Оскорбление Бога. Всеобщая история богохульства от пророка Моисея до Шарли Эбдо - Герд Шверхофф

заявила, что есть два возможных ответа, чтобы остановить «бомбовый террор», а именно: либо изгнать всех мусульман из Западной Европы, либо истребить фанатичных мусульман – т. е. убить значительную часть всех мусульманских иммигрантов. Лицензия станции была отозвана[998]. Вскоре после этого консервативный министр в кабинете Фога Расмуссена отличился речью, в которой пропагандировал «войну против мультикультурной идеологии». Таким образом, «столкновение цивилизаций» (kulturkampen) стало политическим лозунгом в Дании. В целом в общественном мнении Дании в 2005 году доминировала сильная поляризация между «нами» (датчанами или «западными людьми») и «ими» (мусульманами). Карикатуры были одновременно выражением и усилителем этого социального климата[999].

Поэтому большинство мусульман – а также растущее число западных критиков – подозревали, что мнимая борьба за свободу слова скрывала расистскую и ксенофобскую подоплеку. Главным аргументом в пользу этого стали двойные стандарты предполагаемых борцов с цензурой, начиная с самой газеты «Jyllands-Posten». Позже выяснилось, что за несколько лет до этой полемики о карикатурах газета отказалась публиковать карикатуру на Иисуса Христа. Редактор – коллега Росе и Юсте – обосновал карикатуристу этот отказ тем, что читателям газеты не нравятся подобные карикатуры и что их публикация может привести к протестам[1000]. Очевидно, свобода слова в «Jyllands-Posten» была далеко не такой безграничной, как утверждалось. Незамедлительно прозвучало обобщеное обвинение западной прессы в двойных стандартах. Даже Мирза Масрур Ахмад, глава диссидентской мусульманской общины Ахмадийя, высказался соответствующим образом, но призвал своих последователей ответить на провокационные рисунки милосердием и любовью[1001].

В ходе дебатов часто ссылались на тот фактически тривиальный факт, что редакторам газет каждый раз приходится принимать решение об отборе материала. В процессе отбора многие изображения и тексты не были напечатаны, потому что они либо не были достаточно важными или актуальными, либо были бесчеловечными или по каким-то другим причинам неэтичными[1002]. Антисемитизм играл роль важного критерия не в последнюю очередь потому, что некоторые карикатуры обвинялись в подсознательных отсылках в этом направлении. Конференция европейских раввинов в начале февраля 2006 года выразила обеспокоенность по поводу карикатур на Мухаммеда, поскольку они задели чувства мусульман и имели параллель с антисемитскими карикатурами. Такие опасения были использованы радикальной пропагандистской кампанией Ирана: в феврале 2006 года одна из тамошних газет призвала к проведению международного конкурса карикатур на тему Холокоста. Идея заключалась в том, чтобы выяснить, насколько далеко зашла свобода слова в западном мире. Затем Флемминг Росе объявил в эфире CNN – в попытке последовательно отстаивать свободу слова, – что его газета опубликует карикатуры. Это вызвало резкую общественную критику и временное отстранение от работы[1003]. Позже газета отказалась печатать присланные карикатуры, которые имели преимущественно антисемитский уклон.

О построении конфликта культур

Действующее законодательство о богохульстве также стало центральной темой дебатов в Дании. Во время спора вокруг карикатур в параграфе 140 Уголовного кодекса Дании (Straffeloven) говорилось, что любой, кто публично высмеивает или принижает веру признанных религиозных общин, может быть приговорен к штрафу или нескольким месяцам тюремного заключения. Однако долгое время этот закон практически не применялся. Даже когда в 1973 году датский режиссер Торсен в фильме о сексуальной жизни Иисуса изобразил распятого с эрекцией, общественный резонанс не привел к судебному преследованию, только было отменено государственное финансирование фильма. Подобное произошло и в случае с карикатурами на Мухаммеда. Как в первой инстанции, так и при апелляции прокурор отказался передавать дело в суд, мотивируя это тем, что обвинительный приговор крайне маловероятен. В дальнейшем датский парламент сделал вывод из систематического неприменения этой статьи 2 июня 2017 года, отменив старый параграф незадолго до того, как на его основании могло быть рассмотрено дело человека, который в 2015 году задокументировал сожжение Корана на видео и выложил его в социальную сеть[1004].

Хотя законы, действовавшие в то время, в юридическом смысле не действовали, их воображаемый исторический фон формировал нечто вроде мощного интерпретационного шаблона. Карстен Юсте в своей редакционной статье к рисункам описал мусульманских имамов как представителей темного и жестокого Средневековья. Флемминг Росе позже поместил свою борьбу за свободу слова в русло традиции Мигеля Сервета, антитринитария, который был сожжен как еретик и богохульник в Женеве по наущению Кальвина, и защитника Сервета – Себастьяна Кастеллио (см. главу 11)[1005]. Важно отметить, что мерилом этих суждений здесь была исключительно западная история. Так, публицисты Кристофер Хитченс и Мартин Эмис, центральные фигуры в кампании в защиту Салмана Рушди, приписали исламу средневековый характер.

Они ссылались на опасность новой инквизиции, которая может прийти к власти вслед за имамами в черных одеждах[1006].

Смешение мусульманских и привычных христианских мотивов также было очевидно в одной из карикатур. Показывая дружелюбного Мухаммеда, отвергающего прибывающих смертников у ворот рая с объяснением, что девственницы закончились, Йенс Юлиус Хансен смешал фигуру исламского пророка с христианским образом апостола Петра.

Оформление новых медиа, которое только развивалось в то время, было столь же характерным для становления кризиса, связанного с карикатурами, как и отсылка к истории. То, что позже стало Web 2.0 и социальными медиа, все еще находилось в зачаточном состоянии. Тем не менее глобальные массовые протесты против карикатур принадлежали к первому поколению событий, в которых ведущую роль играли «микромедиа», такие как электронная почта, интернет-форумы и SMS-сообщения[1007]. Эти популярные, быстрые и интерактивные средства массовой информации, используемые преимущественно молодежью, позволили за короткое время мобилизовать массы. Более того, они преодолевали механизмы фильтрации обычных печатных и электронных СМИ и тем самым способствовали нефильтрованной передаче слухов и сильных чувств. Прежде всего, карикатуры «Jyllands-Posten» и сопроводительные тексты в ряде случаев были доступны в Интернете по всему миру в любое время. Возможно, в противном случае волнение улеглось бы ранее[1008].

Таким образом, в течение многих месяцев спор из-за карикатур был одновременно центром и средством дальнейшей эскалации конфликта культур, в котором обобщения и стереотипы практически не знали границ. В разгар кризиса две трети всех респондентов в Саудовской Аравии, Пакистане и Турции и более половины всех жителей Эмиратов и палестинских территорий считали, что рисунки отражают антагонизм Запада по отношению к исламу в целом[1009]. Противопоставление «Запада» «исламу» сопровождалось грубостью тех взаимных слов, которые служили оружием в словесном противостоянии: здесь «исламофобия» – одновременно обвинение в адрес западных защитников свободы слова и аналитическая научная концепция; там – грубая дубина «исламофашизма»[1010].

Тем не менее эта поляризация была именно результатом процесса эскалации в ходе спора о карикатурах. Ее катализатором стал вопрос о репринте карикатур другими органами печати, в результате чего решение «перепечатывать или нет?» само стало предметом освещения[1011]. Замедление или даже отказ от перепечатки осуждались как трусливая самоцензура в тем большей степени, чем громче был протест и