Верховный Издеватель - Андрей Владимирович Рощектаев

уж некстати мерцало полированное пианино. Оглушительно щёлкал за окнами корабельный флаг, как цирковой бич. И разыгрывалось представление. Светопреставление? Все вчетвером прильнули к хрустально-зернистым от брызг стёклам. Молнии казались следами стекающих капель, а следы капель – отпечатками молний.

Такие ночи, как сегодняшняя, в народе называли "воробьиными": когда от вспышек светло, как днём. Когда молнии прыгают, как воробьи. Играют многозарядно и припадочно. Когда Илья – в небе, а бесы в панике – везде. Когда в крошечной деревенской избе равно страшно от сил небесных и сил подземных. Но здесь… – к сожалению, не изба! Здесь ещё и силы подводные.

– Интересно,а какая тут глубина и сколько до берега? – прикинул вдруг Ромка.

– Кому что, а лысому расчёска! – тут же в привычном стиле отреагировал Санька. – Вот какая, на фиг разница, если ты всё равно плаваешь, как топор!? Сто метров до берега или сто тыщ километров…

– Мне из принципа интересно! – возразил Ромка.

– А мы никогда не вернёмся к берегу! никогда к нему не вернёмся!.. – послышался истерический голос Веры. Она всё-таки вышла вслед за ними из каюты и нашла их в салоне. – Берега – нет, и мы никогда не вернёмся! Запомните!

– Берег есть всегда! – веско возразила Марина.

"Берег" ли от слова "беречь", или "беречь" от слова "берег", ясно только, что они – одного корня. Вера в берег сейчас стала равносильна вере в Бога. Боязнь глубины – это отсутствие опоры. Бездна проверяет нас всех, "взвешивает": чего стоят все опоры нашей человеческой жизни?

– Не-не-не, это не совсем всемирный потоп! – догадался Ромка. – Прикиньте: вот по сравнению с земным шаром, Рыбинское-то водохранилище – это же просто капелька. Значит, нас просто застигла… буря в стакане воды.

– Но если стакан вот так вот взять да выплеснуть наружу, это будет буря уже не в стакане. А вдруг нас выплеснуло куда-то совсем, и это вовсе не Рыбинское водохранилище… и даже вообще не Земля?

– И "не на Земле" – тоже Бог! – логично сказал Ромка.

– А мне кажется, скоро всё кончится, – почему-то уверенно предположила Марина.

"Мне тоже уже кажется, что скоро! Пора писать выпускное сочинение на тему "Как я провёл жизнь" – в духе чёрного юмора подумал Кирилл. Но не озвучил.

– Мам! бе-ерег!.. типа острова! – крикнул Ромка.

Да, "типа". Никаким континентальным берегом не пахло и в помине. Но даже от этого клочка суши метров сто длиной во вселенском океане стало не так одиноко! На рваном куске земли трепался рваный кусок леса. Деревья мотались во все стороны. Крутились, как головы на сеансах Кашпировского.

Словно кто-то ими дирижировал. "Бешеный остров!" – сказал Ромка. Да, явно это не тот спасительный Берег.

То и дело кто-то из деревьев с треском и хрустом падал, в панике расталкивая соседей или запоздало цепляясь за них руками ветвей. Мимо проплыл сломанный у корня гигант – как усатый передвижной остров. Или подлодка, замаскированная кустами. Чуть-чуть не зацепил нос корабля десятками своих растопыренных крюков. Еле разминулись!

И тут же в такт его движению мимо окна по палубе бешено проскакали стулья. Кирилл машинально проводил глазами эту дикую орду. Белые, как привидения, пластмассовые сиденья, кувыркаясь, прыгая друг на друга и яростно обмениваясь тычками, промчались по ветру до кормы. Мурашки запоздало пробежали по коже, словно это было то самое стадо свиней, в которое, по слову Христа, вошёл "легион". Два стула бросились в воду за кормой. Прочие яростно таранили фальшборт, не сумев прыгнуть так высоко. И заплясали, застучав зубами ножек.

А если кто-то ещё захочет… Кстати, где Вера!? Только что ведь стояла рядом?

Всё походило на какую-то большую сумбурную битву, где непонятно, кто побеждает, и все перемешались, и тысяча событий происходит за одну минуту – тут одно, там другое… и все ждут какого-то неопределённого, но неизбежного рубежа, за которым наступит ясность. Надо только до него дожить, хотя бы для того, чтобы узнать… И вообще надо дожить.

А пока в небе распускались ослепительные актинии. Оно стало прекрасным и хищным. Молнии сверкали, но это лишь внешнее отражение битвы. Это даже не надводная часть айсберга, а так… "спектакль на тему". Как в балете каждое движение что-то условно обозначает: это – любовь, это – ненависть, это – борьба. Великая невидимая война почти никогда не становится видимой. Даже самая страшная гроза может лишь отчасти намекать… Вот она и намекнула.

Молнии чертили в небе проекты сложных инженерных сооружений. Словно это – гигантский альбом масона Гулливера, дипломированного Архитектора. Страшные и грозные проекты. Куда уж там какой-то Вавилонской башне! А корабль-ковчег почему-то всё время оказывался в центре, внутри, во чреве: то под куполом, то под пучком растопыренных как-то по-паучьи колонн, то под брюхом гигантской многоножки – реформированного, "просвещённого" неба.

Возникающие на миг чудовищные конструкции в стиле "хай-тек" грозили всех раздавить. Новые Эйфелевы башни, лествицы в небеса – но под высоким напряжением, как ловушки: мосты из никуда в никуда. Проволочные заграждения и противотанковые надолбы в облаках. Бесноватые сооружения безмерно могущественного инженера, не знающего чем же ещё удивить и ошарашить и без того ошеломлённое, в основном покорное ему человечество. "Ибо восстанут лжехристы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса". Что общее между молниями и творениями сюрреалистов? Если не общий знаменатель, то общее знамение. Созданное одним глобальным Сюрреалистом.

Но невидимая битва тихонько идёт, под шумок грозы, в каждом закоулке, и никогда ещё Кирилл не чувствовал, что всё находится в таком подвешенном над бездной состоянии. И похоже, эти молнии, эта буря – лишь отвлекающая атака…

– Когда же наконец кончится гроза!? – сказал Ромка после долгого молчания. – Она всё идёт и идёт… и идёт. Так же долго не бывает!

– Не бывает, – согласился Кирилл. – Не бывает, но есть.

"Откуда столько молний, столько электричества, откуда его столько может поместиться…" – подумал Кирилл. Действительно, гроза идёт уже много суток, а не часов – и может продолжаться бесконечно. Но сейчас вовсе не это грандиозное важно, а один маленький человек.

Друг другу пока не озвучивали самое страшное предположение, но Богу в один голос, одними внутренними словами говорили, прося Его: "только бы это не случилось". Сейчас ничто другое не имело значения. Если бы был миелофон и все бы слышали "дословно" мысли друг друга, то, наверное, ничего бы нового не узнали – это был бы такой же эффект, как если разные радио на одной волне работают в разных смежных комнатах.

Даже если б наш корабль был размером с планету, мы всё равно искали бы на