В гору - Анна Оттовна Саксе

найти. Упмалис торопливо вошел в зал перед самым началом доклада. Увидев Озола, он остановился и поздоровался, узнав Мирдзу, дружески ей улыбнулся. Рядом с нею остался незанятым стул, он не стал искать другого места, сел и, словно виделся с нею только вчера, поинтересовался, как они с Зентой теперь уживаются, как работают. Мирдза не успела ответить, как на трибуну поднялся лектор. Он говорил об отвратительном облике латышских буржуазных националистов, освещая их гнусную роль на разных этапах истории. Мирдза внимательно слушала, ловя каждое слово докладчика: ей казалось, что тот рассеивает дымку, заволакивавшую жизнь, и она теперь видит более четко ее контуры. Если она до сих пор и презирала таких, как Саркалис, Дудум, Думини и Миглы, то все же не видела общих для них жадности и корысти.

После лекции Мирдза в гардеробной попросила Упмалиса, чтобы тот приехал к ним в волость. Секретарь обещал, но определенного дня не назвал, сказав, что сообщит Зенте по телефону. Когда они уже оделись, Мирдза наконец набралась смелости и задала Упмалису вопрос, который мучил ее с момента встречи с Эриком и в разрешении которого она не полагалась на отца, так как допускала, что тот хотел ее утешить.

— А вот, скажите мне…

— Скажи, — поправил ее Упмалис. — Мы ведь комсомольцы.

— Да, как же это, — продолжала Мирдза, — очень это плохо, если на фронте кого-нибудь ранит около кухни?

— Да, разумеется, плохо, — ответил Упмалис, не поняв ее.

— Нет, но это не стыдно? — уточнила Мирдза свой вопрос.

— Стыдно? Почему же стыдно? Я не понимаю. Позорным является лишь такое ранение, которое получают, «голосуя». Ты, может быть, не знаешь такого фронтового выражения. У нас в дивизии встречались такие маменькины сынки, которые во время обстрела высовывали из окопа руки, чтобы таким образом уйти с передовой. Но если ранило по-настоящему, так какая же разница, где.

— Спасибо! — радостно воскликнула Мирдза, а Упмалис так и не понял, почему она это спросила, что хотела выяснить и чему обрадовалась.

Ночью Мирдза долго думала об Эрике. Как несправедлива она была к нему, даже опрометчиво назвала трусом. Хорошо, что у нее такой отец, с которым можно поговорить. И хорошо, что есть такой секретарь, которому можно верить.

На следующее утро Мирдза еще раз пошла в госпиталь. Она искренне желала исправить свою ошибку по отношению к Эрику. Но только они разговорились, как Мирдза снова была ошарашена — оказывается, Эрик еще не вступил в комсомол. Когда она стала допытываться, почему, Эрик признался: на фронте комсомольцам, как и партийцам, всегда поручаются наиболее ответственные задания.

— И ты этого побоялся? — воскликнула Мирдза.

— Я думал о своей матери, — ответил Эрик уклончиво. — Я у нее теперь единственный. И еще я не мог себе представить, что больше не увижу тебя, Мирдзинь. — Он попытался заглянуть Мирдзе в глаза, но она их отвела, уставившись куда-то вдаль.

— А теперь, когда ты вернешься домой, ты ведь вступишь в комсомол? — допытывалась Мирдза, очнувшись от раздумья.

— Теперь бы можно, — ответил Эрик, но по тону его она поняла, что он говорит не от сердца и если вступит, то для того, чтобы доставить ей радость, но не потому, что комсомольская организация ему необходима, как воздух, которым дышишь, как дом, в котором живешь и работаешь среди близких.

— Но и там, в волости, комсомольцы занимают ответственные посты, — сказала Мирдза, строго посмотрев Эрику в глаза, словно испытывая его выдержку. — И надо учиться, нам надо много учиться. Ты ведь тоже не успел закончить среднюю школу. Эрик, давай соревноваться — кто кончит первым! — задорно засмеялась она.

— Я еще не знаю, — пробормотал Эрик. — Я ведь окончил только семь классов. С тех пор прошло пять лет, все позабыл.

— Начни сначала! — Мирдза с жаром пожала его здоровую руку.

— Затянется надолго, — покачал Эрик головой. — И разве среднее образование так необходимо? Заниматься своим хозяйством можно и без него. Для этого не нужны ни алгебра, ни физика, — усмехнулся он, пытаясь превратить разговор в шутку.

— Но, Эрик, если бы ты окончил среднюю школу, то мог бы учиться на агронома, — пыталась переубедить его Мирдза.

— Да я вовсе не хочу учиться на агронома, — ответил Эрик. — Столько, сколько мне требуется, я в сельском хозяйстве понимаю.

— Да, но видишь ли, — запнулась Мирдза, подыскивая новые доводы. — Тогда ты мог бы стать агрономом всей волости.

— А потом? Я учил бы других заниматься хозяйством, а тем временем запустил бы свою усадьбу, — возражал Эрик. — Теперь больше нельзя будет ни батраков держать, ни землю сдавать в аренду.

— Но работа агронома значительно важнее! — не унималась Мирдза. — Там…

— Мирдза… — перебил ее Эрик неуверенно, — ты… ты стала… ты изменилась…

Мирдза встрепенулась. Возможно, она сама и изменилась за это время или кое-что увидела и пережила, но ее чувства к Эрику не изменились. Просто она хочет его увлечь за собой в гору, а он боится подъема, боится трудностей и хочет остаться в тихой низине, защищенной от ветров, откуда не видно широких просторов.

— Эрик, ты меня любишь?

— Ты ведь это знаешь, — ответил он смущенно.

— Тогда хорошо! — продолжала Мирдза в том же тоне. — Тогда я помогу тебе перевоспитать твой характер. — Она стремительно поцеловала его, едва коснувшись губ, коротко переговорила о некоторых практических делах, о поездке Эрика домой и ушла.

Перед отъездом домой она зашла к отцу, чтобы захватить для волости почту. Отец дал ей сверток для коннопрокатного пункта.

— Тут лекарство. Отвези его Яну Приеде, пусть лечит чесоточных лошадей, — пояснил он.

Вечером, проезжая мимо имения, Мирдза решила немедленно передать посылку. Привязав лошадь, она постучалась в дверь кухни. Ей открыла Эмма Сиетниек, которая уже перебралась сюда и, засучив рукава, усердно скребла пол.

— Нет, это все же здорово! — обрадовался Ян. — Я товарища Озола вовсе и не просил. Мне, правда, пришло на ум, но я подумал, как же к нему с такими пустяками приставать. А он, вишь, сам догадался!

Затем Мирдза поехала к матери Эрика, вернула ей лошадь и успокоила, сказав, что Эрик ранен только в руку — никакие опасности ему не угрожают и скоро он будет дома.

— Ах, боже