Хронико либеральной революции. (Как удалось отстоять реформы) - Олег Мороз

Первоначально слова «центризм», «прагматизм», «опора на практиков», повторяю, понравились многим, так что «Гражданский союз» обрел достаточно сторонников и достиг вершины своей популярности в момент проведения VII съезда: в значительной степени как раз под влиянием риторики руководителей ГС большинство парламентариев при выборе между «ученым мальчиком» Гайдаром и «крепким хозяйственником» Черномырдиным, баллотировавшимися на пост премьера, и проголосовали за второго. Это привело к резкому торможению (не к остановке) реформ и соответствующему росту тягот для населения. Но кого же это волнует? К тому времени виновником за все происходившее в российской экономике уже был на веки вечные «назначен» Гайдар, так что в течение многих лет никто из голосующих за того или иного премьера, за тот или иной закон уже мог не беспокоиться, что на него возложат какую-то ответственность за это голосование.

В дальнейшем, после VII съезда, те самые внутренние разрывные силы, о которых говорилось выше, начали становиться в ГС все ощутимей и в конце концов разнесли его на клочки: Руцкой и его единомышленники примкнули к непримиримой оппозиции, ядром которой были Съезд и Верховный Совет; в самом же Союзе остались «подлинные центристы», которые в политическом отношении были ни рыба, ни мясо, а потому не пользовались никаким влиянием…

«Безнравственный Ельцин»

В январе 1993-го «Гражданский союз» совершил, пожалуй, наиболее резкое на тот момент движение в сторону от центра — поближе к Хасбулатову. На состоявшемся 16 января заседании политико-консультативного совета ГС его лидеры обрушились с весьма резкими нападками на Ельцина, каких прежде себе не позволяли. По их мнению, именно «радикальные силы», составляющие ближайшее окружение президента, срывают компромисс, достигнутый на VII съезде. К числу шагов, направленных на такой срыв, было отнесено создание Федерального информационного центра, нацеленного будто бы на установление контроля над СМИ, недавние кадровые назначения (по-видимому, прежде всего имелась в виду замена Юрия Петрова Сергеем Филатовым на посту главы администрации президента), стремление свести предстоящий референдум к единственному вопросу: кому вы больше доверяете — президенту или его противникам? Как полный отказ от упомянутого компромисса расценил Аркадий Вольский прозвучавшее незадолго перед тем заявление Ельцина: «Мы не имеем права проиграть референдум».

Николай Травкин тоже долго и с упоением распекал Ельцина за эти слова. Николай Ильич недоумевал: как, мол, это так, что значит проиграть референдум? На референдуме, дескать, полагается лишь покорно выслушать мнение народа. По мнению Травкина, президент, заставляющий граждан выбирать на референдуме между исполнительной и законодательной властью, напоминает неразумного родителя, который спрашивает у ребенка, кого он больше любит — папу или маму. Подобный подход председатель ДПР счел «безнравственным и просто взрывоопасным».

Трогательно и забавно было видеть, как все тут — при определении «виноватых» — было поставлено с ног на голову. Миллионы людей могли наблюдать, как в течение всех последних месяцев именно законодательная власть выступала инициатором противостояния с властью исполнительной. Как настойчиво и последовательно отталкивала она руку, протянутую для примирения. Только тот, у кого полностью отшиблена память, мог столь скоро забыть вал бесконечных оголтелых депутатских атак на президента и правительство, кои происходили на недавно прошедшем съезде.

Наконец, это ж надо было умудриться не заметить, что никто иной как Хасбулатов возобновил после съезда боевые действия против президента, напечатав ту самую обширную статью в «Российской газете», где поставил под сомнение законность и само право на существование достигнутого на съезде — с его же, Хасбулатова, участием — трехстороннего соглашения.

Что касается ельцинской трактовки референдума, мы прекрасно помним: он с самого начала рассматривал намеченный плебисцит как способ услышать слово народа — кому именно он больше доверяет. Никакого отступления от этой позиции, будто бы срывающего достигнутый компромисс, президент в дальнейшем не допустил.

Особый акцент на заседании политсовета ГС был сделан на теме «Ельцин и Черномырдин». Выступавшие всячески подчеркивали, что утрачивают доверие к президенту, в то время как к новому премьеру настроены вполне благожелательно, надеются, что он исправит ошибки прежнего кабинета. Николай Травкин так и сказал: «Надеюсь, что Черномырдин докажет действиями, что его правительство не марионеточное. Я думаю, что правительство Черномырдина окажется лучше, чем правительство Ельцина — Гайдара».

Травкин посетовал, что «в нынешнем кабинете сохранилось старое ядро», и посоветовал премьеру удалить его.

Забавно, что много лет спустя этот деятель оказался в числе функционеров Союза правых сил — прямого наследника того самого «старого» правительственного ядра, доставшегося Черномырдину от Гайдара.

ПЛЕБИСЦИТ ИЛИ КОНСТИТУЦИОННОЕ СОГЛАШЕНИЕ?

За острой вспышкой противоборства, случившейся на VII съезде, последовала затяжная позиционная война. Досадуя, что на съезде удалось добиться лишь частичной победы, противники Ельцина поставили перед собой цель «дожать» его окончательно.

14 января ВС объявил о проведении 11 апреля на всей территории России референдума по основным положениям новой конституции РФ. Сделал он это, естественно, без большой охоты, выполняя решения VII съезда (и надеясь вскорости подвергнуть их ревизии). При этом парламент сразу же решил стать хозяином положения — взял на себя подготовку конституционных положений, выносимых на референдум. С президентом их предполагалось лишь согласовать.

В принципе же депутаты всячески старались продемонстрировать, что их отношение к референдуму самое несерьезное.

Ельцин, напротив, не уставал повторять, что от референдума зависит судьба России.

Эта его позиция той поры, пожалуй, роднит его с генералом де Голлем. Как известно, самый знаменитый французский президент послевоенных лет очень любил референдумы. С их помощью, апеллируя непосредственно к народу, он решал все самые важные государственные вопросы. Это был стиль его правления.

Между тем, природа референдумов такова, что люди, опускающие бюллетени в урны, в большинстве своем плохо отдают себе отчет, за что именно они голосуют. В случае положительного голосования они просто выражают доверие политическому деятелю, пригласившему их на референдум. Именно так относился к этому способу решения вопросов де Голль: в сущности, его интересовало лишь одно, — доверяют ли ему люди. Пока доверяли, он оставался на своем президентском посту. Но вот подошла старость, бессилие… В начале 1969 года он затеял очередной плебисцит — по вопросу, который вполне мог бы решить простым, рутинным путем, через парламент. Но ему по-прежнему важно было знать, пользуется ли он доверием французов. Увы, на этот раз они отказали ему в доверии. И он ушел. Хотя мог оставаться президентом Франции до 1972 года.