Строговы - Георгий Марков

А на следующий день братья Бакулины, поехавшие в лес за дровами, нашли труп комиссара в логу под Соколиновкой.

Волченорский совет принял решение: арестовать и препроводить в губернию Евдокима Юткина и Демьяна Штычкова. Тимофей Залетный с группой фронтовиков тотчас произвели арест, и обоих главарей волченорской кулацкой банды в тот же день увезли в город. Редкий в Волчьих Норах не одобрил этого шага новой власти. В том, что Юткины и Штычковы замешаны в убийстве Терентьева, на селе никто не сомневался.

После этих событий мирная жизнь в Волчьих Норах восстановилась. Совдеп стал действовать более решительно. Из села были изгнаны торгаши, вместо них совдеп организовал потребительскую кооперацию. Авторитет Советской власти укреплялся не по дням, а по часам.

Но кто-то упорно распускал слухи о близком падении новой власти. Говорили, что против красных выступила белая офицерская гвардия, что все державы ополчились против большевиков, что где-то уже идет война между красными и белыми. Вскоре мужики, ездившие в город, привезли оттуда тревожные вести: идет будто сибирской железной дорогой чехословацкий генерал Гайда с несметным войском иноземцев, совдепы везде свергает, а большевиков расстреливает и вешает.

Возможно, что в этих слухах было много преувеличенного, но из губревкома поступил секретный пакет: международная обстановка республики осложняется, необходимо проявить героические усилия, чтобы отстоять завоевания народа от контрреволюции и интервентов.

Юткинские и штычковские сторонники приободрились, стали чуть не открыто грозить совдепщикам, намекая на расправу с Терентьевым. От угроз перешли к делу: вначале выбили все стекла в доме, где помещался совдеп, потом кто-то ночью пальнул из ружья в Матвея Строгова и Тимофея Залетного, возвращавшихся домой с заседания.

Совдеп призвал фронтовиков под ружье. С вечера до утра дом совдепа охраняли вооруженные наряды. Было решено взять под охрану потребиловку, бывшие купеческие амбары, кедровник, запросить разрешение на арест Ефима Пашкеева и Герасима Круткова. Однако новые и грозные события опередили мероприятия новой власти и надолго повернули жизнь в другом направлении.

5

Короткая летняя ночь была на исходе, когда в окно горницы громко и торопливо постучали. Матвей соскочил с кровати и бросился к окну, присматриваясь к человеку, который стоял у окна.

– Кто это? – спросил Матвей, отдергивая белую занавеску.

– Открой-ка, Захарыч, скорее!

За окном стоял Михайла Крутояров, юткинский работник, вернувшийся с фронта уже после ареста своего хозяина.

Матвей открыл одну половинку окошка и высунул голову.

– Захарыч, Евдоким Платоныч с Демьяном ночью прискакали. С ними десятка три офицеров и солдат. В городе переворот случился. Понял я, что пришли на подмогу белым иноземцы. Евдоким и Демьян сидят сейчас за столом с офицерами, список составляют, кого арестовать надо. Большевиков в первую голову. Утекай, пока не пришли. Ну, я побегу, а то спохватиться могут.

Михайла бросился за угол, на дорогу, а Матвей кинулся будить Анну и деда Фишку. Анна все слышала и уже поднялась. Дед Фишка и Агафья тоже вскочили быстро, только Максим да Маришка крепко спали. Матвей не велел их будить.

– Дядя, беги огородами к Тимке, Архипу, Мартыну, – проговорил Матвей, набивая патронташ патронами. – Скажи им, что жду их в широком логу, у ручья, в чаще. Пусть с собой ружья захватят, припас, харчи.

Дед Фишка выскочил на улицу, а Матвей стал одеваться. Агафья заохала. Анна, вталкивая ковригу хлеба в мешок, с сердцем проговорила:

– Вот подлые! Не дают людям мирно пожить.

– Ничего, Нюра, их верх ненадолго.

Матвей попрощался с женой и матерью, постоял немного около спящих ребят и вышел. Анна проводила его за ворота. Наказывая ему беречь себя, она не упрекала его и не плакала, и он ушел успокоенный.

С этой ночи началась у Матвея Строгова самая беспокойная полоса в его жизни. Он скитался по обширному таежному краю всю осень и зиму, коротал дни и ночи в охотничьих избушках, в балаганах и зимовьях. Укрыться от белых вчетвером было трудно, и Тимофей, Архип и Мартын Горбачев до поры до времени также бродили в одиночку.

Только после того, как в Юксинский край явился штабс-капитан Ерунда во главе карательного отряда, Матвей передвинулся в волченорские буераки – поближе к селу.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

1

Страшное зрелище представляли собой в эти дни живописные Волчьи Норы. С пепелищ тринадцати спаленных домов струился бледно-сероватый, неживой дымок. Сохранившиеся кое-где в палисадниках опаленные огнем кусты черемухи стояли теперь на пустырях, сирые и унылые.

Небо над Волчьими Норами было тяжелым и неподвижным, а серые лохмотья туч свисали низко, почти касаясь макушек высоких лиственниц.

Притихшие улицы опустели. Не сновали из двора во двор бабы, не бегали по улице, не играли в лапту на лужайках ребятишки, не беседовали о мирных делах на завалинках старики. Исчезли даже собаки.

Казалось, что село вымерло или покинуто людьми. На самом деле никогда еще за всю свою долголетнюю историю Волчьи Норы не жили так кипуче и бурно.

Прокрадываясь дворами и огородами, люди собирались в овинах, в банях, в стайках. Собирались все, без различия возраста и пола – целыми семьями. Встревоженно озираясь по сторонам, люди вполголоса вели разговоры обо всем, что происходило в Волчьих Норах.

Четвертый день в селе свирепствовал отряд белых. За эти дни совершилось много таких дел, которые подняли всех, от мала до велика.

В первый же день белые, по указке Евдокима Юткина и Демьяна Штычкова, начали обирать мужиков. Белой армии и интервентам нужны были солдаты, лошади, хлеб.

На второй день запылали избы уклонившихся от мобилизации. На третий белые собрали все село на площадь и выпороли семь мужиков, рискнувших угнать своих лошадей от реквизиции в кедровник. Вечером в этот день дед Фишка известными ему одному тропами направил тринадцать молодых мужиков и парней в буераки за кедровник, где скрывался Матвей Строгов.

На четвертый день отряд белых выехал на поля разыскивать запрятанный там хлеб и скот. На передней подводе, рядом с начальником отряда штабс-капитаном Ерундой, сидел Демьян Штычков. Он знал достатки волченорских мужиков не хуже своих собственных.

Село притихло, затаилось, но оно неусыпно, днем и ночью смотрело и слушало сотнями глаз и ушей.

Дед Фишка, перемахивая через заборы и изгороди, бегал из двора во двор. Матвей наказал старику прислушиваться ко всем разговорам и как можно чаще обо всем сообщать ему.

Когда дед Фишка узнал, что отряд белых почти в полном составе выехал на поля, он хлопнул себя ладонью по лбу и выругался: «Просмотрел, старый дурак!»

Он настолько был взволнован этим, что, оставив все предосторожности, направился домой не огородами, а проулком. Поднявшись возле кладбища на горку, он увидел двух мальчишек: Агапку – сына Калистрата Зотова и Никитку Бодонкова.

Запрятавшись в яму, из которой волченорцы брали глину для своих хозяйственных нужд, ребятишки зорко посматривали по сторонам. Ясноглазые, серьезные, в собачьих шапках и вывернутых вверх шерстью шубах, они походили на молодых волчат, выглядывавших из норы.

Дед Фишка весело ухмыльнулся: от таких глаз ничего не скроешь. Ребятишки, смущенные тем, что старик их заметил, нырнули в глубину ямы.

Дед Фишка хотел пройти мимо, но вдруг скорыми шагами, вприпрыжку направился на косогор и, остановившись на краю ямы, ласково проговорил:

– Ишь какие смышленыши! Местечко хорошее выбрали. А только, сынки, рано вы сюда забрались. Эти варнаки вернутся с полей не раньше как вечером.

Ребятишки насупились, молчали.

– Сейчас бы, ребятушки, не за мостом догляд вести, а на поля бы стрекануть да посмотреть, что там делают эти ворюги, – приподнято проговорил дед Фишка и, помолчав, продолжал вполголоса: – Корзинки взять с собой можно. Где гриб какой попадет, давай его сюда. А самим и высмотреть все. Уж за это весь народ спасибушко сказал бы. Пойдете?

Агапка с Никиткой переглянулись, и ясные глаза их заискрились. Дело, которое предлагал старик, хотя и было небезопасным, зато нужным всему селу и сулило интересные приключения.

…Через полчаса все трое встретились за мостом, в кустарнике. В руках у них были корзинки, а в корзинках по большому куску хлеба про запас. Пошли.

Стояла осень. Понемногу осыпался лист с деревьев. Трава пожелтела, зачахла и попахивала гнильцой. Все вокруг становилось блеклым, унылым, и глаза деда Фишки тосковали по яркому многоцветью лета. Правда, по склонам холмов и долинам совсем по-весеннему зеленели дружные всходы озимых, но среди необозримых просторов полей, посеревших от осенних дождей и холодов, эти по-весеннему яркие клочки казались ненастоящими.

Дед Фишка молчал, зато ребятишки болтали без умолку. Они громко разговаривали, хохотали, со свистом бросали комья земли в галок и ворон.