По ту сторону огня - Ева Вишнева

братьев, которые соревновались за мамину любовь. Когда я закончила, бабушка прошептала:

– Я так давно не видела цветов. Даже траву, простую траву: я и забыла, как она выглядит, как пахнет. Как бы я ни старалась оттереть окно, оно остается грязным. Сквозь него все кажется серым, бесцветным.

Пораженная, я кинулась вниз по лестнице, нарвала травы, листьев с ветки ближайшего дерева. Вернулась, протолкнула в окошко для подносов.

– Вот! Если хочешь, я тебе потом еще что-нибудь принесу, чтобы ты вспомнила. А еще я живу прямо напротив, буду время от времени махать тебе.

– Заманчиво. Пусть так и будет. А теперь – забудь-забудь-забудь.

Но вспомни, когда увидишь бабочку с синими глазами на крыльях.

Бабочка залетела сквозь распахнутую форточку, и я вспомнила. Ловко поймав ее сачком, побежала к бабушке. Снова забыла, а затем снова вспомнила, увидев кузнечика. Я многое ей приносила: улиток, перышки, охапки цветов, камешки, найденные на дне речки, банку с собранными в луже головастиками. Правда, последних бабушка попросила отпустить.

Мне удалось раздобыть ключ, не привлекая внимания прислуги. Впрочем, это было нетрудно, ведь у нас осталось мало помощников по хозяйству. Теперь, если идти к башне по короткому пути, времени хватит с лихвой: но и велик шанс быть замеченной со стороны псарни. Или из окна комнаты, где проходит урок Вэйны. Поэтому я выбрала долгую дорогу в обход.

Под ногами чавкала размытая дождями грязь. Вдруг я почувствовала, что в ботинок попал камушек. Пришлось остановиться, присесть на корточки. Когда надевала ботинок обратно, под руку прыгнул лягушонок; я аккуратно посадила малыша на ладонь.

Сын кухарки был по-злому хитер. Когда меня наказали из-за него, лишив праздника, я бросилась вон из дома, побежала куда глаза глядят. Дальше парка, хозяйственных построек, заброшенной деревни. Долго плакала, прислонившись к стволу поваленного ураганом дерева, угнездившись меж хвойных веток.

Внезапно листва вокруг ожила, зашевелилась, зашуршала. Я едва не закричала, подумав, что угодила в змеиное гнездо. Но, приглядевшись, поняла, что это всего лишь лягушки. Висок прострелило болью, и я вспомнила: «Она просила отпустить головастиков, но позже принести лягушат!»

Я принялась ловить их, но в густых сумерках это оказалось непросто. Лягушата то и дело выскакивали из подола, куда я пыталась сложить их, проскальзывали сквозь пальцы: я боялась сдавить слишком сильно, ранить ненароком. Наконец, почти сдавшись, я решила принести хотя бы одного. Долго несла лягушонка в сложенных ладонях, аккуратно ступая. Продрогла до костей в легком платье.

Но стоило мне переступить порог северной башни, грудь сдавило, в глазах заплясали красные пятна. Бабушкин дар не пускал. Поняв, что не смогу сделать и шага, я отступила, выронила лягушонка. Поплелась обратно к замку, откуда все еще доносилась веселая музыка.

– Что ты там делала? – Визгливый окрик заставил меня испуганно замереть. Впереди на дорожке показался сын кухарки со своей компанией. – Ты ходила к этой страшной старухе?

Для детей прислуги, да и для меня самой, когда я не помнила, северная башня была предметом домыслов и страшных историй, рассказанных под одеялом. В любой другой момент я бы не вступилась. Пожала бы плечами, прошла мимо… Но в тот день я помнила.

– Не смей так про нее говорить! Это моя бабушка!

– Старуха, старуха! Старая ведьма! – издевательски закричали мальчишки, приплясывая. А рыжий добавил: – Я всем расскажу, что ты ходишь туда. Пускай тебя снова накажут.

– Не сме-е-ей! – И снова что-то странное приключилось, перед глазами возник образ магнитной игрушки Рейнара. Я будто стала управляющей рукой, а мальчишки – мышатами. – Вы меня здесь ни-ког-да не встречали. Вместо того, чтобы задирать других, вы будете со-би-рать лягушек и от-но-сить ей. Вы сде-ла-е-те это для моей бабушки.

Пронзительно закричала птица, висок снова прострелило болью.

В своей комнате я забылась глубоким сном прямо на полу, даже не добравшись до кровати. Весь следующий день лежала с температурой из-за переохлаждения. События ночи выцвели, истерлись; я решила, что все мне лишь приснилось.

Еще через день в столовую, где мы завтракали, вбежала перепуганная служанка, рассказала о лягушатах, которых мальчишки выпустили в проем для подносов. После многочисленных разбирательств и скандалов количество прислуги уменьшилось. Родители услышали много жалоб и нелестных высказываний о низкой оплате, плохом состоянии комнат, атмосфере замка. Папа хмурился и повторял, что это не повод издеваться над его матерью.

А я никак не могла отделаться от смутного ощущения, что виновата во всем.

Я замерла у подножия башни, вспоминая и заново переживая все моменты, когда уже оказывалась здесь. Наконец, вздохнув, отворила скрипнувшую дверь и погрузилась в промозглую темноту. Спотыкалась на продавленных ступенях, хваталась за шаткие перила. Останавливалась под крошечными окошками, чтобы надышаться. Бабушкин дар действовал, сдавливал, тянул вниз, словно к спине привязали мешки с песком. Колол глаза, заставляя их слезиться. Но я не поддавалась. Я прошла жернова проклятых земель. Я вернулась и выяснила правду. Я впервые откровенно поговорила с родителями и сестрой. Одолею и этот путь.

Когда лестница осталась позади, я облегченно выдохнула. Стряхнула лягушонка в отверстие. Ключ легко вошел в скважину, но ржавый замок не поддавался. «Сейчас, подожди минутку», – бормотала я, смахивая рукавом пот со лба. Кое-как справилась, отомкнула – но тут же выяснилось, что замок был лишь предвестником беды. Настоящей бедой стала дверь: тяжелая, она словно вросла в стены. Одни лишь боги помнят, когда петли смазывали в последний раз.

Я стояла перед бабушкиной дверью в последний раз, но еще не знала об этом. Не знала, что на долгие годы забуду дорогу сюда. Окончательно, без всяких «вспомни, когда увидишь…» Отныне, кого или что бы я ни увидела, я не вспомню.

– Кажется, я очень сильно ошиблась, – слезы текли по моим щекам. – Мальчишки постоянно смеялись надо мной. Я очень замерзла и устала, попросила их принести лягушек вместо меня. Из-за этого папа рассердился, поссорился со всеми. И мама вчера плакала. Это ведь я виновата. Я пыталась сознаться, но голова начинала болеть, в ушах шумело, мысли путались. И я не понимаю, зачем тебе лягушки? Что за история с детскими телами?

– Не плачь, милая, – бабушкин голос звучал ласково. – Это я ошиблась. Я будто забыла, почему запретила родным приближаться к себе. Почему однажды решила навсегда остаться здесь. Я это сделала, чтобы больше никому не причинять зла. И все-таки причинила. Не стоило просить тебя приходить. Не стоило заигрывать с твоей памятью. Но ты ведь моя драгоценная внучка. Ты мой дорогой друг.

– Ты же не собираешься… – пролепетала я, почувствовав неладное.

– Собираюсь. Мне больно говорить: мы больше не встретимся. Я больше