Новый Мир ( № 5 2007) - Новый Мир Новый Мир

— Но разве это не путь Христа: прийти в мир людей, спасать его Любовью и знать, что тебя распнут?

— Что касается пути — абсолютно точно: это путь Христа. Поэтому Мышкин, как я говорил, лучик Его сияния. <…>

— А как вы оцениваете образ отца Анатолия в фильме Павла Лунгина „Остров”?

— По-моему, это замечательный образ. Наглядный пример того вечно сомневающегося служителя Церкви, которого мы можем назвать настоящим. Ведь чем больше веры, тем больше и искушений. Причем искушения эти — они не вокруг, они в тебе самом. И в фильме четко показана колоссальная борьба монаха с самим собой. Сразу задумываешься о собственной борьбе и понимаешь: наша борьба — другая. Она мелочная. Мы просто тонем в повседневном лукавстве и светском этикете. Знаете, когда играл Мышкина, попробовал какое-то время вообще не врать, даже в самых-самых мелочах… И с трудом продержался один день”.

Николай Митрохин. Церковь после кризиса. — “Неприкосновенный запас”, 2006, № 6 (50) <http://www.nz-online.ru>.

“<…> Активная государственная поддержка РПЦ в России — миф, выгодный обеим сторонам. Владимиру Путину выгодно выглядеть „отцом нации”, признаваемым в таковом качестве сакральной властью (равно как союзами писателей или театральных деятелей). Он ездит поздравлять с днем рождения не только Патриарха, но и Никиту Михалкова. Он встречается в Кремле не только с членами Архиерейского собора, но и с академиками или Полом Маккартни.

Руководство РПЦ, безусловно, получает от президента и государства на порядок больше, чем все другие действующие в России конфессии. Оно активно использует „символический капитал” того внимания, которое ей уделяется первым лицом страны и многими (но отнюдь не всеми) его представителями на местах. Однако это далеко не все, чего бы ей хотелось. Решения базовых для ее существования проблем не происходит.

Церковь вынуждена встраиваться в существующий порядок, а не навязывать свое понимание этого порядка. Юлить в попытке стать нужной в соответствии с текущими политическими задачами — будь то „построение честного бизнеса”, „борьба с оранжевой угрозой” или „улучшение демографической ситуации”. Ни одно из серьезных, системных предложений Церкви государству, позволивших бы РПЦ стать „стратегическим партнером” в одной из сфер общественной или государственной жизни, за последние восемь лет не принято. Церковный налог не введен, общедоступный православный телеканал не создан, земля и собственность Церкви не возвращена, „сектанты” из страны не „выдворены”, военных капелланов в армии нет.

В вопросе о выделении государственных средств Путин занимает однозначную позицию, продемонстрированную на встрече с членами Архиерейского собора в октябре 2004 года. На многочисленные просьбы епископата РПЦ о необходимости дать денег на решение той или иной задачи следовал вежливый, но твердый ответ: нет. Оказывая Церкви моральную поддержку и даже содействуя ей в некоторых ее делах (самым известным стал сюжет с примирением с РПЦЗ), Путин пускает ее в свободное плавание без своего особого патроната. Даже в вопросе об ОПК, где столкнулись Патриарх и министр Фурсенко, выигрыш остался за министром, опирающимся на массовую поддержку работников образования.

Неустойчивое положение РПЦ в современной политико-экономической конструкции российского общества, наличие сильных противников, а главное — печальные перспективы на будущее, осознаваемые многими в церковной среде, вынуждают Церковь заняться самомодернизацией. Юридические иски от лица Церкви в защиту собственности, прицерковное „правозащитное движение”, священник на рок-концерте, замена (пусть пока частично) злобных фурий за свечными ящиками на любезных советчиц, декларации о намерении объединиться с католиками в стремлении отстоять „христианскую Европу” и, наконец, „Молодая Церковь” — это только начало масштабного процесса.

В этом отношении Церковь в целом следует траектории российского общества, которое откладывает политические реформы и даже поворачивает вспять, претерпевая в то же время глубокую социальную модернизацию, меняя менталитет, разрабатывая, принимая и осваивая новые социальные практики и модели поведения <…>”.

Андрей Немзер. Органическое явление. — “Время новостей”, 2007, № 50 <http://www.vremya.ru>.

“<…> Открытые письма Чуковской продолжали не только „Софью Петровну” и „Спуск под воду”, но и, сколь бы странным это кому-то ни показалось, ее редакторско-просветительскую работу. В „Прочерке” Чуковская воспроизводит случившийся в конце пятидесятых разговор с Тамарой Григорьевной Габбе — поиск причины того энтузиазма, который владел в тридцатых собеседницами (и тогда довольно много уже понимавшими). „Мы были подкуплены самым крупным подкупом, который существует в мире, — отвечала Тамара, — свыше десяти лет нам хоть и со стеснениями, с ограничениями, а все-таки позволяли трудиться осмысленно, делать так и то, что мы полагали необходимым. Сократи нам зарплату вдвое, мы работали бы с не меньшим усердием. Индустриализация там или коллективизация, а грамоте и любви к литературе подрастающее поколение учить надо. Отстаивать культуру языка, культуру издания, художество, прививать вкус — надо. Вспомните, скольким прозаикам и поэтам — настоящим писателям, а не халтурщикам! — отворили мы двери в литературу и помогли утвердиться в ней!..” Кто умный, пусть объяснит, чего тут больше — народолюбия, благородной „привычки к труду” или влюбленной верности поэзии.

Но лучше обойтись без подобных „аналитических” опытов, признав очевидное — единство того духовного строя, о котором словами Габбе говорит Чуковская. И совсем не случайно осознание своего долга перед народом нынешнее „культурное сообщество” утрачивало на протяжении последних, пожалуй, тридцати лет вместе с „блудом труда” и коленопреклоненным отношением к искусству и художнику. (Либо подменило эти чувства их полупародийными аналогами. Потому и „гражданствование” наше приросло специфическими чертами.)

Но это уже совсем не про Лидию Корнеевну, которая до конца оставалась „представительницей декабристов и Герцена” (из дарственной надписи Б. Пастернака — Л. Чуковской. — П. К. ), дочерью своего отца (перечитайте или прочтите „Памяти детства”, благо переиздана эта книга „Временем”!), „органическим явлением” в „организованном мире””.

Вера Павлова. Стихи. — “Арион”, 2007, № 1 <http://www. arion.ru>.

Ты филолог, я логофил,

мне страшна твоя потебня.

Можешь по составу чернил

воскресить из мертвых меня?

Для чего в тетради простой

прописи выводит рука,

если из любой запятой

не выводится ДНК?

Вадим Перельмутер. Мастерство Чуковского. — “Арион”, 2007, № 1.

Редкое для юбилейных чуковских дней исследование о поэзии К. Ч.

“Поздняя, итоговая его книга о Некрасове все же снабжена „поправками на время”, пусть и необходимыми для того, чтобы издана была здесь и сейчас, то бишь в Советском Союзе в пятьдесят втором. Однако важнейшая для автора мысль сохранена: революционное содержание помешало абсолютному большинству современников — и потомков — увидеть не что написано, а как, обратить внимание на мастерство .

Так произошло и с Чуковским, разница лишь в том, что содержание его поэзии было детским ”.

Инна Ростовцева. Возвращенный Блажеевский. — “Зарубежные записки”, Германия, № 4 (8) <http://magazines.russ.ru/zz>.

“К концу жизни поэта его прибыток ощутимо нарастает. Ю. Кублановский справедливо замечает, что поэзия Блажеевского стояла на пороге какого-то нового и многообещающего качества, и приводит в пример действительно прекрасный „набросок” серого московского денька в серый час сумерек: „Сколько в округе сырого / Сурика, сколько олова / Оплавило фонари!.. / Как на портрете Серова, / Сумерки, словно Ермолова, / Возникли в проеме двери”.

Но автор предисловия не досказывает, что это было за обещание и чего. Попытаемся досказать.

Животворящая природа приоткрывает двери в трагизм человеческой жизни. Ермолова — символ трагедии, но маски театра — отброшены, остаются в прежних набросках. Блажеевский как бы выходит из собственной „тени” — и проявляется как поэт философского, экзистенциального толка. На первый план выходит напряженное размышление о главном и сущем — о жизни и смерти, о том, как встретить „крайний срок для жизни, для судьбы, для лихолетья”. Трагизм восприятия бытия человека усиливается за счет особой, удивительной, врожденной зоркости, которая сродни зоркости зверолова: „И боль, как пес, присела у ноги. / И вместе мы выслеживаем Слово”.