруждались обнажить голову в присутствии Пенелопы, впрочем, ей было все равно.

– Жаль? – переспросила она. – Но ведь подобный исход – ваших рук дело.

Его лицо сморщилось, будто он вот-вот заплачет.

– Я думал, что хочу этого, только ошибался.

Сесил изменился; он не из тех, кто признает ошибки. Раньше он смотрел на Пенелопу словно на кусок вырезки, а теперь в его взгляде светилось уважение, будто она и не женщина вовсе.

– Вы видели, как брат умер? – тихим надломленным голосом спросила она.

Сесил кивнул:

– Он умер… храбро.

Пенелопа помнит чувство одиночества, пулей пронзившее сердце. До того момента она отказывалась даже думать о том, что ее возлюбленный брат встретит свой конец. Эссекс казался одновременно и хрупким, и неуязвимым. В глубине души Пенелопа надеялась, что его помилуют. Она снова смотрит на портрет, воображая другую реальность, в которой ее белоснежный брат избежал казни, провел пару лет в Тауэре и был освобожден королем Яковом. Он, а не Роберт, нес бы королевский меч. К его отсутствию невозможно привыкнуть. Один воин, которому оторвало ногу в сражении, как-то признался ей, что даже годы спустя по-прежнему чувствует боль.

Пенелопа спросила Сесила, каковы были последние слова Эссекса.

– Он молил о прощении. Говорил, что не имел намерения причинить вред ее величеству. Когда он опустился на колени, его руки почти не дрожали. – Сесил вытянул руки, но они тряслись, как у пьяного, и он поспешно спрятал их под одежду. – Крикнул: «Палач, давай!», и все было кончено.

Сердце Пенелопы обливалось кровью, когда она представила эту сцену и своего храброго брата. Сесил не упомянул, что палачу потребовалось три удара, чтобы отрубить голову. Она узнала об этом позже. Ей сказала королева, глубоко потрясенная и напуганная тем, что совершила. К ней так и не вернулся ее властный настрой, словно от скорби в ней открылась трещина, сквозь которую медленно утекала жизнь. Последние два года Елизавета выглядела как призрак. Кто знает, возможно, на смертном одре она вспоминала Эссекса. В конце не остается ничего, кроме сожалений.

Портрет не сводит взгляда с Пенелопы.

– Почему? – снова шепчет она, но ее вопрос по-прежнему остается без ответа.

Пенелопа мысленно переносится в тот страшный день, когда Сесил сообщил ей о смерти брата. Ему было явно не по себе, он ломал руки, не в силах встречаться с ней взглядом.

– А королева? Что она сказала, когда он… Когда все было кончено?

– Она не могла об этом говорить. Заперлась в спальне. Плакала, не обращая внимания на посторонних.

Пенелопа попыталась представить Елизавету плачущей и не смогла.

– Вы что-то от меня скрываете, – сказала она Сесилу. Это было ясно по его позе, по скрещенным на груди рукам.

Некоторое время оба молчали. Наконец Сесил произнес:

– Он оговорил вас.

– Кто?

– Ваш брат. Он дал показания, будто это вы были главой заговора и подтолкнули его к мятежу. По словам графа, вы сказали ему, что друзья сочтут его трусом, и подстрекали направиться во дворец, чтобы со всем разобраться.

– Эссекс так сказал? – Пенелопа была уязвлена в самое сердце. Ее брат, о котором она заботилась, помогала бороться с меланхолией, поддерживала, любила, – о, как