Кустодиев - Аркадий Кудря

А на ярославской земле происходило нечто более серьезное. В архиве Анисимова сохранилась сделанная им машинописная копия статьи из местной газеты «Северный рабочий» от 3 июня 1923 года. Под рубрикой «Жизнь деревни» там была напечатана корреспонденция под названием «Распродажа и сожжение богов». В ней рассказывалось, как в селе Шаготь Тутаевского уезда при большом стечении народа и «в присутствии попа, распевавшего какие-то печальные стихи, пылал и весело потрескивал костер, в котором главную роль играл престол, вынесенный из алтаря церкви, тут же горели и иконы, потускневшие от времени и не возбуждающие у прихожан желания купить».

После престола и икон пришла пора разломать и сжечь и саму деревянную церковь. «Не лучше ли, — глубокомысленно замечал автор заметки, подписавшийся Неверный, — гражданам употребить эту церковь для более полезного дела? Например, продать ее или же отдать бесплатно наиболее бедному крестьянину, который мог бы из нее построить свин, амбар или сарай — ведь больше пользы было бы ей…»

Жизнь резко менялась. Это понимал и Кустодиев. Образ священника все чаше и чаше появлялся на страницах газет и журналов как мишень для глумливых карикатур, в равно степени это отношение распространялось на купцов и купчих. Последний раз они возникают на полотнах художника в 1922 году, это картины «Провинция» и «Осень. Прогулка». Если позднее и появлялись подобные сюжеты, то в основном это была продукция «на экспорт» — для зарубежных художественных выставок.

Вожди революции призывали работников пера и искусств искать в жизни совсем иные ориентиры. «Покажите нам, — требовал в книге «Вопросы быта» Л. Троцкий, — и сами себе прежде всего, — что делается на фабрике, в рабочей среде, в кооперативе, в клубе, в школе, на улице, в пивной, сумейте понять, что там делается… Показывайте нам жизнь, какою она вышла из революционной печи»[513].

И вновь, после солнечной Гаспры, — осенний дождливый Петроград и так надоевшая «нора» на Введенской улице. Но есть интересная новость: в будущем году в Нью-Йорке должна открыться крупная художественная выставка Советской России. Надо избрать комитет по ее подготовке, отобрать картины для экспозиции. Наконец, решить, кто из петроградских художников поедет в Нью-Йорк.

Это известие приятно возбуждает Кустодиева, и он в едином порыве пишет для выставки картину-плакат «Извозчик-лихач».

В сентябре на квартире Кустодиева несколько раз собираются петроградские художники, члены «Мира искусства», для обсуждения проблем, связанных с подготовкой к выставке. Присутствуют Петров-Водкин, Рылов, Раддов, Замирайло, Остроумова-Лебедева, Сомов… Ехать с картинами в Нью-Йорк предлагают К. Сомову.

Цель выставки двоякая. С одной стороны, ознакомить американское общество с искусством современной России. С другой, учитывая, что многие художники бедствовали, — помочь выгодной реализации в США отобранных на выставку картин и тем улучшить положение художников. В обшей сложности намечалось показать на выставке искусство ста художников Москвы и Петрограда, причем каждый мог представить двадцать живописных работ и свыше двадцати — графических.

Борис Михайлович решил показать в Нью-Йорке написанный еще до отъезда в Гаспру «Летний праздник», уменьшенный вариант портрета Ф. Шаляпина и вариант «Девушки на Волге», исполненный несколько лет назад. Кое-какие работы, тоже представляющие вариации уже сделанного ранее, — «Купчиха за чаем», «Монахиня», «Карусель», «Купец-сундучник», — он успел написать в сентябре-октябре специально для выставки. Если они будут проданы и останутся в Америке, не так жалко расставаться с ними: на родине все же — лучшее.

Борис Михайлович торопился. Здоровье опять ухудшилось, и врачи советовали срочно ехать в Москву — к находившемуся там немецкому профессору Отфриду Ферстеру, ученику Оппенгейма, который был включен в группу врачей, лечащих Ленина.

В ноябре Кустодиев с Юлией Евстафьевной выехали в Москву. Осмотрев его, Ферстер предложил сделать операцию. И Борис Михайлович решился. 16 ноября он пишет Ф. Нотгафту: «Сегодня сообщили мне, что на завтра в 2 часа назначена Ферстером операция, и начали меня уже приготовлять к ней… Чувствую себя отлично и бодро иду на все а в случае удачи — самые радужные перспективы на будущее. Здесь, конечно, не то, что у Цейдлера, в смысле обстановки и ухода — ну, да как-нибудь, надо приспособиться…»[514]

«Наркоз, — писала о проведенной операции дочь художника Ирина Борисовна, — дали местный, общего не выдержало бы сердце. Четыре с половиной часа нечеловеческих страданий… Врачи говорили, что каждую минуту может быть шок и тогда — конец. Вырезали опухоль (доброкачественную) величиной с грецкий орех…»[515]

После операции Кустодиев до конца декабря находился на излечении в руководимой профессором Крамером (тоже лечащим врачом Ленина) хирургической клинике. Еще одно испытание позади. Быть может, последнее.

«Бедный друг, — сочувственно писал в начале декабря Ф. Нотгафт, — какие мучения тебе пришлось перенести!»[516]

И вот наступил день, когда можно было возвращаться домой. В сердце таилась надежда на то, что желанный перелом в ходе давней болезни все же наступит.

От навещавших его друзей Борис Михайлович узнал, что Сомов вместе с группой московских художников, в которую входили И. Грабарь и С. Виноградов, уже выехал в США. За океан отправились и отобранные для выставки картины.

В Петроград между тем вернулся из эмиграции А. Н. Толстой и как-то в полдень пришел навестить Кустодиевых. Когда-то он учился вместе с младшим из братьев, Михаилом, в Технологическом институте, и студентами они сдружились. Тогда же с начинающим писателем познакомился и Борис Михайлович. В 1910 году журнал «Аполлон» напечатал повесть Толстого «Аггей Коровин» с иллюстрациями Кустодиева.

О визите писателя на Введенскую улицу вспоминал сын художника Кирилл: «По русскому обычаю они с отцом обнялись, поцеловались. Алексей Николаевич, сев на тахту в мастерской, смотрел на отца очень внимательно и расспрашивал его, как текла жизнь, что отец делал, чем занят сейчас, что вообще делается вокруг, чем люди дышат…»[517]

С этого времени А. Н. Толстой заходил к Кустодиевым и один, и с друзьями: однажды привел познакомиться писателя Вячеслава Шишкова.

Выход в свет книги «Русь. Русские типы» заметил журнал «Печать и революция» и опубликовал весьма благожелательную рецензию Л. Розенталя. Касаясь акварелей художника, он писал: «Его образы воспринимаются нами почти так же, как литературные, как образы Островского, Мельникова— Печерского, Лескова, Алексея Ремизова <…> Приходится пожалеть, — заключал Л. Розенталь, — что лишь немногим будет доступно обаяние этой прекрасно изданной книжки… А ведь Кустодиев, вопреки односторонности своего восприятия жизни и “стилизаторским” тенденциям, по своему народен и мог бы получить более широкое распространение»[518].