Пышечка - Джули Мёрфи

сигнала на выход. Эл достались «Даллас Ковбойз»[45], поэтому в руках у нее сине-серебряные помпоны, а на голове – ковбойская шляпа в тон. На мне мой «кадиллак». Мы так крепко сцепили руки, что они почти немеют.

Я пытаюсь восстановить в голове танец, который мы репетировали бесчисленное множество раз, но память отказывает, точно в голове у меня лабиринт, а я разыскиваю в нем призрака.

Бека Коттер передает Эл баночку с вазелином.

– Смажьте губы и десны, – говорит она. – Так легче улыбаться.

Мы переглядываемся, пожимаем плечами, окунаем пальцы в вазелин и размазываем его вокруг своих улыбающихся ртов. Вкус у него отвратный.

– Спасибо, – говорю я Беке.

Мэллори, стоящая в наушниках в нескольких метрах перед нами, произносит:

– Вперед! Вперед! Вперед!

Мы проносимся мимо нее, и в тот самый миг, как меня окутывает свет прожектора, память возвращается. Мы двигаемся кругами, так что у каждой есть ровно две с половиной секунды, чтобы назвать свое имя.

Потом песня заканчивается, и свет гаснет, а я пытаюсь понять, как все закончилось так быстро. Кажется, будто жизнь поставили на ускоренную перемотку, где все голоса звучат смешно и пискляво.

Дальше – выход в купальниках. Мне и не приходило в голову, что у меня не будет возможности уединиться для переодевания, однако так и происходит: никакой приватности. Переодеваясь, я стратегически не снимаю юбку и, стоя в ней, натягиваю купальник до пояса. Потом, улучив момент, оглядываю гримерку. Оказывается, я единственная, кто какого-то черта пялится на окружающих. Должна признаться со всей откровенностью: вокруг меня куча сисек, и всем на это наплевать.

Я стискиваю зубы, снимаю рубашку, а после натягиваю верхнюю часть купальника и нацепляю на макушку красные солнечные очки-сердечки, которые подарил мне Бо несколько месяцев назад. Я совсем о них позабыла, а на той неделе обнаружила, когда убиралась в шкафу.

Мы выстраиваемся за кулисами, пока миссис Клоусон бегает туда-сюда вдоль рядов, брызгая нам на задницы профессиональным лаком для волос.

– Совершенно недопустимо, чтобы купальники задирались, – приговаривает она.

Я смотрю, как Эллен выходит на сцену, и знаю, что внутренне она бьется в истерике, однако со стороны – в раздельном зеленом купальнике и эспадрильях – она выглядит невероятно уверенной в себе.

Я знаю, что не должна, но все равно бросаю быстрый взгляд вниз и вижу черные сандалии и красный купальник, подчеркивающий мой круглый живот. Но беспокоит меня не он. Все мы что-нибудь в себе ненавидим, и я могла бы, покривив душой, заявить, что терпеть не могу свое тело целиком, однако больше всего ненавижу бедра. Жирные ляжки. Апельсиновая корка. Галифе. Окорока. Слоновьи уши. Называйте как хотите. Мои ноги и на ноги-то не похожи. Я довольно терпимо отношусь к толстоте, но в те редкие минуты, когда смотрюсь в зеркало без одежды, вижу лишь два целлюлитных столба, которые переставляют меня с места на место, а в процессе еще и трутся друг об друга, что приводит к дичайшей ляжечной ссадине (так толстушки называют чудовищные натертости на внутренней стороне бедра).

Миссис Клоусон трогает меня за плечо, давая понять, что я следующая.

Я глубоко вздыхаю и улыбаюсь. «Улыбайся, Пышечка», – я так и слышу мамин голос. Пусть мне неловко, но я отказываюсь себя стыдиться.

Может, дело в том, что я не вижу зала, а может, в том, что никто не орет, чтобы я свалила со сцены, но в общем, мы с бедрами кое-как переживаем этот миг в свете софитов. Я не сбегаю трусливо за кулисы, как в тот день у бассейна. Никто не свистит и не улюлюкает. Конец света не наступает. И, кажется, даже зрители не слепнут.

В купальниках есть нечто такое, что заставляет думать, будто право их носить нужно заработать. И это неправильно. Нет, правда, критерии ведь очень простые. У тебя есть тело? Так надень на него купальник!

Когда я возвращаюсь за кулисы, там меня уже поджидает Аманда.

– Ты смотрелась просто суперски!

Я сжимаю ее руку.

– Спасибо! Ты уже готова сразить аудиторию футбольными трюками?

Она кивает, и щеки ее слегка розовеют.

– Я вступила в футбольную команду.

– Серьезно?

Аманда ухмыляется.

– Подумала, что если уж переживу конкурс красоты, то и до футбола как-нибудь доковыляю.

– Это так здорово! – говорю я Аманде, и к нам подходит Эллен.

Из-за кулис мы наблюдаем, как на сцену выходит Милли в своем клетчатом купальнике с юбочкой и туфлях на платформе, подобранных в тон. На ней огромные белые солнечные очки и ярко-красная помада, а под мышкой у нее – надувной мяч.

– Господи, – говорит Эллен. – Она была для этого рождена. В этой милой маленькой толстушке живет королева красоты.

Мое лицо расплывается в довольной улыбке.

– Нет, – говорю я. – Эта миленькая маленькая толстушка и есть королева красоты.

Шестьдесят

– Господи Иисусе, Иосиф и дева Мария! – Мои мозги точно пропустили через мясорубку. – Неужели все шапочки для париков так давят на голову?

– Возможно, размер неподходящий, – замечает Эллен. – Не знаю. Я схватила первое, что нашла у мамы в гардеробной.

Чтобы подготовить меня к конкурсу талантов, мы оккупировали единственный туалет, расположенный за кулисами. Сама Эллен заплела волосы в две косички и втиснулась в костюм, в котором танцевала чечетку в