Лестница на шкаф. Сказка для эмигрантов в трех частях - Михаил Юдсон

Иль втянул ноздрями воздух. Дым в Саду, дым с гарью — как авраамов столб до небес над горой — светлеет в вышине. Беснующаяся вокруг вышки шобла. Причем шумные какие — решительно страх и ужас потеряли, будто последний костер раздувают. И пылающие склады, авуары Рувима. Почему горенье? Случайная искра (а жизнь-то наша вообще, эх-ма, биг-банг, гибь-гнобь)? Система зеркал у аразни заработала, довертелись? Но им же самим это не в жилу, им по верованьям с огнем сидеть нельзя… Странно. Обычно араз смирно пасся в массе, не помышляя о восстании. А тут такой госет! И почему сигналов нет с других вышек — где остальные Стражи, боевые товы, шантрапа из «гелиотропов», клоуны из «гладиолусов», все эти лошаки-обормоты? О, ослушники вислоухие! Первое приходящее: «Очередной фарс Сада, малый погорелый театр, вампука рутинная — отсюда и тишь с фасада кругом». Чуть позже, панически: «Уехали все, смылись, а про меня забыли, бросили на растерзание тем самым. А те самые набросятся, всадят в мякоть по рукоять — и уйдешь из Сада в Пустые Пространства, под Шкаф… И следа не останется. Ни холмика на земле, ни дыры в небосводе. В лучшем случае в журнале наблюдений поминально упомянут: «Иль Тишайший, участвовал в подавлении Якирского возмущения аразов в лето 54-е, сложил буйну голову…»»

Тут Иль увидел Яшу. Он не поверил глазам. Яша, служитель Стражи, обязан был быть на своей вышке, в другом углу Сада, но вместо этого — нарушая святость Устава! — находился внизу и яростно продирался сквозь заросли к ограде, целеустремленно волоча за собой по траве большой черный пластиковый мешок, явно тяжелый. Вот так прыть, удивился Иль, стырил что-то, хотя что тут тырить? Эк пластается, проказник… Яша на ходу совершал какие-то безумные подпрыгиванья и ликующие приседанья, и даже вскакивал на мешок и попирал его.

Перезанимался, решил Иль. Что вообще известно о Яше? Известен своей праведностью… ну, двуногий цитатник, при нем перевели «Устав» обратно на арамейский… осторожен до дрожи, почему и заслужил прозвание Без — ничего подозрительного, без сучка и упрека.

Высокая трава скрыла Яшу, сомкнувшись за его спиной. Иль, хоть и глупо, весьма взбодрился — все друзья здесь, никто не подорвал, выйдут на связь, припрут на подмогу верные товы, святогоры — смельчак Марк, разумник-звеньевой Матвей, служака Яша. Вся казарма сбежится — триста и еще восемнадцать. Справимся с невзгодами. Да и Лазарь велик, пособит, не даст сгинуть — как я бы сделал, будь я Он, — и создаст перекати-камень, и поднимет, и на аразов обрушит, и так не раз… Подопригора! А может, они и сами, шантрапа, пошумят и разойдутся — посидеть, подумать… Заползут под вязы, в прохладу…

Иль с опаской выглянул вниз. Там он увидел удивительное — аразы больше не были толпой. Ощутимо изменившись, они из стада стали колонной и двигались. Шли. Наступали тупо и неотвратимо. Садовые солдаты.

Колонна вдруг разветвлялась и охватывала клещами — вот-вот передние ступят на «запретку» и окажутся возле самого стебля вышки. Спилят. Перерубят. Отгрызут. Неважно. Мозгом спины, знобко и ясно учуялось: «Нет здесь страха божьего. Прибьют меня».

— Я — Иль, Страж Сада, — произнес он строго, нараспев, напоминая себе. — Я иду с мечем судия! Иди, отважный. Пошел!

Иль забрался на перила, постоял, балансируя, и с криком «Защити Лазарь!» прыгнул головой вниз. Прыгать с вышки — по ощущениям — как в детстве на Вознесенье грудью ложишься на санки и съезжаешь с горки, только тут горка очень крутая и спуск зело обледенелый и извилистый, и надо стараться, чтобы тебя не снесло из твоего желоба, по которому скользишь с неприятной скоростью, прижав руки к бокам. А то выкинет куда-нито… Этак вот прыгнет Страж, а на асфальт приложится чуть не через сутки, на четвереньках, весь в снегу, ногу подволакивает, халат рваный, голова пробита и кровавой тряпкой замотана, автомат казенный утерян, зато за спиной висит длинный кривой меч — занесло парнишку. Или, рассказывают, случилось: попал один внутрь необъятного сочного плода, ну, структура того мира, вроде тыблока — и год пробивался наружу, а там водились такие безглазые, без конечностей, конические, ходы проверчивали, он с ними немало общался, удивительная цивилизация, отмечал, богатый пластичный язык выемок, тяга к Высшему Выходу…

Иль возник, приземлился на запретной полосе в редкой для себя позе (делая «мостик»), тут же, кряхтя, распрямился и принял боевую стойку — взял «кузю» наизготовку. И увидел рядом Матвея и Марка — видимо, они спрыгнули раньше. Были они в сверкающих бронепластинах, тяжелых шлемах с гребнем, с блестящими щитами и выглядели полубогами — поверх кольчуг выпустили Стражи свои бороды! Стояли они — точно по Уставу — спина к спине (никогда не поворачивайся к аразу задом — прописное), сурово ожидая приближения вражья. У Матвея-звеньевого еще и защитное забрало было опущено, так что мир он видел сквозь узкую смотровую щель — совсем уже обалдел! — и двигался, вероятно, на ощупь.

Перед «запреткой», словно перед запрудой, слаженно шевелилась, набухала масса аразов, перетекала, деформировалась, как потекший сугроб, что-то пыталась из себя выстроить — аразы лезли на плечи и башки друг другу, сцеплялись, будто составляя какую-то сложную пирамиду — некий многоглавый и многоногий зверь возникал на глазах, гальванизировался, рыча бесчисленными пастями. «Так вот ты какая, инфузория Грюн-Ярока! — ахнул Иль. — Довелось».

— Лос! Лос! — азартно орали аразы. — Шнеллах!

Злохищная свора была уже на расстоянии пары стадий. «Вон жгутики у них какие жуткие, тяжелые, — невесело взвесил Иль. — Отрастают на глазах». Он вдруг вспомнил, как в казарме перед сном рассказывали, что аразы напильниками себе зубы затачивают. Зачем?

Трупное, гнилое, разъяренное дыхание долетело до него (пахло, как на Кафедре из подвала), и вдруг в его мозг вломилось, ворвалось чужое — ненависть жаркая, обжигающая, испепеляющая — она заполонила, захлестнула, сдавила череп. Иля отшвырнуло назад, он упал на колени, его вырвало желчью на асфальт. Стабильная эмоция! Поднялся, вытирая рукавом рот. А зверь лез. Волокся колонной, пигуанодон, полз — тулово постепенно покрывалось роговыми панцирными бляшками, горло противно пульсировало — заглотить! Впереди, бушпритом, выдвигался, нависал главный закоперщик, матерый аразище, явно уже отведавший человечинки, — опасный, как песец-людоед. Его следовало бить в глаз. Вбивать кол. Тот, кто не видел вблизи живого араза (да и дохлого), вряд ли может представить себе его страшную, отвратительную внешность, а то! Но где же верные, преданные нам особи?! Кстати, самые толковые из них знали (или догадывались), что «запретка» давно выдохлась и теперь полностью декоративна — могли и разгласить. О, аразская преданность, вошедшая в поговорку: «араз за питу глаз продаст». С потрохами!

Меж тем дым пуще пошел с Рувимовских складов. Густые клубы, но ведь там клубни, ну спекутся. Аразы, хватая дым зубами, задвигались как угорелые, взревели, потрясая поднятыми «палашами» и выкрикивая проклятья.

— Алл-л-л! — выли поспелые.

— Ахх-х-х! — подхватывали в хвосте.

Страшно, конешно. Иль, признаться, немного растерялся. А тут еще, словно по команде — спина к спине, раскорякой, вспугнутой перекатицей — быстро-быстро побежали к зарослям Марк и Матвей, вдруг распались, Марк, подпрыгнув, ухнул, кинулся в кусты, с треском, проламываясь молча, исчез. Матвей уронил автомат, застыл, потом, спотыкаясь как слепой, двинулся к аразам на голоса, простирая руки, увещевая: «Опомнитесь. Довольно. Больше не надо. Не сбивайтесь в кучу, разойдитесь. Кто за Господина, пусть следует за мной!». С него сбили шлем, навалились, рвали кольчугу, он пронзительно закричал: «Оставьте меня! Зачем вы меня обижаете? Я брат ваш!» — захлебнулся, с чавканьем поглотило…

Яша Без возник возле Иля, и не было ни сил, ни смысла разбираться, откуда он взялся. Яша деловито снял с плеча и сунул Илю свой автомат, усмехнулся хмуро:

— На, держи, один храм в обоймах «ластики», штабной указ, глядь… Помнишь, боец, Устав — «коси всех подряд, Лазарь разберется»? Славно бы. Да разве у нас в штабе Устав чтят, братья, глядь, милосердные, обтруханные…

Никогда Иль не слышал у робкого толстуна Яши такого колючего, проволочного, лютого голоса.

Передний араз, вожак, пробуя ногой почву, оскалившись ступил на «запретку». Ядовитая зеленая слизь стекала у него из пасти — с шипеньем, ошпаривая, взбухая пузырями на асфальте. И в тот же миг Иль увидел, как Яша, успев даже, кажется, раздраженно плюнуть, взметнулся в воздух. Его обвислая, неуклюжая фигура распрямилась, он завис в прыжке, и тоже распрямленная, сделавшаяся вдруг очень длинной его нога слегка коснулась шеи араза — и тот рухнул на асфальт, криво вывернув голову, из ноздрей хлынула черная кровь. Яша, сграбастав, поднял вожака над головой и швырнул его в толпу. Толпа взвизгнула, раздалась, завыла. Яша мгновенно и легко наклонился, пошарил за голенищем, и в руке у него оказался имперский кривой нож-сика — узкий, с тяжелой костяной рукояткой. Пошептал «Слышь», заклиная клинок, — и ринулся. Одного пырнул в дых, следующего ударил рукоятью в жилу, ловко уклонился и отбросил третьего ногой.