ГНОМ - Александр Шуваев

Предосторожность эта оказалась вовсе не лишней: целых два раза в навовсе, вроде бы, прибитом пейзаже вдруг откидывались незаметные крышки и из-под земли выныривали, круто набирая высоту, какие-то длиннокрылые машины весьма экзотичного вида. В первый раз некто Кожедуб, молодой, но перспективный и быстро растущий истребитель, расцепил сцепку и дал полный газ. Он обладал тем немалым преимуществом, что с самого почти начала летал на истребителях Лавочкина и делал это, пожалуй, лучше всех. В данном случае предположение, что такой удалец укротит и реактивный "Ла", оправдалась. Ему, в отличие от многих и многих пилотов, "Ла-9Сбис" понравился сразу. Уж он-то мог нанести смертельный удар в одном выпаде, хлестком и стремительном, как удар сабли. Как те легендарные самураи, у которых обнажение меча, — из любой позиции! — уже само по себе было ударом. Классическая атака, без новомодных выкрутасов, снизу – с задней полусферы, на предельной скорости. Машина буквально вырвалась на высоту, как дьявол из-под земли, не давая возможному стрелку ни малейшего шанса, ни единого мига на прицеливание, три пушки взревели, — и "лавочкин" проскочил вперед и влево, в пологом развороте, что уже входил в привычку. Несчастный "арадо", на котором и стрелка-то не случилось, развалился в воздухе, изломанный фюзеляж с остатком правого крыла, рухнул в диком, неправильном вращении, не дававшем шанса спастись.

Вторую машину примерно в том же стиле днем позже свалил капитан Драч, очень сильно изменившийся со времен своего прозрения.

К этому моменту Берлин уже находился в глубоком охвате с северо-запада, и надежды вырваться из сокрушенного города на запад наземным транспортом не было никакой.

Запоздалый аргумент

То, что "ЖСО-2", железнодорожный состав обеспечения, окажется таким удобным и функциональным, по какой-то причине, которую он и сам не мог взять в толк, неприятно царапнуло душу конструктора. То есть поезд был бы, наверное и еще уютнее, не будь в нем такого количества "лишних". Так, ничтоже сумняшеся, с великолепной наивностью "плакатный" Борис обозначил и англичан, и рой сопровождающих англичан советских чиновников, и дополнительную охрану из ведомства Ивана Серова, и, как подозревал конструктор, его, фон Брауна, тоже, всех чохом. Тех, кто призван не делать дело, а докучать настоящим работникам. Не один, не два, целых три состава летели нынче в ночную степь, задерживаясь только по необходимости, за пополнением запасов воды и угля. Там, в пункте, само название которого секретилось от всех "лишних", его ждали товарищи и подчиненные по работе в Пенемюнде. Те, кто предпочел уступить силе победителей. Он не мог их винить: сама мгновенность катастрофы, превращение расы господ в бесправных пленных, которых пыльные конвоиры лениво тычут прикладами, сбивая в покорное стадо, мироустройство, в считанные часы поставленное с ног – на голову, да еще вывернутое наизнанку, вызывало настоящий шок, ошеломляло, парализуя всякую попытку к сопротивлению. Лично его это касалось в меньшей степени, зато у тех, у кого не было столь развитого интеллекта, проявлялось в полной мере.

Вообще, глядя на поведение соотечественников, бывший штурмбаннфюрер не уставал удивляться: никто на всем белом свете не был способен на столь неукротимое упорство сопротивления, когда сдаваться было "не велено", и мало кто проявил бы столько покорности, все-таки сдавшись в конце концов. С неоспоримостью непосредственного знания, которое не нуждается в резонах и доказательствах он понял: сколько-нибудь значимого сопротивления не будет. Ни чего-нибудь подобного страшным партизанам Белоруссии или Брянщины. Ни даже культурненького "Resistance" европейского образца. Все идиотские разговоры о "загадочной" либо "непостижимой" душе непредсказуемых якобы русских на самом деле бессмысленны. Потому что немцы и непостижимы, и загадочны ничуть не меньше. Те, кто аккуратно и добросовестно служили Рейху и Адольфу Гитлеру, теперь точно так же будут служить русским.

И день, и вечер за окнами вагона пролетали глухие, черные еловые леса, бесконечные, однообразные степи без признаков человеческого жилья, какие-то поля, рощи с начавшими желтеть листьями, и редкие, убогие людские селища. Пустая земля. Глядя на нее поневоле испытываешь недоумение, откуда взялись неисчислимые полчища, затопившие нынче Европу.

Вид трех составов, упершихся в тупик посередине бескрайней степи, между трех холмов, под открытым бескрайним небом потрясал. Нет, тут были все необходимые железнодорожные службы, причем достаточно развитые, водяные станции, склады, технологические горки и прочее. Вот только находилось все это нигде. Старожилы рассказывали, что еще три месяца тому назад и этого не было. Просто пустое место где-то в нескольких сотнях километров от Сталинграда. Впрочем, теперь имелись и некоторые новации самых последних недель. Километрах в двух от подъездных путей высилось несколько быстровозводимых ангаров впечатляющих размеров. За истекшее время мало того, что возвели ангары, в них еще успели доставить и установить технологическое оборудование и теперь вовсю собирали ракеты.

Бывшие сослуживцы при встрече хоть и с едва заметной заминкой, но все-таки приветствовали его. А потом спешили отвести глаза и избегали новых взглядов. Сборка "А-4" мало интересовала его. Поточное производство надоело конструктору еще в "Доре", а для того, чтобы понять, НАСКОЛЬКО все в порядке, ему, при его опыте, достаточно было одного взгляда. Так вот соотечественники очень старались. Вряд ли из одного только страха, потому что привычная работа – превосходная опора для психики во всякого рода смутных и трудных обстоятельствах. Одна из лучших. Позволяет выжить и сохранить здоровье даже тем, кто иначе непременно заболел бы.

Свора британских шпиков была и многочисленной и по-настоящему разномастной: от явных инженеров, крепко потрясенных увиденным, и до молодцев с одинаковым во всех странах, интернационально гнусным взглядом. Дорвавшись, они, как положено, всюду совали свой нос, многократно фотографировали каждую деталь со всех ракурсов и надоедали работникам расспросами. Немцы были вовсе не уверены, как отнесутся к их готовности сотрудничать с бриттами хозяева, и поэтому отвечали кратко и невразумительно. Англичане развернули целую лабораторию привезенных с собою из Метрополии приборов и теперь, трудясь до пота, определяли состав материалов "А-4". На примитивную деятельность русской группы в отгороженном углу ангара они не обращали никакого внимания. А еще тут ходил совершенно непонятный тип со знаками различия подполковника артиллерии, но без наград. Он вообще являл собой зрелище, в котором на первый взгляд не было ничего особенного, но для опытного глаза просто дикое. Плотного телосложения, но с худым лицом и впалыми щеками. Тяжелая круглая голова была посажена на плечи, казалось, без всякого посредства шеи, а грустные глаза имели цвет темной нефти. Тип не делал ничего конкретного, но почему-то именно в его присутствии фон Браун чувствовал глухую, беспричинную ненависть, не имевшую, казалось бы, ни малейшего смысла. Чувство парадоксальным образом напоминало что-то вроде ревности. Тут было интересно то, что на русского поглядывали и англичане. И тоже не знали о нем ничего конкретного: фон Браун проверил. Значит, в человеке действительно было что-то такое… Что привлекает внимание просто само по себе, без внешних атрибутов.

В заводских условиях подобная работа производится намоточными автоматами, в которых изделие ориентировано, разумеется, горизонтально. Работа ведется с автоматическим контролем натяжения полотнища. Здесь такой оснастки, к сожалению, нет. Да и, кроме того, она не подходит для таких солидных масштабов. Поэтому намотка идет вручную с ручным контролем натяжения. Пришлось привезти лучших рабочих. Нашу гордость, наших ветеранов. За право участвовать целое соревнование развернулось…

На вид ветеранам было лет по девятнадцать, от силы, или это только казалось от их худобы. Трое молодых людей в ослепительно белых комбинезонах с капюшонами, в респираторах, медленно, с поразительной плавностью наматывали фасонный лист на массивный цилиндр диаметром примерно сто шестьдесят-сто семьдесят сантиметров и длиной метров в шесть. Вчера вечером его со всеми предосторожностями установили торцом на диск: сейчас он медленно вращался, оказавшись неким подобием гончарного круга. Двое натягивали полотнище, девушка постарше, очевидно, главная в этой бригаде, напряженно следила за шкалой немудреного динамометра, а четвертый при помощи горелки обжигал ярко-желтую поверхность листа так, чтобы она стала блестящей и равномерно-черной, без разводов. Все шло нормально, без сбоев, слой за слоем ложились на предыдущие плотно, без морщин, и примерно за час работа была закончена. Быстро наклеили на верхний торец цилиндра диск, и сели в стороне. Еще через полчаса нахлобучили сверху ярко-желтый колпак из чего-то, напоминающего резину, тщательно, не пропуская ни миллиметра, обработали его из распылителя реагентом так, чтобы он стал черным в тон остальному, и стянули ремнем под кольцеобразным выступом в верхней части цилиндра. Фон Браун с возрастающим изумлением глядел за их действиями.