Правда о России. Мемуары профессора Принстонского университета, в прошлом казачьего офицера. 1917—1959 - Григорий Порфирьевич Чеботарев

для жизни зимой и потому оставленный хозяевами. Летом, однако, жить в нем было очень приятно, так как располагался дом на вершине холма над Босфором в Арнауткёе и из его окон открывался прекрасный вид. Я поселился у Ники; жил тем, что постепенно продавал привезенные с собой ценности – отцовские золотые часы, его боевые награды и разные фамильные золотые безделушки.

Однажды я случайно встретил на улице бывшего офицера гвардейской конной артиллерии князя Козловского. Мне повезло. Оказалось, что в тот момент он служил адъютантом батумского представителя генерала Врангеля и на следующий день собирался отплыть в Батум, чтобы вывезти оттуда семью. Мало того, оказалось, что семья его в Батуме жила практически в соседнем доме с Даниловыми, у которых мне нужно было искать сестру, и была с ними знакома! Если бы не это, я вряд ли смог бы найти их, даже поехав туда сам, – ведь я не знал адреса! Я тут же составил для него письменное разрешение забрать мою сестру и привезти ее обратно с собой, что он и сделал. Вскоре после этого я вместе с ней вернулся в Египет.

В исмаильском лагере нам с сестрой сначала предоставили большую палатку в той части лагеря, где жили женатые офицеры (фото 37 и 38). Тем не менее возникло множество проблем, и вскоре по ходатайству моих французских друзей сестру приняли на полный пансион в местную французскую школу, организованную монахинями ордена Св. Винсента де Поля.

После моего возвращения в системе общего управления лагеря произошли существенные изменения – косвенное следствие той ненормальной ситуации, в которой все мы оказались. Формально мы представляли собой независимую союзную воинскую часть. На флагштоке развевался прежний государственный флаг России – белая, синяя и красная горизонтальные полосы, а козлы с винтовками у входа в лагерь охранял вооруженный кадет-старшеклассник. Через британского лейтенанта-снабженца, жившего с нами в лагере, мы получали от британской армии продовольственные пайки, обмундирование и одеяла. Но при этом только три человека из всего кадетского корпуса официально числились в составе персонала лагеря и получали жалованье – врач, медсестра и переводчик (я). Никто из остальных офицеров и тем более кадет никакого жалованья не получал; все наши жили вообще без денег, так как привезенные с собой русские деньги к тому моменту потеряли всякую ценность.

В результате этого (следует учесть еще и однообразие британского армейского рациона) некоторые из наших мальчиков стали легкой добычей арабских торговцев, постоянно шнырявших вокруг лагеря. Они предлагали финики, инжир и другие соблазнительные вкусности в обмен на предметы одежды. Мальчики не понимали, что с приходом зимы вещи эти станут совершенно необходимы, а возместить их будет невозможно.

Жалобы в местную полицию ничего не дали, и наш генерал Черячукин решил действовать сам. В один прекрасный момент он сам с вооруженным патрулем из старших кадет собрал в окрестностях всех арабских торговцев, конфисковал у них все лагерное имущество, какое нашлось, а ручные тележки с финиками и другим незаконным товаром приказал выбросить в канал.

Такого рода действия были вполне допустимы в условиях гражданской войны, которую мы только что оставили позади. Многие консервативные местные французы тоже одобрили их, считая, что только так и можно справиться с буйными местными коробейниками. Зато британский штаб, формально несший за нас ответственность, содрогнулся от ужаса. Инцидент этот пришелся на время, когда отношения британцев с египтянами и без того были весьма напряженными. Что еще придет в голову этому «дикому казаку»? И как может британский штаб его контролировать?

Генерал Конгрив не хотел отказываться от собственного решения – признать наш корпус как союзную воинскую часть – и потому не мог подчинить генерала какому-нибудь британскому офицеру младше его по званию. Мне говорили, что в этой трудной ситуации он, как манне небесной, обрадовался неожиданному приезду в наши места англиканского священника Роланда Крэгга[93].

Мистер Крэгг давно интересовался событиями в России, а перед самой войной даже побывал в Санкт-Петербурге в составе британской делегации духовенства. Целью делегации было изучить возможности более близкого союза между Русской православной и англиканской церквами. Теперь же он появился в лагере беженцев в Сиди-Бишр возле Александрии в качестве комиссара британско-русского Красного Креста по Египту.

Генерал Конгрив уговорил достопочтенного мистера Крэгга устроить свой офис не в Сиди-Бишр, а в нашем лагере; он переименовал лагерь в «Русский школьный лагерь» и назначил мистера Крэгга его управляющим. На него была возложена ответственность за любые внешние сношения и вообще за все, что происходило вне установленных границ лагеря. При этом он не должен был вмешиваться во внутреннее управление самого Донского кадетского корпуса.

Разделение полномочий между Крэггом и Черячукиным с самого начала было довольно туманным, и со временем это породило между ними значительные трения и взаимную неприязнь. Вскоре они начали использовать меня в качестве посредника – причем каждый надеялся, что я смогу убедить другого уступить, – но, как я заметил, ни один из предложенных мной компромиссов не был принят. Чтобы иметь возможность отказаться от такого рода невыполнимых заданий, я в конце концов (9 июня 1921 г.) ушел с поста адъютанта корпуса, оставив за собой обязанности преподавателя английского, а также переводчика и корпуса, и лагеря в целом. После этого я стал ограничиваться только переводом того, что каждый из них говорил другому, ничего не вставляя от себя, и работа моя стала гораздо терпимее.

Осложнения, хотя и другого рода, возникли также в связи с приездом секретаря американской YMCA[94] достопочтенного мистера Артура Симмонса, конгрегационистского священника, с женой. Эти исключительно приятные и добрые люди много сделали для наших мальчиков. Они организовали доставку в лагерь огромной рекреационной палатки (вроде циркового шатра с плоским верхом) со столами для пинг-понга, боксерскими перчатками, наборами для шахмат и шашек и другими средствами организации досуга. Это сделало семейную пару Симмонс очень популярной в лагере и вызвало неприязнь к ней британцев – те считали, что Симмонсы ищут для себя дешевой популярности. Британцы обеспечивали лагерь гораздо более дорогостоящими и важными вещами – жилыми палатками, питанием, одеждой и медицинским обслуживанием, – но встречали куда меньше благодарности, чем американская пара с ее оборудованием для отдыха. После того как мистер Крэгг отпустил по этому поводу несколько язвительных замечаний, мистер и миссис Симмонс решили вернуться в Америку; принадлежащую YMCA рекреационную палатку со всем содержимым они оставили нам.

Незадолго до отъезда они невольно стали причиной инцидента, который может служить хорошей иллюстрацией проблем, с которыми сталкивается переводчик, если пытается, как я тогда, не допустить ухудшения отношений между двумя