Фурии Кальдерона - Джим Батчер

— Ш-ш-ш, — произнес Фиделиас. Он положил руку ей на волосы, и она замолчала, сдавленно всхлипывая. — Нам нужно ускорить выступление. Войска в гарнизоне могут подготовиться к нашей атаке.

— Пусть готовятся, — лениво бросил Ацурак, прижимаясь к одной из женщин. — Мы и так вырвем зубами их слабые животы.

— Ты ошибаешься, — возразил Фиделиас достаточно громко, чтобы его слышали все собравшиеся у пруда мараты. — Ты ошибаешься, Ацурак. Мы должны атаковать одновременно. На рассвете.

На вершине холма воцарилась такая тишина, словно мараты боялись даже вздохнуть.

Все переводили взгляд с Фиделиаса на Ацурака и обратно.

— Ты сказал, что я ошибаюсь, — медленно произнес Ацурак.

— У твоего народа младшие слушают старших — так, вождь клана Овцереза?

— Так.

— Значит, ты, молодой вождь, послушаешь меня. Я был здесь, когда алеранцы в последний раз бились с твоим народом. И не было тогда никакой славы. Никакой доблести. Даже битвы толком никакой не было. Скалы опрокидывались на ваших людей, а трава спутывала им ноги. Огонь бежал по земле, огонь захлестнул их и уничтожил всех. Не было ни схватки, ни поединка, ни Испытания крови. Они умерли, как безмозглые животные в капкане, ибо стали слишком самоуверенными. — Он скривил губы в усмешке. — Они нажрались до отвращения.

— Ты оскорбляешь память отважных воинов…

— Которые умерли потому, что не использовали всех своих преимуществ, — рявкнул Фиделиас. — Веди своих людей на смерть, Ацурак, если таково твое желание, но я не буду в этом участвовать. Я не желаю тратить жизни моих воинов в попытке одолеть рыцарей готового к нападению гарнизона.

Еще один марат — тоже из овцерезов — встал и шагнул к ним.

— Он говорит как алеранец. Как трус.

— Я говорю правду, — возразил Фиделиас. — Если ты мудр, молодой воин, ты прислушаешься к словам старшего.

Несколько секунд Ацурак молча смотрел на него. Потом резко выдохнул.

— Алеранцы бьются, как трусы. Заставим же их помериться с нами в Испытании крови прежде, чем они смогут подготовить своих духов, чтобы спрятаться за ними. Мы нападем на рассвете.

Фиделиас кивнул.

— Значит, праздник завершен?

Ацурак покосился на дрожавшую под рукой Фиделиаса пленницу.

— Почти.

— Пожалуйста, сэр, — прошептала девушка. — Пожалуйста, помогите.

Фиделиас внимательно посмотрел на нее и кивнул, взяв другой рукой за подбородок.

А потом резким движением сломал ей шею. В наступившей на вершине холма тишине хруст показался особенно громким. Еще пару секунд глаза ее потрясенно смотрели на него. Потом взгляд ее медленно угас.

Он отпустил голову мертвой девушки, и она упала, с глухим стуком ударившись о камень.

— Теперь кончился, — сказал он Ацураку. — Будь на месте с восходом солнца. — Он побрел через круг обратно к Олдрику, стараясь не выказывать хромоты.

— Алеранец, — прорычал Ацурак с плохо скрываемым бешенством.

Фиделиас задержался, не оборачиваясь.

— Я запомню это оскорбление.

— Ты только будь на месте в срок, — сказал Фиделиас.

Не оглянувшись, он зашагал вместе с Олдриком дальше, вниз по склону, к носилкам. Олдрик, насупившись, держался рядом. Где-то на полпути вниз желудок у Фиделиаса свело судорогой, и ему пришлось остановиться, низко опустив голову и покачиваясь на больных ногах.

— Ты что? — негромко спросил Олдрик.

— Ноги разболелись, — солгал Фиделиас.

— Ноги у него разболелись, — все так же тихо буркнул Олдрик. — Фурии, да ты ведь убил эту девочку.

Фиделиас все еще боролся со своим желудком.

— Да.

— И тебя это ни капельки не трогает?

— Ни капельки, — снова солгал тот.

Олдрик покачал головой.

Фиделиас сделал вдох. Потом еще один. Приступ тошноты вроде бы прошел.

— Она была уже мертва, Олдрик, — устало произнес он. — Скорее всего, ее родных и друзей сожрали заживо у нее на глазах. Она просто была последняя в очереди. Даже если бы нам удалось вытащить ее отсюда целой, она видела слишком много. Нам все равно пришлось бы самим убрать ее.

— Но это ты убил ее.

— Это самое милосердное, что я мог для нее сделать. — Фиделиас выпрямился. В голове постепенно прояснилось.

Некоторое время Олдрик молчал.

— Великие фурии, — произнес он наконец. — На такое вот убийство у меня бы духу не хватило.

Фиделиас кивнул.

— Главное, чтобы это не мешало тебе исполнять свой долг.

Олдрик хмыкнул.

— Ты как, готов?

— Готов, — сказал Фиделиас. Они двинулись дальше по склону. — По крайней мере, мы заставили маратов шевелиться. — Ноги болели отчаянно, но спускаться с холма было все же легче, чем подниматься на него. — Готовь своих людей. Рыцарей гарнизона будем атаковать так, как планировали по дороге сюда.

— Значит, без боя все-таки не обойтись, — буркнул Олдрик.

Фиделиас кивнул.

— Не думаю, чтобы операции что-либо помешало.

ГЛАВА 32

Тави отчаянно лязгал зубами, кутаясь в плащ, когда их с Линялым вытолкали из шатра, в котором они провели ночь. Сам он, впрочем, не знал точно, от холода он дрожит или от переполнявшего его возбуждения, не дававшего ему усидеть на месте и гнавшего прочь холод вступающей в свои права зимы.

— С-снег еще в-выпал, — пробормотал Тави, шагая за неразговорчивым Дорогой.

Большие белые хлопья, кружась, завесили небо белой пеленой. За день снежный покров превратился из тонкой обледеневшей корки в мягкий, толстый ковер, в котором Тави утопал по щиколотки. Правда, даже так он ухитрился поскользнуться в месте, где лед оказался едва припорошенным, но Линялый бросился вперед и успел подхватить его.

— Здорово.

Не убавляя шага, Дорога обернулся к нему.

— Это и правда хорошо, — сказал он. — Снег и темнота — возможно, большая часть Хранителей будут спать.

Тави нахмурился.

— Каких еще Хранителей?

— Хранителей Тишины, — объяснил Дорога.

— Кто это?

— Увидишь, — сказал Дорога.

Он продолжал шагать по снегу, направляясь к огромному старому гарганту, тупо жевавшему свою жвачку. Дорога подошел к скотине и вроде бы не подал ей никакого видимого сигнала, однако та опустилась на колени. Использовав согнутую ногу животного в качестве ступени, Дорога ухватился за свисавшую с седла плетеную веревку и легко забрался на него, а потом помог сделать это Тави и Линялому.

Когда все трое отказались в седле, гаргант неспешно поднялся на ноги, повернулся и зашагал по снегу. Некоторое время они ехали молча, и хотя от спины гарганта исходило тепло, а с обеих сторон Тави прикрывали от ветра соседи, он все же продолжал дрожать. Значит, все-таки от возбуждения, решил он, и рот его невольно растянулся в улыбке.