В исключительных обстоятельствах 1988 - сборник

Ковальский заболел идеей. Через некоторое время, с большими усилиями и не бесплатно, он влился в бригаду землекопов на одном из старых загородных кладбищ...

Однако даже закалённый жизненными передрягами рассудок Ковальского отказывался принять жуткую фантасмагорию этой городской преисподней, отдалённой от благонравия и порядка условным полуразрушенным забором... Это был остров опрокинутых понятий, остров глумления и цинизма, остров чистогана...

Штатных землекопов представляли люди с обросшими щетиной лицами и похмельной тоской в глазах. Но были и не состоящие в штате «вольные каменщики», кто приезжал на работу в ночь, на собственных машинах, доставал из багажника свой инструмент, например, лопату с балансиром. Среди последних можно было встретить инженера-экономиста и геолога, студента и начальника планового отдела солидного предприятия, врача «скорой помощи» и работника ВОХРа...

И те, и другие получали клиента через бригадира (бугра), или завклада (заведующего кладбищем). Механизм по выкачиванию денег был предельно прост и безотказен: «Людей нет, рыть некому, ждите очереди, нет сейчас места...» и т. д. А сзади двое с лопатами: «Мы — могём без очереди, есть место... Но без квитанции. Сколько?

Полторы сотни и два пузыря. Хотите готовую, прямо счас — две сотни и четыре пузыря: не наша, тут товарищ ночью рыл...»

Для штатников – оплата с выработки, пятёрка-десятка с могилы, и то по усмотрению бугра...

Вольным — расчёт особенный, дифференцированный: один «наверх» отдаёт всю выручку за каждую третью могилу, дру¬гой — за четвёртую, лица, допущенные к карточному столу, — только за пятую...

Утаить хотя бы рубль – означало уйти с этой мрачной терри¬тории калекой...

Ковальскому казалось, что он живьём попал в ад. После вальяж¬ной жизни при санаториях эта чудовищно тяжёлая работа — выколу¬пать в скале два куба, в смраде, в грязи, в непогоду — изну¬ряла даже непьющего. Работа мерзкая, отвратительная до блевоти¬ны — из ям приходилось выгребать и выносить в мешках человечьи кости, чтобы перезахоронить их на отшибе, в канаве-промоине...однако уйти отсюда просто так он не мог. Он видел, какими день¬гами сорят кладбищенские главари, как ночь напролёт идёт картёж¬ная игра с тысячными ставками и рекой течёт спиртное.

Попасть в элиту было сложно, но первый шаг он уже сделал — получил должность кладбищенского сторожа. Тут ему кое-что перепа¬дало, при уйме свободного времени, ибо покойников, слава Богу, никто не крал. К концу погребения он подходил к скорбящим родственникам и предлагал им поухаживать за могилой до установки памятника. Те трясущимися руками протягивали ему кто десять, кто тридцать, а кто и сто рублей! Последних он стал «брать на карандаш»...

На новом поприще Ковальский, хоть и не был силён в психологии, постиг одну человеческую странность: отказывая живым, люди несу¬разно щедры к покойнику, беспечно приоткрывая завесу над тем, что тщательно скрыто в миру... Например, скромный служащий советской торговли ставит многотысячный памятник! Проявив наблюдательность, Ковальский по пышности похорон и стоимости памятников составил себе «чёрный список» людей с предположительно левым доходом. Он выписал из регистрационных книг их адреса и стал вымогать у них деньги «на ремонт могилки», на прополку травки и просто на помин души...

Унизительная процедура больших доходов не сулила, была сродни нищенству и в конце концов надоела... Возникла вначале как ересь, а затем утвердилась как аксиома новая идея: не просить, а требовать! Но это дело, как всё новое, требовало и нового подхода... Вот в это кризисное время Ковальский и встретил в ресторане, где он ежедневно просиживал пару часов на персональном месте за не¬спешным обедом, только что вылупившегося из колючего гнезда Стаса Янов¬ского, или «Яна».

Когда-то они работали оба в спортобществе, где Ян тренировал малолеток. Потом исчез — ясно куда, но неясно было, на сколько. И вот он объявился!

Обед из поздних затянулся до глубокого ужина, и даже ночевать уехали к Яну, как его величала вся спортивная, а затем и уголовная шелупонь.

Яна уговаривать долго не пришлось. Идею он принял влёт, однако внёс существенные коррективы: наплевать на могилки, на родст¬венные чувства, а «давить их чем попало, абы у них было чего выдавливать, левое или правое, без разницы!» На том и порешили, из¬брав местом экзекуций родное кладбище, как место наиболее безопас¬ное и не охваченное никакими органами, кроме ночного сторожа Ко¬вальского.

Вскоре из тактических соображений устроили Яна в таксопарк, чтобы имелось личное средство доставки клиентов на место экзекуции и обратно. Если останутся живы-здоровы...

Но госмашина — дело опасное, поэтому поставили себе ближай¬шую задачу: купить Яну машину из подержанных.

Эту задачу вскорости реализовали, ради чего Яну пришлось пойти на унижение — в одиночку «поставить накоцанную хату», после чего «гоп-стопники» обычно не подают руки своему.

Жили скромно, позволяя себе только ежедневные обеды в старинном, в стиле ретро, «Челюскине». Сидели и вечерами, но без капли спиртного — по этой части, как по многим другим идейным соображе¬ниям, у них было полное единодушие.

Для респектабельности был «запущен шар», что Иван Иванович —председатель старательской артели мойщиков золота, а Ян — его главный инженер.

Им накрывали стол в укромном уголке, обслуживали быстро, но без бьющей в глаза суеты, и приносили необозначенные в меню блю¬да. К их столу подходили почтенные люди и решали какие-то служеб¬ные дела. Почтительно прощались и тут же уходили...

«КАРАСИ»

 Первая операция с «карасём», как окрестил клиента Ян, прошла удивительно легко — тот безоговорочно подписался выдавать тысячу в месяц, не вдаваясь в подробности: за что, кому, зачем?

Однако со вторым произошла трагическая осечка. «Карась» — тучный старик, директор крупной базы — заартачился... Пришлось изловить его на улице и отвезти на «участок номер три», что означает в уголовном мире кладбище. Директор оказался с комплексом нажитых в тёплом кресле болячек и стрессовой ситуации не выдержал. Поставленный к могиле и придавленный удавкой для острастки, он почил в бозе, издав нехороший хрип, от сердечного при¬ступа…

Иван Иванович и Ян слегка растерялись...

- Отвезём в город и подкинем в его подъезд... — неуверенно предложил Ян. — Может, ещё отойдёт? Попробуй тут разберись в потёмках — живой или нет.

- Везти нельзя. Следы... В этой могилке мы его и закопаем... Пониже чуток... Могилка-то чужая. Принесу инструмент. Работать сейчас будем. — Иван Иванович был рассудительнее Яна.

Хоть и блестящий выход нашёл Ковальский, но тяжкий: полночи долбили мёрзлую скалу, углубляя могилу, куда и затолкали гордеца, притоптав землёй. Опыт Ковальского как землекопа тут пригодился вполне, но ещё большую службу сослужило его официальное положе¬ние. Он вырвал у хозяев могилы право на захоронение, вручив им сра¬зу ожидаемый «сармак».

Могилка была сдаточная, с утра они с Яном стерегли её, а в двенадцать, как положено, закопали в неё покойника хозяина.И ушли с похорон последними, со вздохом облегчения: концы в землю...

Этот случай сблизил их ещё больше и подсказал ещё одну идею. Во всём городе не найти лучшего места для тайника, чем это беспризорное место. Используя отсутствие плана захоронений и учёта древнего фонда, они реставрировали старый «бесхоз» под могилу, бе¬режно сохраняемую родственниками, ухоженную, с обновлённым надгробием, вымышленными надписями и даже фотографией под плексом (Ян пожертвовал снимок одной своей здравствующей заочницы по переписке из колонии!).

Надгробие было с секретом, оно отодвигалось, открывая вход в нишу-тайник. Там предполагалось хранить пару чемоданов, подготовленных к отбытию...

Число «карасей» росло, и Ян регулярно собирал «налог с оборота». Но «караси» с деньгами по-доброму расставались не всегда. За это их приходилось наказывать...

Тот взбунтовался, отдавать не хочет, а другой ищет чужую спину — прикрыться за небольшую толику. Нанимает телохранителя, гору из мускулов, с одной извилиной в мозгу — от фуражки! Эти подставляют пузо за чужие деньги, а простить их нельзя...

Зло берёт, приходится пачкаться не по делу... Одного такого — дуру с бицепсами-трицепсами и стилетом в лапе — пришлось закопать на зольнике электростанции, как фараона...

Ничего с ним нельзя было поделать: за деньги пёр буром!

Но то был чужой, наймит. А Пашка-фарцовщик, так себе, бычок на верёвочке, но незаметно своим стал. От хорошей жизни вначале стал попивать, потом закурил травку, а вскоре и с «кобылой» — со шприцем, значит — подружился. Пашку предупреждали. Дошло дело до опасной черты, когда под кайфом несло Пашку, хвастал, не помня, что говорит, особенно перед корпусом девиц, что на набережной куч¬куются...