Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911—1920 - Владимир Литтауэр

Владимир Литтауэр

Русские гусары. Мемуары офицера императорской кавалерии. 1911 – 1920

Охраняется Законом РФ об авторском праве. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

ПРЕДИСЛОВИЕ

Я с огромным интересом прочел книгу ротмистра Литтауэра. Из всех книг, прочитанных мной по этой теме, книга «Русские гусары» показалась мне самой лучшей. К моему глубокому сожалению, мне не удалось приехать в Лондон во время недавнего посещения автором книги Великобритании. Мы могли бы вспомнить с ним старые времена, поскольку я был знаком со многими людьми царской России[1].

В 1918 году, несмотря на то что я был главой специальной британской миссии при советском правительстве, меня арестовали и выпустили из Москвы в обмен на Литвинова[2], арестованного в Лондоне в ответ на мой арест в Москве.

В начале XX века русская императорская армия имела много общего с европейскими армиями. Формировавшиеся годами полковые традиции сплачивали солдат, старых и молодых. Полк ротмистра Литтауэра, Сумской гусарский, отпраздновал свою 250-ю годовщину в 1901 году и, хотя какое-то время существовал в качестве драгунского полка, не утратил традиций гусар.

Будучи младшим офицером, автор и его друзья весело проводили время в клубах и ресторанах Санкт-Петербурга и Москвы, в которых я тоже неоднократно бывал. В московских ресторанах гусар приветствовали полковым маршем, а в летние месяцы в саду ресторана «Яр» играл полковой оркестр. Это был самый известный и роскошный ночной клуб в Москве. В ресторане «Стрельна» царствовала Мария Николаевна. Цыганский хор, в котором солировала Мария Николаевна, выступал в национальных костюмах. В книге есть фотография такого цыганского хора в праздничных одеяниях, и вы можете представить, какими яркими были их выступления. В конце лета 1918 года ресторан закрыли. Думаю, что восхитительная Мария умерла в бедности, от расстройства чувств.

В армии была строгая дисциплина и тяжелые будни. Учения и дежурства, проходившие на самом высоком уровне, забота о лошадях, содержавшихся в образцовом порядке, неожиданные ночные проверки офицерского клуба и инспекции казарм, редкие отпуска и безденежье – все это вместе рождало чувство принадлежности к одной большой семье.

Я был свидетелем того, как патриотический настрой русских людей в 1914 году постепенно пошел на спад, когда стало ясно, что предстоит долгая война. Ротмистр Литтауэр и его кавалеристы никогда не теряли мужества, сталкиваясь, казалось бы, с непреодолимыми препятствиями. Но русские не могли справиться с немцами.

Без жалоб на судьбу и излишней сентиментальности автор понятным языком излагает трагедию России, но мы даже не можем себе представить чувства автора этих воспоминаний, потерявшего страну, ставшего свидетелем распада и беспорядков, узнавшего об убийстве императора и офицеров, с которыми совсем недавно сражался против немцев.

Мне бы хотелось отдать дань его беспристрастной оценке собственных побуждений и чувств в книге, являющейся прекрасным вкладом в историю его времени тоже.

Роберт Брюс Локкарт

Часть первая

МИРНОЕ ВРЕМЯ

Глава 1

ДРУГОЙ МИР

В период с1914 по 1917 год восточноевропейский театр военных действий явился последним местом в мире, ставшим свидетелем профессиональных действий кавалерии традиционного типа. Русская кавалерия, в которой я служил, насчитывала порядка двухсот тысяч человек. Мы действовали на территории, протянувшейся с севера от Восточной Пруссии по открытой местности и далее через болота, леса и горы к равнинам Румынии; около двух тысяч километров к югу. Мы сражались с вражескими кавалерийскими частями: «модернизированными» немецкими; такими же традиционными, как и мы, австрийскими и венгерскими, которые в начале войны были еще более традиционные (устаревшие), чем мы, бросавшиеся в бой под предводительством офицеров в белых перчатках. А с другими родами войск мы сражались даже чаще, чем с вражеской кавалерией.

Но я помню, что даже тогда наши методы ведения военных действий стремительно устаревали. В первые месяцы войны мы на себе испытали огневую мощь современного оружия. Шашки, сабли и пики не могли противостоять отвечающим современным требованиям артиллерии, пулеметам и даже скорострельным винтовкам, из которых пехота вела массированный прицельный огонь. И хотя нас учили бою в пешем строю (для этого мы были вооружены винтовками и штыками), мы не могли в полной мере соперничать в этом со специально обученной пехотой. И если нам удавалось одержать победу над таким же или даже большим, чем наше, пехотным подразделением, то исключительно благодаря более быстрой реакции и высокому боевому духу, а отнюдь не тренировке и оружию.

Теперь угроза одному из наших важнейших преимуществ, исключительной мобильности, появилась со стороны современных транспортных средств. Повсюду, где только позволяли дороги, появились небольшие армейские грузовики, и к немецким кавалерийским частям даже придавали пехотные роты на велосипедах.

Однако, несмотря на это, нам было чем заняться на широком и таком разнообразном фронте. Время от времени фронт прорывался с той или другой стороны. Война с переменным успехом могла тянуться неделями, и нам нашли правильное применение. Мы старались застать противника врасплох и не считались с потерями. Мы действовали великолепно, хотя и не всегда эффективно.

Хотя мы были вынуждены с неохотой признать, что кавалерия, как нас учили и мы сами всегда считали, больше не является владычицей полей сражений, способной одной безумной атакой решить исход боя, тем не менее мы продолжали воевать, в значительной степени сохраняя прежнюю веру в свое превосходство. Важнейшим элементом поставленной перед нами задачи была скорость, поскольку от нее в значительной степени зависел результат прорыва боевого порядка врага. А поскольку нам упорно внушали уверенность в том, что нам нет равных в рукопашной борьбе, мы стремились как можно быстрее достигнуть вражеских рядов. Я помню, как однажды, когда мы были вынуждены спешиться и залечь под немецким огнем, наш командир полка, вскочив и потрясая кулаком в направлении противника, воскликнул:

– Если бы мы только могли добраться до вас!

Исходя из заложенного в нас убеждения мы не использовали винтовки, находясь верхом. Если можно уничтожить врага с расстояния, то нет никакого смысла в особой спешке, и, кроме того, стрельба в положении верхом значительно замедляет атаку. Усилия, связанные с рукопашной, частично объясняют, почему мы в кавалерийских училищах так пренебрежительно относились к занятиям по рукопашному бою и почему сами училища придерживались старых методик по сравнению с теми, которые готовили офицеров для службы в других родах войск. Мы считали, что, когда придет время, сможем смело атаковать врага и ничто не помешает нам сделать это. Шашки, сабли и пики были истинным оружием кавалерии. Каждый кавалерист в полку имел шашку, а половина полка еще и пики. Еще до того, как нам удавалось прорвать вражеские ряды, наше оружие неоднократно обагрялось кровью.